Джордж Байрон - Корсар

XV

Его ладони к сердцу поднеся,Звеня цепями, побледнела всяИ, как чудесный сон, исчезла с глаз.Вновь он один? Была ль она сейчас?Кто светлый перл к его цепям принес?Да, то была святейшая из слезИз чистых копей Жалости святой,Шлифованная божеской рукой!

О, как опасна, как страшна для насПорой слеза из кротких женских глаз!Оружье слабых, все ж она грозит:Для женщины и меч она и щит;Прочь! Доблесть никнет, меркнет мысль, когдаВ слезах к нам сходит женская беда!Кем сгублен мир, кем посрамлен герой?Лишь Клеопатры кроткою слезой.Но триумвиру слабость мы простим:[19]Пришлось не землю — рай терять иным,Вступая с сатаною в договор,Чтоб лишь прелестный прояснился взор!

XVI

Встает заря, бросая нежный светНа гордый лоб, — но в ней надежды нет.Кем к вечеру он станет? Мертвецом;И будет ворон траурным крыломНад ним махать, незрим для мертвых глаз;И солнце сядет, и в вечерний часПадет роса отрадна для всегоЖивого, но — увы! — не для него!

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

Come vedi — ancor non m'abbandona.

I

Пышней, чем утром, вдоль Морейских гряд[21]Лениво сходит солнце на закат;Не тускло, как на Севере, оно:Полнеба чистым блеском зажжено;Янтарный луч слетает на залив,Отливы волн зеленых озлатив,И озаряет древний мыс Эгин[22]Прощальною улыбкой властелин;Своей стране любовно льет он свет,Хоть алтарей ему давно там нет.С гор тени сходят, вьются вдоль долин,Твой рейд целуя, славный Саламин!Их синий свод, скрывая небосклон,От взоров бога пурпуром зажжен,А вдоль вершин веселый бег конейРоняет отблеск, радуги нежней,Пока, минув Дельфийскую скалу,[23]Бог не отыдет на покой, во мглу.

Так и Сократ в бледнеющий просторБросал — Афины! — свой предсмертный взор,[24]А лучшие твои сыны с тоскойВстречали мрак, венчавший путь земнойСтрадальца. — Нет, о нет: еще горятХребты и медлит благостный закат!Но смертной мукой затемненный взорНе видит блеска и волшебных гор:Как будто Феб скрыл тьмою небосклон,Край, где вовек бровей не хмурил он.Лишь он ушел, за Кифероном,[25] в ночь,Был выпит яд, и дух умчался прочь,Тот, что презрел и бегство и боязнь,И, как никто, и жил и встретил казнь!С вершин Гимета[26] озаряя дол,Царица ночи всходит на престол;Не с темной дымкой, вестницею бурь,Лик беспорочно осиял лазурь.Блестят колонны, тень бросая вниз,Мерцает лунным отблеском карниз,И, знак богини, тонкий серп ушелНад минаретом в зыбкий ореол.Вдали темнеют заросли олив,Нить кроткого Кефиса[27] осенив;К мечети льнет унылый кипарис,Блестит киоска[28] многоцветный фриз,И в скорбной думе пальма гнется там,Где поднялся Тезея древний храм.[29]Игра тонов, блеск, сумрак — все влечет,И равнодушно лишь глупец пройдет.

Борьбу стихий забыв, АрхипелагЕдва доносит сонный лепет влаг;А в переливах медленной волныСапфирно-золотые пеленыИ острова, чей строг и мрачен вид,Хоть океан улыбки им дарит.

II

Не о тебе рассказ, но что влечетК тебе мой дух? Величье ль древних вод?Иль просто имя магией своейСердца чарует и манит людей?Прекрасный град Афины! Кто закатТвой дивный видел, тот придет назадИль всюду, вечно будет изнывать,Как я, кому Циклад[30] не увидать.Тебе не чужд моей поэмы лад,Твоим был остров, где царит Пират.Верни ж его и вольность с ним — назад!

III

В последний раз лучом задев маяк,Закат померк, и вот — полночный мракВ душе Медоры: третий день печаль;Хотя попутным ветром веет даль,Нет Конрада, и нет вестей о нем;Ансельмо бриг еще вчера пристал,Но Конрада нигде он не встречал…Была б развязка страшная иной,Когда б корсар взял этот бриг с собой!

Свежеет бриз. Весь день ждала она,Что будет мачта ей вдали видна;Теперь, тоскуя, тропкою с высотОна на берег в тьме ночной идетИ бродит там, хоть брызгами прибойОдежды мочит ей, гоня домой.Бесчувственно она стоит, глядитИ холод лишь ей душу леденит.Все глубже ужас, беспросветней тьма:Явись он вдруг — она сошла б с ума!

Вдруг перед ней полуразбитый бот,Как бы ее нашедший, пристает.Без сил гребцы; кто — ранен, но никтоВ рассказах кратких не сказал про то:Всяк, затаясь, предоставлял потомУгадывать, что стало с вожаком,Кой-что и знали, но боялись вестьДо слуха их владычицы довесть.Но ясно все. Не дрогнула она,Отчаянья глубокого полна:В ней, хрупкой, был великий дух — такой,Что действует, лишь овладев собой.С надеждой жили трепет, слезы, страх;Теперь конец — все обратилось в прах.Но сила из дремоты говорит:«Любимый умер, — что ж еще грозит?»Но силы той в простой природе нет:С ней сходен лишь горячки жаркий бред.

«Безмолвны вы… Я не спрошу… Зачем?Все поняла… Пусть каждый будет нем…Но все же… все ж… не разомкнуть мне губ!.Я знать хочу… скорее… Где же труп?»«Как знать? Едва спаслись мы: но твердитОдин из нас, что не был он убит;Что в плен был взят; что был в крови, но — жив».

Она не слышит: чувства, как прилив,Плотину воли смыли; ужас в нейНе смел прорваться, был он слов сильней.Вдруг, пошатнувшись, рухнула она,И ей была б могилою волна,Когда бы руки грубые гребцовЕе не подхватили средь валов.В слезах, ее водою морякиКропят, обвеивают, трут виски.Она очнулась. Женщин к ней зовутИ, горестно с ней распростясь, идутК Ансельмо в грот, чтоб рассказать тому,Что краткий блеск победы канул в тьму.

IV

Кипит совет. Все требуют отбитьНачальника! Дать выкуп! Отомстить!Все рвутся в бой, как будто сам вожакУказывает им, где скрылся враг.Что б ни случилось — с ним все души в лад:Жив он — спасут, погиб он — отомстят.Беда врагу, коль затаили местьТе, в ком жива и сила их и честь!

V

В гареме, в тайной комнате, сидит,Решая участь узника, Сеид.Любовь и злоба — вперемежку в нем:То он с Гюльнар, то с Конрадом вдвоем.Гюльнар — у ног, готовая согнатьС его чела угрюмую печать,И черные глаза ее горят,Стремясь привлечь его смягченный взгляд;Но он лишь четки движет вновь и вновь,Как бы по каплям жертвы точит кровь.«Паша! Твой шлем победою повит;Сам Конрад взят, а весь отряд убит.Ему уделом смерть — и поделом!Но все ж — тебе ль его считать врагом?Ты так велик! Не лучше ли сперваЕму дать откупиться? Есть молва,Что он несметно, сказочно богат!Ты мог бы взять, паша, бесценный клад!Потом же — нищ, гоним и угнетенТвоей добычей снова станет он.А так — остатки шайки заберутСокровища и в дальний край уйдут».

«Гюльнар! Когда б он мне сулил тотчасЗа каплю крови каждую — алмаз,Когда б за каждый волос предложилЛюбую из золотоносных жил,Когда б дары арабских сказок онЗдесь разложил — все ж был бы он казнен!И даже казни б не отсрочил я,Раз он в цепях, раз власть над ним — моя!Ему я пытку все изобретал,Чтоб, мучась, он подольше смерти ждал!»

«Нет, нет, Сеид! Он слишком прав, твой гнев,Чтобы простить, вину врага презрев.Хотела я, чтоб ты в свою казнуБогатства взял: без них он как в плену;Без власти, без людей, без сил, пират,Лишь ты захочешь, снова будет взят».

«Он будет взят!.. Я даже дня емуНе дам, злодею, ныне — моему.И для тебя — раскрыть пред ним тюрьму,Прелестная заступница? Ведь тыЕму воздать за проблеск добротыВеликодушно хочешь? Ведь он спасВас всех — конечно, не вглядевшись в вас!Ведь должен чтить я столь высокий дух!..К словам моим склони твой нежный слух;Тебе не верю; речь твоя и взглядВо мне лишь подозренье укрепят.Когда с тобой покинул он гарем,Ты не мечтала ль с ним уйти совсем?Ответь! Молчи! уловкам всем конец:Ты вспыхнула — предательский багрец!Поберегись, красавица! Поверь:Не только он в опасности теперь!Ведь с ним… Но нет!.. Да будет проклят миг,Когда тебя он в пламени настигИ вынес, обнимая!.. Лучше б… Нет!Меня томил бы горькой муки бред!Теперь же лживой говорю рабе:Как бы я крыльев не подстриг тебе!Смотри же, берегись; я не шучу,Я за измену страшно отплачу!»

Он встал и вышел, отвратив глаза;В них гнев блеснул, в прощании — гроза!Ах, плохо знал он женщину: ее льСмирит угроза и удержит боль?Он мало сердце знал твое, Гюльнар,Где нынче — нежность, а чрез миг — пожар!Обидны подозренья; ей самойНеведомо, что в жалости такойЗерно иное; мнилось ей: она,Раба, рабу сочувствовать должнаИль пленнику; неосторожно вновьОна в паше разгорячила кровь;Он, в бешенстве, был с нею груб, и вотВ ней буря дум — ключ женских бед — растет.

VI