Генри Лонгфелло - Эванджелина
IV
Есть далеко на западе край, где могучие горыК небу вздымают, сверкая, свои снеговые вершины.Там, по глубоким ущельям, сквозь узкие в скалах разрывы,Где проезжают с трудом фургоны переселенцев,К западу воды струят Орегон, Волливей и Овайхи;А на восток, меж хребтов Уинд-Ривер, извилистым русломЧерез долину Суитуотер стремительно мчится Небраска.К югу, по склону вулканов, с отрогов Сьерра-Невады,Камни с песком волоча, обвеваемы ветром пустыни,Вниз к океану несутся бесчисленные потоки,Словно гудящие струны огромной немолкнущей арфы.Между этими реками — области девственных прерий,Буйные волны травы, игралище света и тени,С яркими купами роз, с кустами пурпурной аморфы.Лоси, бизоны, косули пасутся на этих просторах,Волки блуждают и табуны одичалых мустангов,Ветры усталые бродят, гуляют степные пожары;Там племена кочуют отважных детей Измаила,Землю кровью пятная, и над тропой их военнойПлавает в небе кругами стервятник, взбираясь все выше, —Словно неистовый дух вождя, убитого в битве,Нехотя к небу восходит ввысь по незримым ступеням.Тут и там курятся дымки их воинственных станов;Тут и там поднимаются рощицы пышной каймоюВдоль речных берегов; и медведь, молчаливый отшельник,Там по откосу сползает, ища себе сладких кореньев.И надо всем этим небо, прозрачное, ясное небо,Словно хранящая длань господня, навечно простерто.
В девственный этот край далеко углубился с отрядомТрапперов и зверобоев возлюбленный Эванджелины.Много недель Базиль и девушка с проводникамиШли по его летучим следам с неизменным упорством.Часто мерещилось им, что вдали над равниною вьетсяВ утреннем воздухе дым над привалом его; но под вечер,К месту тому подойдя, лишь кучу золы находили.Духом они истомились и телом устали; но так жеВдаль их надежда звала, как волшебная фата-моргана,Что отступает и дразнит блеском своим недоступным.
Как-то сидели они у костра, и из мрака ночногоМолча приблизилась к ним индианка из племени Шони.Скорбь наложила печать на лицо ее — скорбь и терпенье;В отчий вигвам одна возвращалась она из опасныхДальних краев, где охотится племя свирепых команчей:Там был убит ее муж, молодой следопыт из Канады.Путники приняли бедную женщину с жарким участьемИ, у огня своего усадив, разделили с ней ужин:Мясо бизона и лося, печенное прямо на углях.Но, когда ужин был съеден, когда мужчин, утомленныхТрудным дневным переходом и долгой погоней за дичью,Сон сморил и они улеглись под свои одеялаВозле костра, освещавшего слабо их смуглые лица, —Женщина, сев у палатки, поведала ЭванджелинеГолосом низким и мягким, с певучим индейским акцентом,Повесть о жизни своей, о любви с ее счастьем и горем.Плакала Эванджелина, поняв, что раскрылось пред неюЖенское сердце, познавшее также любовь и разлуку.И состраданьем горячим исполнясь и страстно желаяДушу излить наконец перед родственной доброй душою,В свой черед рассказала она о своих злоключеньях.Молча внимала ей Шони; когда же рассказ был окончен,Долго молчала еще, словно в. страхе застыв, а очнувшись,Пересказала индейскую сказку о юноше снежном.Юноша этот, по имени Мовис, взял девушку в жены.Но на другое же утро вышел один из вигвама,Прочь зашагал и пропал, растворился средь солнечной чащи;Вслед побежала жена, — но Мовис исчез безвозвратно.Тем же певучим и низким голосом, словно колдуя,О Лилино нежнолицей поведала женщина Шони.Девушка эта влюбилась в призрак, ночами шептавшийКлятвы любовные ей и признанья сквозь щели вигвама;В лес он увлек ее пышным убором из перьев зеленых,Так и пропала она и назад никогда не вернулась.
Молча слушала Эванджелина: ее захватилаСтранная прелесть легенд; и пустынная дикая местностьЕй представлялась волшебной, а смуглая гостья — колдуньей.Медленно вышла луна из-за горных вершин, озаряяМаленький лагерь, лучами касаясь темнеющих листьев,Дебри бескрайних лесов наполняя таинственным светом.Неподалеку ручей мелодично журчал, и шепталисьВетви, покачиваясь в вышине и чуть слышно вздыхая.Эванджелина, в чьем сердце любовь безраздельно царила,Вдруг ощутила страх безотчетный, — он в душу прокралсяСкользкой, холодной змеей, вползающей в ласточкин домик.То был не просто испуг: ей казалось, что в воздухе ночиВеет холодным дыханием потустороннего мира,Что и она, как та девушка в сказке, преследует призрак...С этим она и уснула, во сне же все страхи исчезли.
Утром, когда они, снявшись с ночлега, пустились в дорогу,Женщина Шони сказала: «Неподалеку отсюда,В горной долине живет вождь миссии, Черная Ряса.Учит он здешний народ, говоря про Христа и Марию;Люди смеются и плачут, слушая эти рассказы».Тут, повинуясь наитью, воскликнула Эванджелина:«Едемте в миссию, там ожидают нас добрые вести!»Сразу они повернули коней и еще до закатаШум голосов впереди за холмом услыхали — и вскореВозле реки, среди луга, шатры христиан увидали,Маленькое поселенье миссии иезуитской.Под исполинским развесистым дубом индейцы и вождь их,Черная Ряса, молились усердно. Спаситель с распятья,К дубу прибитого, из-под нависшей лозы винограднойС мукой глядел на толпу стоящих внизу на коленях.Это была их сельская церковь. Сквозь редкую кровлюПереплетенных ветвей поднимались напевы молитвы,Смешиваясь по пути с шептаньем и вздохами листьев.Путники, молча приблизясь, колени свои преклонилиНа травянистом полу и вторили тихо вечерне.Службу закончив и благословенья кругом рассыпаяНеутомимой рукой, как сеятель злаков средь пашни,Честный служитель божий приблизился и обратилсяК ним с приветом; когда же услышал знакомые звукиРечи родной на чужбине, радостно заулыбалсяИ пригласил незнакомцев к себе. На циновках и шкурахГости расселись в просторном вигваме, отведали свежихЖелтых лепешек маисовых, чистой водой запивая.Выслушав их рассказ, священник торжественно молвил:«Шесть еще дней не прошло, как, на этой самой циновкеСидя возле меня, Габриэль поведал мне ту же.Грустную повесть; потом он встал и отправился дальше».Полон участья был голос монаха, но каждое словоПадало на сердце Эванджелины, как ранней зимоюСнежные хлопья ложатся на опустевшие гнезда.«К северу двинулся он, — добавил монах, — но вернетсяОсенью, по окончанью охоты, к нам в миссию снова».Тихо, смиренно тогда промолвила Эванджелина:«Ради печали моей — позвольте мне с вами остаться».Это решение всем показалось разумным; и утром,Сев на коней, повернули домой Базиль с остальными,Эванджелина же в миссии ждать Габриэля осталась.
Медленно, медленно, медленно дни потянулись за днямиИ за неделями месяцы... Вот уж побеги маисаИз чуть заметных ростков превратились в могучие стебли,Над головою шумящие; и между сомкнутых листьевЗрела пожива для белок и корм для ворон черноризых.Вот уже девушки листья сорвали со спелых початков;Щеки алели у тех, кому красный початок попался:Красный сулил жениха, а кривой называли «воришкой».Но и красный початок не мог возвратить Габриэля.«Веруй, терпи и надейся! —священник твердил. — И молитвыНаши услышит господь! Взгляни вот на это растенье;Нежные листья его протянуты прямо на север,Этот невзрачный и хрупкий цветок по прозванию компасСоздан господней рукой, чтобы путник не мог заблудитьсяВ диком безлюдном краю, в бескрайней как море пустыне.Вера — цветок путеводный в душе человека, где страстиЯрче цветут, чем она, и пышнее и благоуханней;Но аромат их тлетворен, и вид их ведет к заблужденью.Вера одна указует нам путь и венки нам готовитИз золотых асфоделей, покрытых росою забвенья».
Осень прошла, наступила зима, — Габриэль не вернулся;Вновь распустились бутоны весны, и в лесах прозвучалаНежная песня малиновки, — но Габриэль не вернулся.Только с горячим дыханием лета слух к ним донесся —Сладостней птичьего пения и ароматов медвяных, —Слух, что в лесах на востоке, севернее Мичигана,В хижине возле реки Сагино Габриэль поселился.С миссией девушка грустно простилась и в путь поспешилаС шедшей к озерам Святого Лаврентия группой индейцев.Но когда наконец после долгой опасной дорогиВ дебрях лесных отыскала она тот охотничий домикВозле реки Сагино, — был он пуст и полуразрушен!
Долго, печально тянулись годы; и в разное время,В разных местах молодую скиталицу люди встречали.То средь больничных палаток моравских миссионеров,То у солдатских костров, на полях отгремевших сражений,То в одиноких селеньях, то в городах многолюдных, —Тихо, как призрак, она появлялась и вновь исчезала.Юной красавицей, полной надежд, она вышла в дорогу;В горьком и тщетном пути постарела она и поблекла.Каждый год уносил красоты ее прежней частицу,С каждым годом все глубже делалась пропасть унынья.В темных ее волосах седина надо лбом засверкала —Отсветом жизни иной, показавшейся над горизонтомСуществованья земного, как проблеск зари на востоке.
V
