Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)
Короткий сон, из которого я возвращаюсь, как мне кажется, тут же. Трое сидят у окна и разговаривают о Хосе Антонио.
— В любом великом событии должна прозвучать комическая нота, — говорит Гаспар. — И именно он взял эту ноту… Представляешь, восемнадцатого числа, когда была прочитана вторая военная сводка и стало известно все о вторжении, этот самый Хосе Антонио, считавший, что революцию свершил он один, решил послушать радио Майами. И вдруг — ой, мамочки! — он слышит, что высадка десанта и вправду прошла успешно, что угольщики Сьенага—де—Сапата и впрямь встретили «гусанос»[27] здравицами в честь «армии освободителей», что везде на своем победном пути «воины вторжения» были встречены народом у триумфальных арок, с цветами и леденцами, и что они действительно уже в сорока километрах от столицы, в то время как «небольшое сопротивление» в Сантьяго—де—Куба сломлено. Он прикинул, подрассчитал и сказал себе: «В сорока километрах? Тогда они в Каталина—де—Гуинес, завтракают в «Пуэсто дель Конго». Бросил две рубашки, две пары штанов и зубную щетку в чемоданчик и пошел просить убежища в посольстве Бразилии. — (Обе женщины смеются.) — Теперь он в дерьме — и для нас, и для них! Вот ведь умник! Лучшее, что он может теперь сделать, — это пойти работать диктором на РадиоМату—Гросу.[28] Я всегда говорил: хвастун, трепло, не больше. Только болтать горазд…
Теперь они говорили о Каликсто:
— Он пошел с добровольцами из отряда по борьбе с неграмотностью. Попросил, чтобы его отправили в Сьерру, которую он знает лучше. Похоже, к концу года все там научатся читать. Так что через несколько месяцев (следует округлый жест обеих рук, указательные пальцы нацелены в пол) все войдет в колею…
Рауль Гонсалес де Каскорро
Настоящая свобода
Самолет спикировал так низко, что казалось, он потерял управление и вот—вот врежется в землю. Перепуганная женщина что есть силы побежала вдоль шоссе, волоча за собой двоих девочек. Из кабины это хорошо видели — стальной хищник плотнее прижался к асфальтовой полосе и завис почти над головами несчастных…
Первой споткнулась старшая из девочек, но мать в панической растерянности продолжала тащить безжизненно обмякшее тельце, не ощущая, как свинец обжигает и ее. Бежала, пока не почувствовала, как что—то теплое, липкое заскользило по плечу, а левая рука повисла плетью. Еще несколько шагов — и женщина замертво упала посреди дороги. Младшая девочка, вскочив, попыталась поднять мать. Потом крепко обняла ее и зашлась в плаче, с ужасом глядя вверх, откуда прямо на нее падала страшная смертоносная птица…
Птица улетела. А чуть дальше в небе, словно по поверхности лужи во время дождя, плыли какие—то гигантские пузыри с черными точечками под ними. Девочка потрясла мать, чтобы та взглянула, сколько подарков шлет небо взамен куклы, сгоревшей вместе с их хижиной. Но мать молчала. По ее спине стекал на асфальт странный красный ручеек. Испугавшись, девочка бросилась к сестричке. Однако и та не захотела проснуться и посмотреть, как с неба падают и падают игрушки…
Вскоре бескрайняя синева небес очистилась: пузыри, достигнув земли, полопались и исчезли. Лишь настырный самолет вновь и вновь налетал на девочку, неумолчно, неутомимо стрекоча и оставляя вокруг нее серые хлопающие дымки. И с каждым налетом ужас все сильнее сжимал детское сердце.
Еще на рассвете они услышали перестрелку. Отца дома не было — он дежурил на берегу и первым встретил агрессоров. Мать стала суматошно собирать дочерей, сама не зная, зачем это делает. Заглянул сосед, велел никуда не выходить, залезть под стол, сложив на него все матрасы, и ждать. Но укрытие соорудить не успели: над хижиной с ревом пронеслись самолеты, и она вспыхнула, точно треска, высушенная на солнце. Ненасытные языки пламени быстро пожирали ее. Схватив детей за руки, мать потащила их к шоссе…
* * *Солнце поднялось уже высоко. Становилось жарко. Девочка все металась между сестрой и матерью. А самолет опять приближался. Отчаянно закричав, девочка бросилась бежать по шоссе и неожиданно столкнулась с какими—то здоровенными мужчинами. Их было трое, и все — в пятнистой, словно нарочно испачканной, одежде.
— Ты что тут делаешь?
— Папу ищу.
— Где же он, твой папа?
— Не знаю…
— А почему ты одна?
— Я была с мамой и с сестричкой. А потом прилетел самолет, такой большой… и начал стрелять…
Трое молча переглянулись. Девочка удивленно рассматривала их странную одежду.
— Что будем делать? — спросил один.
— Не знаю, — отмахнулся другой.
— Она нам — как телеге пятое колесо, — раздраженно буркнул третий.
— Так отправим ее в рай… к господу, отцу нашему…
— К отцу?! — воскликнула девочка, просияв.
— Да нет, к священнику.
— А—а–а…
— Ты что, священника никогда не видела?
— У нас тут не было… ни одного…
— Само собой, что им тут было делать? — раздраженно заговорил один из незнакомцев, но другой, не дав ему докончить, спросил у девочки:
— Послушай—ка, а твой отец не коммунист, случайно?
— Кто—кто?
— Не понимаешь? Тогда так: твой отец фиделист?
— Конечно! — ответила она. — Мы тут все — с Фиделем. А вы?
Трое мужчин молча переглянулись, а девочка недоумевала, почему у них стали такие строгие, недобрые лица.
— Давай все же отведем ее к священнику, — предложил самый неразговорчивый незнакомец, — не то поднимут шум… — И он подхватил девочку, зажав ей рот ладонью.
Свернув с шоссе, они шли недолго: полевой госпиталь находился совсем рядом. Санитар, священник и двое с винтовками стерегли двух пленников — старика и молодого мужчину. Девочка на мгновение замерла, будто боялась поверить своим глазам, и вдруг бросилась в объятия молодого мужчины:
— Папа! А я тебя так искала!.. Молодой мужчина вскрикнул:
— Почему ты тут? Где мама? Девочка молчала и тихо плакала.
— Что случилось? — встревоженно спрашивал отец, прижимая ее к себе.
— Все сгорело, папа, — всхлипывала девочка, — все—все. Мы побежали, а за нами погнался самолет… Мы бежали, бежали, а мама споткнулась и упала… И сестричка споткнулась…
Молодой мужчина побледнел и стиснул зубы.
— Помолимся о них, — предложил священник и размашисто перекрестился.
— Это их не воскресит.
— Вот невежа! — проворчал санитар. — И какой неблагодарный!
— А—а, так я еще и благодарить вас должен?! — Голос пленника дрожал от ненависти.
— Не обращайте внимания, святой отец. Девчонка сказала нам, что он коммунист.
Перекрестившись, священник приблизился к молодому мужчине, может быть, надеясь все—таки наставить на путь истинный эту заблудшую душу. А девочка еще крепче прижалась к отцовской груди.
— Господь тебя простит, если покаешься. Еще есть время…
— Каяться? В чем?
— В том, что в бога не веришь… — размеренно говорил священник. — В том, что коммунист…
— Я — фиделист…
— Это одно и то же!
— И не раскаиваюсь в этом, — закончил пленник.
— Жаль… Мы — армия освободителей и пришли возвратить вам свободу.
— Какую, интересно?
— Ту, что была у вас прежде.
Молодой мужчина готов был вцепиться священнику в глотку. До революции сии служители божий на эти болота даже не заглядывали, а теперь, видите ли, явились вместе с наемниками. Топчут страну и бахвалятся, будто несут ей утраченную свободу…
— На Кубе нет свободы, — твердил священник, — а мы пришли, чтобы вернуть ее вам…
— Все спланировано, предусмотрено и учтено, — поддакнул один из тех, кто привел девочку. — Скоро твои вожаки так драпанут — только пятки засверкают!
Другой поддержал его:
— На самолете удерут, бросив вас, или в посольстве каком убежища попросят…
Молодой мужчина, сдерживая бушевавшую в нем ярость, ответил, не повышая голоса, чтобы не испугать дочь, сидевшую у него на руках:
— Моим руководителям вполне хватает того, чего не хватает вам…
Договорить фразу он не успел: караульный подскочил к нему и что есть силы ударил по лицу.
Молодой мужчина вытер окровавленные губы и, успокаивая дочь, сказал:
— Не бойся, скоро у них будет жалкий вид.
— Заткнись! — истошно завопил санитар.
На некоторое время воцарилась тишина. Потом первым заговорил молодой мужчина, и никто не посмел его перебить.
— Я знал одного владельца сахарного завода. Он имел собственный автомобиль, самолет и яхту. Вот уж кто был поистине свободным. Захотелось — он садился в собственную машину или в самолет и путешествовал по островам. Или плыл на яхте в соседнюю страну, чтобы привезти к обеду какого—нибудь приятеля. Пообедают, и едут вместе охотиться… Это был очень свободный человек. Более свободный, чем, к примеру, птичка, которой ох сколько приходится полетать, чтобы найти пищу и не попасть в когти хищника. А крестьянин, которого я тоже знал, жил совсем иначе. И он, и его семья, как, впрочем, семьи других крестьян, обрабатывали землю, принадлежавшую свободному человеку. Но вот как—то раз собрались крестьяне да и сказали ему, что земля принадлежит им и отсюда они не уйдут. Так владелец сахарного завода, всегда ратовавший за свободу, тут же вызвал полицейских, и те, не долго думая, всадили четыре пули в упрямого крестьянина, подстрекавшего остальных к бунту, а потом избили и выгнали остальных. А свободный человек по—прежнему наслаждался свободой…
