Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)
— Не бойся, скоро у них будет жалкий вид.
— Заткнись! — истошно завопил санитар.
На некоторое время воцарилась тишина. Потом первым заговорил молодой мужчина, и никто не посмел его перебить.
— Я знал одного владельца сахарного завода. Он имел собственный автомобиль, самолет и яхту. Вот уж кто был поистине свободным. Захотелось — он садился в собственную машину или в самолет и путешествовал по островам. Или плыл на яхте в соседнюю страну, чтобы привезти к обеду какого—нибудь приятеля. Пообедают, и едут вместе охотиться… Это был очень свободный человек. Более свободный, чем, к примеру, птичка, которой ох сколько приходится полетать, чтобы найти пищу и не попасть в когти хищника. А крестьянин, которого я тоже знал, жил совсем иначе. И он, и его семья, как, впрочем, семьи других крестьян, обрабатывали землю, принадлежавшую свободному человеку. Но вот как—то раз собрались крестьяне да и сказали ему, что земля принадлежит им и отсюда они не уйдут. Так владелец сахарного завода, всегда ратовавший за свободу, тут же вызвал полицейских, и те, не долго думая, всадили четыре пули в упрямого крестьянина, подстрекавшего остальных к бунту, а потом избили и выгнали остальных. А свободный человек по—прежнему наслаждался свободой…
— Хватит! Кончай свою агитацию! — прервал его белобрысый караульный.
— Сейчас кончаю. Ну так вот, большинство людей не имели ни машин, ни самолетов, ни яхт, ни еды для своих детей, ни закона, который бы их защищал. И вот они восстали, и тот самый свободный человек лишился свободы, но зато тысячи бесправных впервые ее обрели…
— Ну и что ты хочешь этим сказать?
— А то, что мы сами добыли себе свободу. И не надо болтать, будто ее нам несете вы…
Священник подумал: «К сожалению, душу этого заблудшего уже не спасешь». Белобрысый судорожно сжал винтовку. Остальные, хоть и старались не вникать в «агитацию» пленника, чувствовали какую—то растерянность: выходило, что без самолетов, без оружия вряд ли чего добьешься на этой земле.
— Все спланировано… — тупо повторял санитар. — У нас лучшее оружие, лучшие самолеты, лучшие корабли, а главное — нас поддерживают американцы… — Под осуждающими взглядами своих соратников он понял, что сболтнул лишнее, запнулся и сразу попытался исправить свою ошибку: — Спланировали все точно. Сам должен понимать, что все учтено до мельчайших деталей…
— А мнение народа учли?
— Какого еще народа?
— Крестьян здешних, всех людей страны…
— Ерунда! Разве народ не предупрежден, что ему принесут свободу?
— Свободу владельца сахарного завода?
Теперь на молодого мужчину набросился белобрысый. Он бил его кулаками по лицу и истерично выкрикивал:
— Заткнись, мерзавец! Не смей болтать о моем отце!..
Старик не выдержал, с исказившимся лицом вцепился в его винтовку и потянул на себя.
Белобрысого оттащили, ему что—то говорили, стараясь урезонить. Священник крестился, невнятно бормоча молитвы. Потом все вдруг замолчали. Даже девочка, за минуту до того отчаянно кричавшая. Она потихоньку вытирала пальцы, залитые кровью отца.
А где—то неподалеку слышался рокот моторов, разрывы снарядов, треск пулеметных очередей. Родина защищалась, ибо народ жаждал настоящей свободы и мужественно отстаивал ее.
От расплаты не уйдешь
Юноша лежал, распластавшись в луже крови, которая уже успела засохнуть и потемнеть. Его долго, остервенело били, пока он не потерял сознания. Наконец один из палачей, схватив за волосы, приподнял его окровавленную голову:
— Облейте водой, надо, чтоб он меня услышал.
Принесли кружку грязной холодной воды и выплеснули в иссиня—черное лицо пленника. Он вздрогнул, повел головой и начал жадно хватать воздух широко открытым ртом.
— Теперь заговорит…
Очнувшись, юноша кинул на наемника взгляд, полный такой неистребимой ненависти, что у того мороз побежал по коже.
— Ну что, и дальше будешь… — Договорить наемник не успел: густой кровавый плевок залепил ему глаз. Сатанея от злобы, он, как зверь, набросился на свою жертву — бил и бил юношу по голове, будто пытался расколоть ее. Отдышавшись, разогнулся и крикнул: — Хватит цацкаться! Этот хам все равно больше ничего не скажет. Повезем его к матери…
Словно из глубокого колодца, донеслись до слуха вконец измученного, изувеченного юноши эти слова. И его сознание мгновенно взбудоражила мысль о том ужасе, который ожидал мать — его мать! Собрав последние силы, он произнес еле слышно:
— Нет… только не это! Нет—нет, пожалуйста…
— Ты что, мамочку навестить не хочешь?
— Со мной что угодно делайте, а ее не трогайте…
— Тогда говори, говори, говори!..
Поняв, что допустил ошибку, юноша торопливо пробормотал:
— Делайте что угодно — ничего не скажу…
Палачам принесли молоток и длинный толстый гвоздь — такими на железной дороге закрепляют шпалы.
— Будешь говорить? Иначе загоним эту железяку в твою тупую башку…
Пленник закрыл глаза. В последний миг он увидел мать — совсем близко, рядом… Представил матерей своих товарищей по оружию, вообще всех матерей, но тут ужасающая, ни с чем не сравнимая боль затмила сознание…
— Ну, грузите его. Поехали!
— Зачем?
— Я сказал, что сделаю это, и сделаю!
Тело убитого бросили в багажник «кадиллака». Машина пронеслась по пустынным улицам и вскоре остановилась перед старым, неприглядным домишком.
— Не откроет сразу — ломайте дверь…
Мать в эту ночь не сомкнула глаз: она думала о сыне, ждала его. Услышав стук, кинулась к двери, уже трещавшей под ударами прикладов.
— В чем дело?!
— Подарочек тебе привезли.
Они выволокли труп из багажника и швырнули к ногам остолбеневшей женщины. Вскрикнув, она, как подкошенная, упала на тело сына. Отчаянные рыдания огласили тихую улицу.
— Ну и зря! — сказали они ей. — Теперь уж ему ничем не поможешь.
Словно уяснив, что случившееся непоправимо, женщина подняла голову. В ее покрасневших глазах стояли не слезы, а лютая ненависть.
— Придет время, — грозно произнесла она, — и ты заплатишь за все. От расплаты не уйдешь, палач!..
В ответ тот лишь цинично усмехнулся: все они говорят одно и то же. И девушка, прятавшая повстанца, говорила то же самое — впрочем, недолго, потому что он раздел ее и отдал солдатам на потеху… Да, все они грозят, только угрозы их смехотворны. Сила на его стороне…
Откуда—то издалека прогремели пушечные выстрелы, сухо застрекотали пулеметы. Он судорожно сжал автомат и подумал: «Кажется, пора убираться, и поскорее. Наши отступают… Начнут сдаваться, чего доброго, а ведь болтали: веселая будет прогулка, нас армия поддержит…»
Поблизости разорвался снаряд. «Надо пробираться к берегу, — продолжал размышлять он. — А оттуда бежать можно как угодно, хоть на лодке. Пароходы здесь проходят близко, подберут…»
Он вытер пот со лба и заторопился прочь. Пробирался петляя — боялся наткнуться на засаду. Уже возле манговых деревьев чуть было не сбил с ног незнакомца и, словно вспугнутый хищник, накинулся на него.
— Подождите, вы что? — хрипел тот. — Клянусь, я шел сдаваться! Клянусь!..
Он понял, что напал на своего. И как это он не заметил маскхалата?
— Ну и напугал ты меня, дружище! — засмеялся он, поднимая с земли незнакомца.
Тот — безусый, коротко подстриженный, худой парнишка — смотрел на него широко раскрытыми с перепугу глазами.
— Я думал, какой—нибудь милисьяно, — еле вымолвил он. — Их тут уйма…
— Похоже, банкет нам готовят.
— А командование—то бежало — только пятки сверкали!
— Какое командование? — Он вздрогнул, будто от удара.
— Наше, какое же еще! — сказал парнишка. — Почему «бежало»?
— Не так все сталось, как мечталось, а? Здесь ведь никто не сдается, все сражаются до конца…
— Надо поскорее убираться отсюда. Пошли, не будем терять времени. — И он, схватив парнишку за руку, рванулся в сторону берега.
— Постой, куда ты меня? Не видишь — я весь мокрый!
— Я тоже.
— Но у тебя хоть одежда цела, а на мне одна рвань… Я пытался уплыть, да наши лодки накрыли с воздуха, вот и окунулся. И оружие утопил…
Паника охватила старшего. В ушах зазвенело: «От расплаты не уйдешь, палач!..» И когда он заговорил, голос его дрогнул:
— Мы должны выбраться отсюда. Ни минуты больше не останусь в этой ловушке!
— На земле все же легче защищаться, чем на воде.
— Тут нас голыми руками сцапают.
— Нет, ты послушай! В округе много крестьян, мы возьмем у них одежду и переоденемся. Может, сойдем за деревенских.
Старший провел пальцами по тонкой руке парнишки:
— Где это ты видел крестьян с такими ручками?
Они помолчали. Первым тревожное молчание нарушил младший:
