Рабиндранат Тагор - ...Это не сон! (сборник)
Глава 27
Было еще темно, когда Комола проснулась. Осмотревшись, она увидела, что около нее никого нет, и вспомнила, что эту ночь провела на пароходе. Тихонько приоткрыв дверь, девушка выглянула наружу. Над молчаливой водой тонкой пеленой стлался легкий прозрачный туман; темнота постепенно расплывалась в сероватую мглу; на восточном краю горизонта, за лесом, расцвела заря, и вскоре стальная поверхность реки покрылась белыми парусами рыбачьих лодок.
Комолу охватила какая-то щемящая безотчетная тоска. Почему осенняя заря не явила сегодня своего сияющего лика, а кажется, будто она затуманена слезами? И почему к горлу подступают беспричинные рыдания, а на глаза все время наворачиваются слезы? Еще вчера она даже не вспоминала о том, что у нее нет ни свекра, ни свекрови, ни знакомых, ни подруг. Что же случилось нынче, отчего она вдруг подумала о своем одиночестве и о том, что не видит опоры в Ромеше? Почему она так ясно ощутила собственную беспомощность в этом огромном мире?
Комола долгое время тихо стояла в дверях. Вода уже искрилась, словно поток расплавленного золота. Матросы взялись за работу, застучала машина. К берегу гурьбой сбежалась деревенская детвора, спозаранку разбуженная грохотом якорных цепей и шумом мотора.
Ромеш тоже проснулся и направился к каюте, где спала Комола. Девушка вздрогнула и еще плотнее укуталась в покрывало.
– Ты уже умывалась, Комола? – спросил он.
Девушка, вероятно, не могла бы объяснить, почему вдруг рассердилась на Ромеша за этот вопрос, но она действительно рассердилась и, отвернувшись, лишь отрицательно покачала головой.
– Скоро все встанут, а ты до сих пор не готова, – продолжал он.
Комола ничего не ответила, сняла с кресла сложенное сари и полотенце и быстро прошла мимо Ромеша в ванную. Нельзя сказать, чтобы его утреннее посещение и некоторая заботливость совсем не тронули Комолу, но было в них что-то оскорбительное. Она почувствовала, что Ромеш в отношениях с ней не желает переступать определенных границ. Как вы уже знаете, Комола не жила в доме свекра, старшие не учили ее застенчивости, и она не знала, в каких случаях и как полагается закрывать лицо покрывалом. Но сегодня, едва увидев перед собой Ромеша, девушка вдруг ощутила, что все в ней словно замерло от стыда. Комола выкупалась, вернулась в комнату и занялась своими обычными хозяйственными делами. Она достала ключи, завязанные в уголок свешивающегося с плеча сари, открыла чемодан, где лежали ее платья, и тут взгляд ее упал на маленькую шкатулку. Вчера эта шкатулка была для Комолы источником гордости; она словно сообщала ей чувство уверенности и самостоятельности. Поэтому девушка старательно спрятала ее среди своей одежды и заперла чемодан. Но сегодня, взяв шкатулку в руки, Комола не испытала ни малейшего удовольствия. Теперь эта вещь, казалось, не принадлежала ей всецело – это была шкатулка Ромеша. Девушку покинуло чувство независимости, которое она испытывала раньше. Наоборот, этот подарок делал Комолу еще более зависимой от Ромеша.
– Ты что, привидение нашла в шкатулке? – спросил Ромеш, входя в каюту. – Что так притихла?
– Возьми, это твое, – сказала девушка, протягивая ему шкатулку.
– А что мне с ней делать?
– Когда тебе что-нибудь понадобится, дашь мне денег, и я куплю.
– А тебе самой разве ничего не нужно?
Пожав плечами, Комола уклончиво ответила:
– Зачем мне деньги?
– Немного найдется людей, которые могли бы искренне повторить эти слова, – рассмеялся Ромеш. – Однако, Комола, если тебе не нравится эта вещь, подари ее кому-нибудь, мне она не нужна.
Комола молча положила шкатулку на пол.
– Послушай, Комола, – проговорил Ромеш, – скажи мне правду: ты сердишься на меня за то, что я не докончил сказку?
– Кто тебе сказал, что я сержусь? – опустив голову, произнесла девушка.
– Если не сердишься, оставь у себя эту шкатулку. Тогда я поверю, что ты сказала правду.
– Пусть даже я и не сержусь, но зачем мне оставлять ее у себя? Ведь это твоя вещь – ты ее и храни.
– Да не моя это вещь! Знаешь, тот, кто отбирает подарки, после смерти обязательно превращается в привидение. Ты думаешь, я не боюсь этого?
Опасения Ромеша стать привидением вызвали у Комолы улыбку.
– Не может быть, неужели тот, кто отбирает подаренное, превращается в привидение? – смеясь, спросила она. – Я никогда об этом не слыхала.
Ее неожиданный смех положил начало их примирению.
– От кого же ты могла слышать о подобных вещах? – спросил Ромеш. – Вот как только увидишь привидение, обязательно спроси его, и оно ответит тебе, правда это или нет.
Комола, сгорая от любопытства, спросила:
– Нет, серьезно, ты когда-нибудь видел настоящее привидение?
– Настоящих не видел, а поддельных сколько хочешь. На свете вообще трудно найти что-нибудь настоящее.
– Почему же? А вот Умеш говорит…
– Умеш? Это еще кто такой?
– Да тот мальчик, который едет с нами. Он собственными глазами видел привидение.
– Ну, я, конечно, не могу соперничать с Умешем в таких вопросах, придется мне согласиться с ним.
Тем временем после долгих усилий команде удалось наконец снять пароход с мели. Едва он отчалил, как вдруг на берегу показался человек с корзиной на голове. Он бежал, размахивая руками, просил остановить пароход, но боцман не обратил ни малейшего внимания на его отчаянные просьбы. Тогда человек умоляюще закричал Ромешу:
– Бабу, бабу!
«Он, видимо, принимает меня за главного», – подумал Ромеш и знаками дал понять, что остановить пароход не в его власти.
– Да это же Умеш! – вдруг воскликнула Комола. – Нет, нет, не бросайте его, пожалуйста!
– Но ведь по моей просьбе пароход все равно не остановят, – заметил Ромеш.
Огорчению Комолы не было предела.
– Скажи, чтобы остановили, попроси, ведь мы близко от берега.
Ромеш обратился к боцману.
– Это против правил, господин, – отвечал тот.
– Нельзя его бросить. Ну остановитесь хоть на минутку! Это ведь наш Умеш! – восклицала Комола.
Пришлось Ромешу прибегнуть к самому простому и убедительному способу устранения законов и преодоления препятствий. Умиротворенный вознаграждением, боцман остановил пароход, но, когда Умеш очутился на палубе, осыпал его градом ругательств. Однако мальчик и бровью не повел: он как ни в чем не бывало поставил к ногам Комолы корзинку и весело рассмеялся.
Комола все еще не могла опомниться от испуга.
– Ты что смеешься? – корила она его. – Что бы сталось с тобой, если бы пароход не остановился!
Вместо ответа Умеш перевернул корзину. Оттуда посыпались тыквы, баклажаны, различная зелень и гроздь недозрелых бананов.
– Откуда ты достал все это? – всплеснула руками Комола.
Показания Умеша отнюдь не были утешительными. Вчера, отправившись за творогом и другими продуктами, он приметил, у кого из деревенских жителей на огородах или крышах растут эти благословенные дары природы. Сегодня же, рано утром, перед самым отплытием парохода он спустился на берег и, не дожидаясь разрешения хозяев, собрал те из них, которые ему приглянулись.
Ромеш пришел в неописуемую ярость.
– Так, значит, ты стащил все это на чужих огородах! – закричал он.
– Разве это кража? – спокойно возразил Умеш. – Там было так много всего, а я взял совсем немножко, кому от этого убыток?
– Ты думаешь, взять мало – не значит украсть?! Ах ты негодяй, уходи отсюда и убери прочь все это.
Умеш умоляюще посмотрел на Комолу:
– Мать, вот это у нас называют пиринг, он очень вкусен, если приготовить чоччори, а вот бето…[72]
Ромеш еще больше рассвирепел:
– Убирайся со своим пирингом, иначе я выкину все в реку!
В ожидании дальнейших указаний мальчик поднял глаза на Комолу. Девушка сделала знак, чтобы он ушел. В этом жесте Умеш уловил сочувствие и тайную симпатию. Собрав в корзинку все овощи, он покорно удалился.
– Очень нехорошо, – обратился Ромеш к Комоле, – так потакать мальчишке.
И он отправился в каюту сочинять письмо. Комола, внимательно оглядевшись по сторонам, увидела Умеша. Он сидел за палубой второго класса, недалеко от руля, там, где было отведено место для стряпни.
Во втором классе пассажиров не было, и Комола, предварительно закутавшись с головы до ног, подошла к мальчику.
– Ты все выбросил? – спросила она.
– Нет, зачем же выбрасывать. Я все сложил вот в этой каморке.
Комола попробовала сделать сердитое лицо.
– Но ты очень нехорошо поступил, Умеш. Больше никогда не делай этого, слышишь? Ну, а если бы пароход ушел! – Затем Комола вошла в кладовую и крикнула оттуда: – Неси скорее нож!
Умеш подал нож, и Комола торопливо принялась резать принесенные Умешем овощи.
– К этому салату очень подошла бы тертая горчица, мать, – заметил Умеш.
– Так приготовь, – сердито приказала Комола.
Она нарочно говорила таким тоном, опасаясь, как бы Умеш не подумал, что она поощряет его, и поэтому с суровым видом занималась приготовлением овощей и баклажанов.
