Райнер Рильке - Книга образов

Вслед их шагам слова шептать им стану,

как шорох листьев, нагонять истому,

а в час дремоты, наклонясь к фонтану,

умолкну, чтобы их подслушать дрему.

Перевод С. Петрова

V

Знаю: тайна жертвоприношенья

каждый вечер так проста —

словно размыкаются уста,

словно вдруг услышаны моленья

на колени ставшего куста.

В небе звезды всходят в те мгновенья,

и за ними всходит темнота.

Перевод Т. Сильман

VI

Всё это там, где крайний ряд лачуг

и новые дома, что узкогрудо

и робко выступают из-под спуда

лесов, чтоб видеть, где начнется луг.

Весна всегда так теплится чуть-чуть,

в бреду подходит лето к этим доскам,

неможется деревьям и подросткам,

и осень лишь повеет чем-нибудь

далеким, примиряющим; зарю

там нежно плавит вечер на равнине;

и брезжит стадо, и пастух в овчине

к последнему прижался фонарю.

Перевод И. Елагина

VII

Мне вечер — книга. Переплета

сверкает пурпур дорогой;

его застежек позолоту

неспешной разомкну рукой.

Читаю первую страницу,

счастливый в сладкой тишине,

затем к другой хочу склониться,

и вот уж третья снится мне.

Перевод Т. Сильман

VII

Мне вечер — книга. С переплета

сверкает алая камка.

Застежек тонких позолоту

ласкает медленно рука.

Страницу первую читаю,

и ластятся слова ко мне.

И над второю замираю,

а третья — видится во сне.

Перевод С. Петрова

VII

Ты, вечер, — книга, что в камчатый

одета переплет, когда ты

застежки золотые мне

вдруг открываешь в тишине.

Страница первая, встречая

приветом, теплоты полна,

бесшумно ворожит вторая,

а третья вводит в царство сна.

Перевод В. Васильева

VII

А вечер — книга. Переплет

в камку закатом залитую

одет. Застежку золотую

рука неспешно разоймет.

Страницу первую читаю —

в ней всё сродни, всё близко мне.

За первой чуть слышна вторая,

а третья видится во сне.

Перевод А. Сыщикова

VIII

Ты это раз пережила сама:

наткало солнце огненных волокон,

и вечер строил в тучах терема.

На землю упадала тихо тьма;

в последний раз огнем блеснувших окон

кивнули утомленные дома.

Шептали смутно близкие предметы,

сливаясь под покровом темноты:

«Всё в серый шелк одето,

мы рядом где-то

без света —

кто это,

я — или ты?»

Перевод А. Биска

IX

И кто же ты, закат или рассвет?

Порой боюсь я утренних примет

и розы зорь хватаю торопливо,

а флейта утра мне поет» пугливо

о долгих днях, в которых песен нет.

Но кротки вечера в моей сени,

лежат, светлея, у меня во взоре.

Баюкаю я рощи, и они

в моих объятьях засыпают вскоре,

и мраку скрипок в их туманном хоре

всей темной сутью я сродни.

Перевод С. Петрова

X

Вечером стали опять

все на сирот похожи;

самые близкие тоже

чужими успели стать.

Словно из дальних краев,

держатся стен домов,

бредут пустыми садами,

ждут и не знают сами,

чего они ждут…

Чуть слышно незримые руки

собственной песни звуки

из жизни чужой зачерпнут.

Перевод Т. Сильман

XI

Ночь, как город над долом, растет,

где, по темным законам,

переулки путем неуклонным

подошли к площадям утомленным —

там, где тысяча башен встает.

Кто же в городе черном живет,

чьи там вздохи цветут и улыбки?

Там, в садах, не боясь тишины,

в тайные танцы сплетаются сны,

и кто-то им вторит на скрипке.

Перевод А. Биска

XII

Мне страшно прислушиваться к словам.

Так ясно люди говорят обо всем:

вот это собака, а это дом,

вот здесь конец, а начало там.

Страшна мне насмешек их злая игра,

они знают, что было, что может стать;

богатство — вот божья для них благодать,

а там все равно — что цветок, что гора.

Когда мне вещи поют — я так рад.

Но стоит их тронуть — они замолчат.

И я говорю вам: их голос тих.

Не трогайте их: вы убьете их.

Перевод Т. Сильман

XII

Слова людские меня страшат,

их ясность ставится в образец.

Вон то — собака, а это — сад,

вот здесь — начало, а там — конец.

Мне вчуже смысл их и злая игра.

Всё знают: о будущем и былом.

Не станет чудом для них гора,

и с Богом рядом их сад и дом.

Постойте, не троньте, я вас молю.

Я вещи поющие слушать люблю.

А тронете их — замолчат певцы,

и будут мне вещи — мертвецы.

Перевод С. Петрова

XIII

Ты не горюй, что давно отцвели

астры в саду, что листья с земли

тихо слетают в пруд.

Прекрасное вырастает в пыли,

и силы, что зрели в нем и росли,

ломают старый сосуд.

Оно из растений

в нас перейдет,

в тебя и меня;

чрезмерность лета его гнетет,

оно покидает налившийся плод —

прочь от пьянящих видений,

в сумерки нищего дня.

Перевод Т. Сильман

XIV

Этих вечновесенних

песен я много собрал.

Средь руин каждый день их

розам я тихо шептал.

Я б хотел эти песни прилежно

в ожерелье снизать на заре,

подарить его девушке нежной,

одинокой сестре.

Но, один и усталый,

я рассыпал их все… И легко

прокатились они, как кораллы,

в теплый вечер, махровый и алый,

далеко, далеко…

Перевод А. Биска

XV

Слова простые, сестры-замарашки,

я так люблю их будничный наряд.

Я дам им яркость красок, и бедняжки

меня улыбкой робкой одарят.

Их суть, которую они не смели

явить нам, расцветает без оков,

и те, что никогда еще не пели,

дрожа вступают в строй моих стихов.

Перевод Т. Сильман

XVI

Пришла моя бедная мать

с дарами к богам деревянным;

они продолжали стоять

в безмолвье унылом и чванном.

Забыли приветом небес

ответить на пылкие речи

и видели только средь месс

холодные свечи.

А мать им цветы принесла

с молитвой и верой невинной…

А мать эти жертвы взяла

из сердца любимого сына.

Перевод А. Биска

XVII

Иду я вдоль сада всегдашней тропой:

там, где розы резвой толпой

оправляют свои наряды.

И ясно я знаю: нет и нет,

это не мне их нежный расцвет, -

и я пройду, затаив мой бред,

опустив мои тайные взгляды.

Я из тех одиноких печальных гонцов,

для кого даров не лелеют:

и покуда другие поспеют на зов —

розы на ветре свой легкий покров,

как красное знамя, развеют.

Перевод А. Биска

XVIII

Детских душ серебряные крылья,

чистых душ, что никогда не пели,

всё кружили, ближе всё кружили,

приближались к жизни и робели,-

вас не ждут ли разочарованья?..

Голос будней только слух ваш тронет —

в мерном гомоне существованья

пенье смеха вашего утонет…

Перевод Т. Сильман

XIX

Бессонный бор мой! Посреди зимы ты

осмелился подумать о весне

и сеешь серебро свое сквозь сито,

и в зеленеющем тоскуешь сне.

Затерян я в тебе, как в темной вере.

Куда-откуда — не найти примет.

И знаю я: у дебрей были двери —

теперь их нет.

Перевод С. Петрова

XX

Живи, чудес не понимая,

и будет жизнь твоя — как пир,

как для ребенка — утро мая:

он побежит, весне внимая;

дорога перед ним прямая,