Райнер Рильке - Стихи

Райнер Мария Рильке

Стихи

Окно — роза

Там лап ленивых плавное движеньеРождает страшный тишины раскат,Но вот одна из кошек, взяв мишеньюБлуждающий по ней тревожно взгляд,

Его вбирает в свой огромный глаз, —И взгляд, затянутый в водоворотЗрачка, захлебываясь и кружась,Ко дну навстречу гибели идет,

Когда притворно спящий глаз, на мигОткрывшись, вновь смыкается поспешно,Чтоб жертву в недрах утопить своих:

Вот так соборов окна-розы встарь,Взяв сердце чье-нибудь из тьмы кромешной,Его бросали богу на алтарь.

Капитель

Как из трясины сновидений, сходуПрорвав ночных кошмаров канитель,Всплывает новый день — вот так по сводуБегут гурты, оставив капитель

С ее запутавшеюся в клубокКрылатой тварью, сбившеюся в кучу,Загадочно трепещущей, прыгучей,И мощною листвой, которой сок

Взвивается, как гнев, но в перехлестеСвернувшись, как спираль, на полпутиПружинит, разжимаясь в быстром росте

Всего, что купол соберет в горстиИ выронит во тьме, как ливня гроздья,Чтоб жизнь могла на утро прорасти.

Морг

Их приготовили к игре постфактум,как будто дело за апофеозом,Что примирит их с предыдущим актомИ каждого — друг с другом и с морозом;

Иначе словно не было конца.И тщетно в поисках имен карманыОбыскивали тщательно. С лицаУ губ следы тоски смывали рьяно:

Их не сотрешь — видны сквозь белизну.Но бороды торчат ровней и тверже,По вкусу сторожей чуть-чуть подмерзши,

Чтоб с отвращеньем не ушли зеваки.Глаза повертываются во мракеЗрачками внутрь и смотрят в глубину.

Газель

Завороженная: в созвучьях мираНет рифмы совершеннее и строже,Чем та, что по тебе проходит дрожью.На лбу твоем растут листва и лира,

Ты вся, как песнь любви, из нежных слов,Слетевших наподобье лепестковС увядшей розы, чтоб закрыть глазаТому, кто книгу отложил из-за

Желания тебя увидеть.Как Будто каждый ствол заряжен,Но медлит с выстрелом, покуда знак

Не дан, и ты вся — слух, и взгляд твой влаженКак у купальщицы в пруду лесном,Оборотившемся ее лицом.

Единорог

Святой поднялся, обронив кускиМолитв, разбившихся о созерцанье:К нему шел вырвавшийся из преданьяБелесый зверь с глазами, как у ланиУкраденной, и полными тоски.

В непринужденном равновесье ногМерцала белизна слоновой костиИ белый блеск, скользя по шерсти тек,А на зверином лбу, как на помосте,Сиял, как башня в лунном свете, рогИ с каждым шагом выпрямлялся в росте.

Пасть с серовато-розовым пушкомСлегка подсвечивалась белизнойЗубов, обозначавшихся все резче,И ноздри жадно впитывали зной.Но взгляда не задерживали вещи:Он образы метал кругом,Замкнув весь цикл преданий голубой.

Лебедь

Эта мука — проходить трясинойНеизведанного в путах дней —Поступи подобна лебединой.

Смерть — конечное непостиженьеОснованья нашей жизни всей —Робкому его же приводненью.

Подхватив его, речное лоноПостепенно, нежно и влюбленно,Все теченье снизу уберет,Лебедь же теперь, воссев на ложе,С каждым мигом царственней и строжеИ небрежней тянется вперед.

Испанская танцовщица

Как спичка, чиркнув, через миг-другойВыбрасывает языками пламя,Так, вспыхнув, начинает танец свойОна, в кольцо зажатая толпойИ кружится все ярче и упрямей.

И вот — вся пламя с головы до пят.

Воспламенившись, волосы горят,И жертвою в рискованной игреОна сжигает платье на костре,В котором изгибаются, как змеи,Трепещущие руки, пламенея.

И вдруг она, зажав огонь в горстях,Его о землю разбивает в прахВысокомерно, плавно, величаво,А пламя в бешенстве перед расправойПолзет и не сдается и грозит.Но точно и отточенно и четко,Чеканя каждый жест, она разитОгонь своей отчетливой чечеткой.

Святой Себастьян

Будто лежа он стоит, высок,Мощной волею уравновешен,Словно мать кормящая нездешен,И в себе замкнувшись, как венок.

Стрелы же охотятся за ним,И концами мелкой дрожью бьются,Словно вспять из этих бедер рвутся.Он стоит — улыбчив, нераним.

Лишь на миг в его глазах тоскаБолью обозначилась слегка,Чтоб он смог презрительней и резчеВыдворить из каждого зрачкаОсквернителя прекрасной вещи.

Орфей, Евридика, Гермес

В тех странных копях обитали души,Прожилками серебряной рудыПронизывая тьму. Среди корнейКровь проступала, устремляясь к людям,Тяжелой, как порфир, казалась кровь.Она одна была красна.

Там былиНикем не населенные леса,Утесы и мосты над пустотою.И был там пруд, огромный, тусклый, серый.Навис он над своим далеким дном,Как над землею — пасмурное небо.Среди лугов тянулась терпеливоИзвилистая длинная дорогаЕдинственною бледною полоской.

И этою дорогой шли они.

И стройный человек в одежде синейШел молча первым и смотрел вперед.Ел, не жуя, дорогу шаг его,Тяжелой ношей из каскада складокСвисали крепко стиснутые руки,Почти совсем забыв о легкой лире,Которая врастала в левый локоть,Как роза в сук оливковый врастает,Раздваивались чувства на ходу:Взор, словно пес, бежал вперед стремглав,Бежал и возвращался, чтобы сноваБежать и ждать на ближнем повороте, —А слух, как запах, мешкал позади.

Порой казалось, достигает слухТех двух других, которые, должно быть,Не отстают при этом восхожденье.И снова только звук его шагов,И снова только ветер за спиною.Они идут — он громко говорил,Чтобы услышать вновь, как стихнет голос.И все-таки идут они, те двое,Хотя и медленно. Когда бы могОн обернуться (если б обернувшись,Он своего деянья не разрушил,Едва-едва свершенного) — увидетьОн мог бы их, идущих тихо следом.

Вот он идет, бог странствий и вестей,Торчит колпак над светлыми глазами,Мелькает посох тонкий перед ним,Бьют крылья по суставам быстрых ног,Ее ведет он левою рукою.

Ее, ту, так любимую, что лираВсех плакальщиц на свете превзошла,Вселенную создав над нею плачемВселенную с полями и ручьями,С дорогами, с лесами, со зверьем;Всходило солнце в жалобной вселенной,Такое же, как наше, но в слезах,Светилось там и жалобное небо,Немое небо в звездах искаженных…Ее, ту, так любимую…

Шла рядом с богом между тем она,Хоть и мешал ей слишком длинный саван,Шла неуверенно, неторопливо.Она в себе замкнулась, как на сносях,Не думая о том, кто впереди,И о своем пути, который в жизнь ведет.Своею переполнена кончиной,Она в себе замкнулась.Как плод созревший — сладостью и мраком,Она была полна своею смертью.

Вторичным девством запечатлена,Она прикосновений избегала.Закрылся пол ее. Так на закатеДневные закрываются цветы.От близости чужой отвыкли рукиНастолько, что прикосновенье богаВ неуловимой легкости своейБолезненным казалось ей и дерзким.Навеки перестала быть онаКрасавицею белокурой песен,Благоуханным островом в постели.Тот человек ей больше не владел.

Она была распущенной косою,Дождем, который выпила земля,Она была растраченным запасом.

Успела стать она подземным корнем.

И потому, когда внезапно богОстановил ее движеньем резкимИ горько произнес: «Он обернулся», —Она спросила удивленно: «Кто?»

Там, где во тьме маячил светлый выход,Стоял недвижно кто-то, чье лицоНельзя узнать. Стоял он и смотрел,Как на полоску бледную дорогиВступил с печальным взглядом бог-посланец,Чтобы в молчанье тень сопровождать,Которая лугами шла обратно,Хоть и мешал ей слишком длинный саван,Шла неуверенно, неторопливо…

Из «Дуинских элегий»