Довид Кнут - «Особенный воздух…»: Избранные стихотворения
II. «Дрогнули кедровые поленья…»
Дрогнули кедровые поленья,Треснули — и зажглись!Металась в последнем плене,Зверем билась жизнь.
Завертелся огонь над страдалицей,Прыгал, взлетал, сползал,Кусал мне лицо и пальцы,Дымом колол глаза…
О, эта — в багровом молчании —Неравная борьба!И в богохульном отчаяньи,С молитвою на губах,Я на корчи, на вопли, на муку,На эту мольбу и дрожьЗанес тяжелый нож.
Дрогнула твердь,Обрушиваясь в гром и тьму.Вихрь рванул мою руку!В огненном треске, в дыму,В запахе горелой кожи,На мигЗажегся ликБожий.
Железная смертьСо свистом упала в кусты.Господи,Ты!
III. «Мне голос был: — остановись и внемли…»
Мне голос был: — остановись и внемли.Освободи мятущуюся плотьИ поспеши покинуть эту землю,Где Я велел — связать и заколоть.
— Вот жизнь твоя! Мне этого не надо.Тебя ли, сын, в земных полях взыщу?Нет! Я велел — и ты не знал пощады…За эту горечь жертвенного чадаЯ все тебе прощаю и прощу.
— Я говорю: за взгляд, простой и легкий,За эти три безжалостных узла,За этот нож, огонь, дрова, веревки,За жизнь, что под ножом изнемогла,
— Я, испытав тебя огнем закланья,Тебе велю: живи. Мой сын, живи.Не бойся снов и яростных желаний,Не бойся скуки, горя и любви.
— Будь на земле, живя и умирая,Земные ведай розы и волчцы,К тебе из музыкальных высей раяСлетаться будут частые гонцы.
— И, слушая неслышанные песни,Что ветерок донес издалека,Ты вдруг поймешь, что нет игры чудесней,Чем этих волн улавливать раскат.
— Так знай: ничто поэту не помеха,Но все ведет к желанным берегам.Вот Мой завет: не бегать слез и смеха,Смотреть в глаза любимым и врагам…
— Стоять пред гулкой солью океана,Звучать в ответ на радость, на прибой,В веселии, семижды окаянном,В бесплотный пляс вступать — с самим собой.
— На женскую спасительную прелестьИдти, как в море парус — на маяк,Чтоб милые в ладонях груди грелись,Чтоб женщину ласкать и звать: моя.
— Земли порой оставив побережья,Отчалить в сны бесцельной красоты……Свой малый путь пройти стопой медвежьей,С медвежьим сердцем, ясным и простым.
— …Не бегать благ и дел юдоли узкой,Но все приняв, за все благодарить.Торжествовать, когда играет мускул.Осуществлять себя. Плодотворить.
ИЗ КНИГИ «ПАРИЖСКИЕ НОЧИ»(Париж, 1932)
Снег
I. «Земля лежит в снегу. Над ней воздели сучья…»
Земля лежит в снегу. Над ней воздели сучьяДеревья нищие. Прозрачный реет дым.Все — проще и бедней, безрадостно — и лучшеПод небом Блока, близким и пустым.
О чем же — этот дым, и след, ведущий мимоМеня и жизни стынущей моей?..
О главном, о простом — и о непостижимом,О том, что все пройдет, и все невозвратимо,Как дым меж коченеющих ветвей,
II. «Снег радости и снег печали…»
Снег радости и снег печали,Снег мудрости и чистоты,(Мы шли в прохладной радости печали…)О многом знали мы, о многом мы молчали,Когда из музыкальной пустотыНа наши души грустью падал ты…
III. «В морозном сне, голубовато-снежном…»
В морозном сне, голубовато-снежном,В старинном танце, медленном и нежном,Снежинками нездешними пыля,Мертво кружились небо и земля.
И однако — в пустоте небес —Кого-то звал тысячерукий лес.
Но сверху падал равнодушный снег,А по снегу, не поднимая век,Под белый хруст шел черный человек.
И жуток быль его неспешный шаг…Как будто: шел он в гиблый белый мрак,Откуда нет возвратного пути,И — никому нельзя туда идти.
«Окно на полуночном полустанке…»
Окно на полуночном полустанке,И тень в прямоугольнике окна,Улыбка недоступной англичанки,В полупустом кафе глоток вина,
Танцующая в шатком балаганеХозяйская измученная дочь,Смычок — скользящий по старинной ране,Иль просто — одиночество и ночь…
Свеча в ночи… на даче, за оградой…Свист, песня, смех — в деревне, за рекой…Немногого — о, малого мне надо,Чтобы смутить несытый мой покой.
«На плодородный пласт, на лист писчебумажный…»
На плодородный пласт, на лист писчебумажныйЧернильные бросаю семена.Их греет лампы свет, застенчивый и важный,А удобряют — ночь и тишина.
И вижу в полумгле, стихом отягощенной,Пугливый черный музыкальный рост…Цвети, словесный сад, ночным трудом взращенный,Открытый всем, кто одинок и прост.
Здесь, в полумгле ночной, убогой и суровой,И темное — видней, и тайное — слышней…О, полуночный плод, о, зреющее словоКосноязычной горести моей.
«Ты вновь со мной — и не было разлуки…»
Ты вновь со мной — и не было разлуки,О, милый призрак радости моей.И вновь со мной — твои глаза и руки.(Они умнее стали и грустней.)
Они умнее стали — годы, годы…Они грустнее, с каждым днем грустней:О, сладкий воздух горестной свободы,О, мир, где с каждым часом холодней.
Я рад, так рад нежданной нашей встрече,Худую руку вновь поцеловать…Но, друг нечаянный, я беден стал — мне нечемТебя порадовать. И не о чем сказать.
…О том, что дни мои — глухонемые?О том, что ночью я — порой — в аду?О том, что ночью снится мне Россия,К которой днем дороги не найду?
Что дома ждет меня теперь усталость(А лестница длиннее каждый день)И что теперь любовь моя и жалость —Похожи на презрение и лень?
О чем сказать тебе?.. Осенний город стынет.О чем просить тебя?.. Торопится трамвай.Мир холодеющий синее и пустынней…О чем просить тебя? Прости, не забывай.
О чем спросить? Нет — ни на что — ответа.Мой друг, что дать тебе — в убожестве моем…Мой друг единственный, о, как печально это:Нам даже не о чем и помолчать вдвоем.
«Уже ничего не умею сказать…»
Уже ничего не умею сказать,Немногого — жду и хочу.И не о чем мне говорить и молчать —И так ни о чем и молчу.
Не помню — чего я когда-то хотел…В ослепительном летнем садуВоенный оркестр южным счастьем гремелИ мне обещал… о, не этот удел…
В жизнерадостном пыльном саду…Обманули — восторженный трубный раскат,Синеватая одурь сирени,Смуглый воздух ночей, южно-русский закат,Хоровое вечернее пенье.
Обманули — раскаты безжалостных труб,Бессарабское страстное небо.Нежность девичьих рук, жар доверчивых губ…О, наш мир, что замучен, запутан и груб,Униженье насущного хлеба.
…Над пустеющей площадью — неуверенный снег.Над заброшенным миром — смертоносный покой.Леденеет фонарь… Семенит человек.Холодно, друг дорогой.
«Меж каменных домов, меж каменных дорог…»
