Довид Кнут - «Особенный воздух…»: Избранные стихотворения
«Как соленая песня рыбацкая…»
Как соленая песня рыбацкая,Как бессонная лампа поэта,Как зеленая сырость кабацкая—Эта ночь без рассвета.
Как в горячей тени под терновникомПоджидающий Авеля — Каин,Как улыбка слепого любовника—Эта ночь городская.
Как безногого бодрость румяная,Как неветхое слово Завета,Как письмо о любви безымянное—Эта ночь без ответа.
Как сирена, тоской пораженная,Уходящего в даль парохода,Эта ночь, — как гудок напряженная,—Эта ночь без исхода.
ИЗ КНИГИ «НАСУЩНАЯ ЛЮБОВЬ»(Париж, 1938)
«Нас утром будит непомерный голод…»
Нас утром будит непомерный голодИ жадность древняя в еще густой крови…О, как нам радостно: отдать — рукой веселойВсе сны за крохи хлеба и любви.
Но не насытиться! Под равнодушным небомМы каждый день изнемогаем вновь,Отдавши все за корку, корку хлебаИ черствую насущную любовь.
Весть
Не бодрствуется мне сегодня — и не спится.Висит над крышей мертвая луна.Как мечется душа… Ей гибель мира снится,И утешает мир любовию она.
К кому-то весть дойдет. Еще не понимаяСигнала братского из темных стран добра,Обрадуется вдруг душа полуживая —Мой безымянный друг, мой брат, моя сестра.
Полночь («Бьет полночь близко на часах лицея…»)
Бьет полночь близко на часах лицея.За стройною решеткой дышит сад.Прекрасен фонарей волшебный ряд.Под мирным небом сердце цепенеет.
Вот этот звук — в симфонии миров,Безжалостной — вовек не повторится:Здесь шел поэт по улицам столицы,(Затерянный, как пес среди снегов…)
Он шел, не в силах с Богом примириться,И одинокий стук его шаговО бремени свидетельствовал — снов,Которым никогда не воплотиться.
Нищета («Мы постепенно стали отличать…»)
Мы постепенно стали отличатьПоддельные слова от настоящих.Мы разучились плакать и кричать,Мы полюбили гибнущих и падших.
И стало все пронзительней, трудней,И стало все суровее и проще,Слова — бедней, молчание — нежней……Я вышел на пустеющую площадь —
Все тот же мир: цветет фонарный ряд,Ночь настигает город и предместье,Над миром звезды мертвые горятПрекрасной страшной беспощадной вестью.
О, чуток слух и зряч надменный взглядТех, что заброшены и одиноки…Но есть еще — мучительный закат,Любимые безжалостные строки.
Еще нередко человечий взорИ молчаливое рукопожатьеНам облегчают тяжесть и позорБиблейского жестокого проклятья.
В дневном поту и в холоде ночейВсе горше терпкий вкус любви и хлеба.И вот — в последней нищете своей —Мы избегаем вглядываться в небо:
В пустыне мира глухи небесаК слабеющим мятежным голосам,Что гибнут в синей музыке вселенной…О, бедность наша, будь благословенна.
Осенний порт («Корабль уходит в океан…»)
Корабль уходит в океан,Дымя трубою новой.Кричит на рубке капитан,Бранчливый и суровый.
И ударяет в сердце хмельБесцельных путешествий.Но нет смешнее слова: цель —В веселом ветре бедствий.
Уходят в море корабли,Уходит все на свете.Проходят женщины земли,Ты больше их не встретишь.
Меж тем, быть может, среди них,Кто знает — кто узнает? —Прошла… (Но тут болтливый стихСтыдливо умолкает.)
Увозят в поле поездаГруз радости и боли.Они уходят навсегда.Их не увидишь боле.
И смотрят люди, за окном,На живопись ненастья,Где грустно тает скромный домНеузнанного счастья.
Прошли напрасные огни…А поезд окаянныйВезет туда, где ждут одниТуманы и обманы.
И паровоз свистит, грозитОсенним сонным нивам.Ему наперерез летитАвтомобиль счастливый.
И ускоряет ход — и вотПеревернулся споро,И не закончен долгий счетЛюбви и сложной ссоры…
Портрет («На рваном фоне серого Парижа…»)
На рваном фоне серого ПарижаИ неразборчивых дождливых днейВы озарили — голубым и рыжим —Начало грустной осени моей.
Вы населили нежностью и светомГромоздкий и запутанный пейзаж.Так, иногда, в газете, стих поэтаВдруг застает средь убийств и краж.
Застенчивые розовеют губыНа ангельском сияющем лице,Чуть низоклоб, но и таким мне люб он, —Свидетельствующей о мудреце.
Здесь мудрость в дружбес юностью и счастьем,И радость — не подруга слепоты.Горит на фоне дыма, труб, ненастийСплав: солнца, неба, снега, чистоты.
Диалоги
I. «Порою меньше малой малости…»
— Порою меньше малой малости(Дешевле всех врачей и всех аптек):Две капли нежности, щепотку жалости —И вот расцвел засохший человек.
Расцвел — засохший, полумертвый — ожил,И в мир вошло веселое добро.
— Вы правы, друг. Любовь всего дороже,Но у меня нет денег на метро.
II. «Мы узнаем друг друга по глазам…»
— Мы узнаем друг друга по глазам,По ничего-не-значащим словам(В глазах — безумье горестное зрячих,В словах — стыдливость праведников падших),И в мире злых загадок и обидНас многое, печальное, роднит:Беспечность, что похоже на отчаянье,Спокойный гнев (как честь, его беречь!),Слова, что молчаливее молчания,Молчание, похожее на речь…— Да, это — так. Я сам того же мненья,Но я спешу на службу, к сожаленью.
III. «О, если б знали мы……»
— О, если б знали мы…— Я прерываю вас,Скажите, дорогой, который час?— Так забываем мы…— Простите, как на зло,Я помню день, но позабыл число.…Так — каждый: для себя, так — каждый о себеВ порочной человеческой судьбе.
IV. «Бездомный парижский ветер качает звезду за окном…»
Вы говорите мне: любовь и дружба,Поэзия, искусство, братский долг,Но я отвечу: календарь и служба,И брат — баран, и брат — осел и волк.
Любовь чревата скукой иль изменой,А долг — напоминает про долги.И дружбе, друг, мы предпочтем смиренно(Метафорические…) сапоги.
Два голоса:
— Живи, твори упорно.— Зачем, глупец?Остановись, смирись.Но всех унизит смерть — концом позорным —Как никогда не унижала жизнь.
Кафе («Два спящих старика играют в карты…»)
Два спящих старика играют в карты,Подпрыгивая, радуясь, бранясь.Сосед, с математическим азартом,Девицу теребит, не торопясь.
В аквариуме заводные рыбкиВарьируют безвыходный чертеж.А за окном мерцает город зыбкий,И соблазняет мировая ложь.
Мы дружно спим осоловелым сонмом,Забыв себя в застегнутых пальто.Бесплотные, безликие гарсоныНесут нам — лунатически — порто.
Мы спим, блюдя приличья, долг и верность,Во сне — воюем, строим города…О, не проснуться б… в холод и в безмерность,В отчаяние трезвости, стыда.
«Вот в такие минуты совершаются темные вещи…»
