Рабиндранат Тагор - ...Это не сон! (сборник)
– Как все это произошло? – спросил Джогендро.
Окхой рассказал всю историю своих странствий.
Известие о бегстве Ромеша подтвердило подозрения Джогендро.
– Но все твои доводы совершенно бесполезны, – заметил Джогендро. – Не только Хемнолини, но и отец твердит одну и ту же глупость: он не перестанет верить Ромешу, пока не услышит все из его собственных уст. Приди сейчас Ромеш и заяви, что в данный момент ничего рассказать не может, отец и тогда, ни минуты не задумываясь, согласится на его свадьбу с Хемнолини. Вот до чего дошло дело! Они поставили меня в ужасное положение. Отец не желает, чтобы дочь страдала, а Хем, видимо, скоро заявит: «Все равно выйду замуж только за него, пусть даже он женат». Возможно, что отец согласится и на это. Теперь, как видишь, нам остается одно: любым способом как можно скорее выудить у Ромеша признание. Ты, Окхой, ни в коем случае не должен терять надежды. Я и сам принял бы участие в этом деле, но не могу придумать ничего подходящего, разве что подраться с ним. Ах да, ты, кажется, еще не умывался и чаю не пил.
Умывшись, Окхой уселся за стол и, медленно прихлебывая чай, начал размышлять. В это время в комнату вошел Оннода-бабу, ведя за руку дочь. Увидев Окхоя, Хем немедленно повернулась и вышла.
– Как Хем несправедлива! – раздраженно заметил Джогендро. – Ты не должен потакать ее выходкам, отец, надо заставить ее вернуться. Хем! Хем!
Но Хемнолини уже была наверху.
– Джоген! Ты только портишь мне все дело, – заметил Окхой. – Не говори ей обо мне ни слова. Время – великий исцелитель, а насилием можно все погубить.
Окхой допил чай и ушел.
Окхоя нельзя было упрекнуть в недостатке терпения. Он научился не отказываться от задуманного, даже если обстоятельства складывались против него. Не в его характере было горячиться. Не принадлежал он и к числу обидчивых, которые каждую минуту готовы рассердиться и уйти прочь. Ни оскорбления, ни неприязнь его не смущали. Словом, он был человеком поистине выносливым и терпел все решительно.
Когда Окхой ушел, Оннода-бабу снова привел Хемнолини к чайному столу. Румянец сбежал с ее щек, под глазами легли темные тени. Она не решалась взглянуть на Джогендро, зная, что брат зол и на нее, и на Ромеша и сурово их осуждает.
Любовь еще поддерживала в Хемнолини веру, но девушка не могла оставаться глухой к голосу рассудка. Еще вчера она показала Джогендро, как безгранично ее доверие к Ромешу. Но, оставшись темной ночью в спальне наедине со своими мыслями, Хемнолини утратила покой. Действительно, поведение Ромеша с самого начала не поддавалось никакому разумному объяснению. Всеми силами Хемнолини старалась не допустить сомнения в крепость своей веры, но они громче и громче стучались в стены этой крепости.
Как мать, защищая от смертельной опасности дитя, обеими руками прижимает его к груди, так и Хемнолини изо всех сил старалась удержать в сердце доверие к Ромешу, уберечь его от всех нападок. Но, увы! Силы порой изменяют нам!
Эту ночь Оннода-бабу провел в комнате рядом со спальней Хемнолини. Он слышал, как беспокойно ворочается дочь, и то и дело заглядывал к ней.
– Тебе не спится, дорогая? – спрашивал он.
И неизменно получал ответ:
– А ты почему не спишь, отец? Я уже засыпаю… сейчас усну!
На рассвете Хемнолини поднялась на крышу. Все двери и окна в квартире Ромеша были закрыты.
Медленно вставало солнце. Этот вновь загоравшийся день вдруг показался девушке до того тусклым, лишенным всяких надежд и радостей, что она присела в уголке и, закрыв лицо руками, горько зарыдала. Никто не придет теперь к ней, некого ждать к чаю. Нет даже радостного сознания того, что близкий ей человек находится рядом, в соседнем доме.
– Хем! Хем!
Хемнолини поспешно встала, вытерла глаза.
– Что, отец? – откликнулась она.
Оннода-бабу подошел к дочери и, ласково поглаживая ее по спине, сказал:
– Сегодня я поздно проснулся.
Всю ночь Оннода-бабу не мог сомкнуть глаз, сон бежал от него, и он задремал лишь под утро. Но как только солнечные лучи коснулись его глаз, он быстро встал, умылся и отправился проведать дочь. Комната ее оказалась пуста. Тогда он поднялся на крышу. При виде одинокой Хемнолини сердце Онноды-бабу больно сжалось.
– Пойдем пить чай, дорогая! – сказал он.
Девушке не хотелось сидеть за столом вместе с Джогендро, но она знала, как расстраивают отца малейшие отступления от обычного порядка. К тому же она всегда собственноручно наливала отцу чай и не хотела лишать себя этой маленькой радости.
Спустившись вниз и еще стоя за дверью, Хем услышала, что Джогендро с кем-то разговаривает. Сердце ее дрогнуло, она подумала, что это Ромеш, – кто же другой мог прийти к ним так рано!
Неверными шагами вошла она в комнату, но увидела Окхоя и, не в силах совладать с собой, выбежала вон.
Оннода-бабу опять привел ее. Тогда, придвинувшись поближе к отцовскому креслу, опустив голову, она занялась приготовлением чая.
Поведение Хемнолини выводило Джогендро из себя. Он не мог равнодушно смотреть, как страдает сестра из-за Ромеша. Но возмущение его возросло еще больше, когда он заметил, что Оннода-бабу сочувствует ее горю, а Хем под сенью отцовской любви пытается укрыться от всего мира. «Как будто мы преступники! – думал он. – Из любви к ней мы стремимся выполнить свой долг, заботимся о ее счастье, устраиваем ее судьбу!.. И вот вам благодарность! Нас еще обвиняют. Что касается отца, то он вообще ничего не смыслит в делах. Сейчас не время заниматься утешениями, надо нанести решительный удар; отец же из жалости к Хем все отдаляет от нее неприятную правду».
– Знаешь, отец, что случилось? – обратился Джогендро к Онноде-бабу.
– Нет. А что такое? – испуганно воскликнул тот.
– Вчера Ромеш с женой отправился гойялондским поездом на родину, но, увидев, что в тот же поезд садится Окхой, сбежал обратно в Калькутту.
Руки Хемнолини дрогнули, чай расплескался, девушка опустилась в кресло.
Искоса взглянув на сестру, Джогендро продолжал:
– Не понимаю, зачем ему понадобилось бежать? Окхою давно все было достаточно ясно. Ромеш и раньше вел себя не очень красиво, но эта трусость, эта воровская попытка замести следы – мне особенно отвратительны! Не знаю, что думает на этот счет Хем. По-моему, его бегство – вполне определенное доказательство виновности.
Вся дрожа, Хемнолини поднялась с кресла.
– Я не ищу никаких доказательств, да-да! Хотите его судить – дело ваше… А я ему не судья, – проговорила она.
– Может ли быть для нас безразличен человек, за которого ты собираешься замуж? – заметил Джогендро.
– К чему теперь говорить о свадьбе! Вы стремитесь ее расстроить, ну и поступайте как вам угодно. Но вы напрасно стараетесь разбить мне сердце.
Тут силы изменили девушке, и она разрыдалась. Оннода-бабу поспешно вскочил и, прижав к груди ее залитое слезами лицо, проговорил:
– Пойдем наверх, Хем!..
Глава 23
Пароход отчалил. В первых двух классах пассажиров не было, и Ромеш приготовил в одной из кают постель. Утром Комола, выпив молока, распахнула настежь дверь каюты и залюбовалась рекой и проплывающими мимо берегами.
– Знаешь, куда мы едем, Комола? – спросил Ромеш.
– К тебе на родину.
– Но тебе не нравится деревня, и мы туда не поедем.
– Ты ради меня раздумал ехать в деревню?
– Конечно, только ради тебя.
На лице Комолы появилось огорченное выражение.
– Зачем ты это сделал? – спросила она. – Мало ли что могу я наболтать, а ты и будешь все принимать всерьез! Из-за такого пустяка обиделся.
– Я и не думал обижаться, – засмеялся Ромеш. – Мне самому не хочется ехать в деревню.
– Куда же мы в таком случае направляемся? – с любопытством спросила Комола.
– На запад.
Услышав про «запад», Комола широко раскрыла глаза.
Запад!.. Что только не представляется при этом слове человеку, никогда не покидавшему свой дом!
На западе – святые места, целительный климат, красивые пейзажи и города, былое величие империй и волшебных храмов! А сколько древних сказаний, сколько всевозможных легенд о героических подвигах!
Полная восхищения, девушка продолжала расспросы:
– Куда же именно мы едем?
– Пока еще не решено. Нам предстоит проезжать Мунгер, Патну, Данапур, Боксар, Газипур, Бенарес – в каком-нибудь из этих городов и остановимся.
При перечислении стольких известных и неизвестных названий воображение Комолы разыгралось еще больше.
– Как это интересно! – захлопала она в ладоши.
– Интересно будет потом! А вот что будем мы эти несколько дней есть? Ты ведь не захочешь, я думаю, есть кушанья, приготовленные матросами на пароходной кухне?
– Как можно! – воскликнула Комола, скорчив презрительную гримасу. – Конечно нет!
– И что же ты предлагаешь?
– Сама буду готовить!
– Да разве ты умеешь?
Комола рассмеялась.
– Не понимаю, за кого ты меня принимаешь! Как же мне не уметь? Ведь я не маленькая, в доме дяди все время готовила.
