Борис Пастернак - Стихотворения и поэмы
Дорога
То насыпью, то глубью лога,То по прямой за поворотЗмеится лентою дорогаБезостановочно вперед.По всем законам перспективыЗа придорожные поляБегут мощеные извивы,Не слякотя и не пыля.Вот путь перебежал плотину,На пруд не посмотревши вбок,Который выводок утиныйПереплывает поперек.Вперед то под гору, то в горуБежит прямая магистраль,Как разве только жизни в поруВсе время рваться вверх и вдаль.Чрез тысячи фантасмагорий,И местности и времена,Через преграды и подспорьяНесется к цели и она.А цель ее в гостях и домаВсе пережить и все пройти,Как оживляют даль изломыМимоидущего пути.
В больнице
Стояли как перед витриной,Почти запрудив тротуар.Носилки втолкнули в машину.В кабину вскочил санитар.
И скорая помощь, минуяПанели, подъезды, зевак,Сумятицу улиц ночную,Нырнула огнями во мрак.
Милиция, улицы, лицаМелькали в свету фонаря.Покачивалась фельдшерицаСо склянкою нашатыря.
Шел дождь, и в приемном покоеУныло шумел водосток,Меж тем как строка за строкоюМарали опросный листок.
Его положили у входа.Все в корпусе было полно.Разило парами иода,И с улицы дуло в окно.
Окно обнимало квадратомЧасть сада и неба клочок.К палатам, полам и халатамПрисматривался новичок.
Как вдруг из расспросов сиделки,Покачивавшей головой,Он понял, что из переделкиЕдва ли он выйдет живой.
Тогда он взглянул благодарноВ окно, за которым стенаБыла точно искрой пожарнойИз города озарена.
Там в зареве рдела застава,И, в отсвете города, кленОтвешивал веткой корявойБольному прощальный поклон.
"О господи, как совершенныДела твои, думал больной,Постели, и люди, и стены,Ночь смерти и город ночной.
Я принял снотворного дозуИ плачу, платок теребя.О боже, волнения слезыМешают мне видеть тебя.Мне сладко при свете неярком,Чуть падающем на кровать,Себя и свой жребий подаркомБесценным твоим сознавать.Кончаясь в больничной постели,Я чувствую рук твоих жар.Ты держишь меня, как изделье,И прячешь, как перстень, в футляр".
Музыка
Дом высился, как каланча.По тесной лестнице угольнойНесли рояль два силача,Как колокол на колокольню.Они тащили вверх рояльНад ширью городского моря,Как с заповедями скрижальНа каменное плоскогорье.И вот в гостиной инструмент,И город в свисте, шуме, гаме,Как под водой на дне легенд,Внизу остался под ногами.Жилец шестого этажаНа землю посмотрел с балкона,Как бы ее в руках держаИ ею влавствуя законно.Вернувшись внутрь, он заигралНе чью-нибудь чужую пьесу,Но собственную мысль, хорал,Гуденье мессы, шелест леса.Раскат импровизаций несНочь, пламя, гром пожарных бочек,Бульвар под ливнем, стук колес,Жизнь улиц, участь одиночек.Так ночью, при свечах, взаменБылой наивности нехитрой,Свой сон записывал ШопенНа черной выпилке пюпитра.
Или, опередивши мирНа поколения четыре,По крышам городских квартирГрозой гремел полет валькирий.
Или консерваторский залПри адском грохоте и трескеДо слез Чайковский потрясалСудьбой Паоло и Франченки.
После перерыва
Три месяца тому назад,Лишь только первые метелиНа наш незащищенный садС остервененьем налетели,
Прикинул тотчас я в уме,Что я укроюсь, как затворник,И что стихами о зимеПополню свой весенний сборник.
Но навалились пустякиГорой, как снежные завалы.Зима, расчетам вопреки,Наполовину миновала.
Тогда я понял, почемуОна во время снегопада,Снежинками пронзая тьму,Заглядывала в дом из сада.
Она шептала мне: "Спеши!"Губами, белыми от стужи,А я чинил карандаши,Отшучиваясь неуклюже.
Пока под лампой у столаЯ медлил зимним утром ранним,Зима явилась и ушлаНепонятым напоминаньем.
Первый снег
Снаружи вьюга мечетсяИ все заносит в лоск.Засыпана газетчицаИ заметен киоск.
На нашей долгой бытностиКазалось нам не раз,Что снег идет из скрытностиИ для отвода глаз.
Утайщик нераскаянный,Под белой бахромойКак часто вас с окраиныОн разводил домой!Все в белых хлопьях скроется,Залепит снегом взор,На ощупь, как пропоица,Проходит тень во двор.Движения поспешные:Наверное, опятьКому-то что-то грешноеПриходится скрывать.
Снег идет
Снег идет, снег идет.К белым звездочкам в буранеТянутся цветы гераниЗа оконный переплет.Снег идет, и все в смятеньи,Все пускается в полет,Черной лестницы ступени,Перекрестка поворот.Снег идет, снег идет,Словно падают не хлопья,А в заплатанном салопеСходит наземь небосвод.Словно с видом чудака,С верхней лестничной площадки,Крадучись, играя в прятки,Сходит небо с чердака.Потому что жизнь не ждет.Не оглянешься и святки.Только промежуток краткий,Смотришь, там и новый год.Снег идет, густой-густой.В ногу с ним, стопами теми,В том же темпе, с ленью тойИли с той же быстротой,Может быть, проходит время?Может быть, за годом годСледуют, как снег идет,Или как слова в поэме?
Снег идет, снег идет,Снег идет, и все в смятеньи:Убеленный пешеход,Удивленные растенья,Перекрестка поворот.
Следы на снегу
Полями наискось к закатуУходят девушек следы.Они их валенками вмятыОт слободы до слободы.
А вот ребенок жался к мамке.Луч солнца, как лимонный морс,Затек во впадины и ямкиИ лужей света в льдину вмерз.
Он стынет вытекшею жижейЯйца в разбитой скорлупе,И синей линиею лыжиЕго срезают на тропе.
Луна скользит блином в сметане,Все время скатываясь вбок.За ней бегут вдогонку сани,Но не дается колобок.
После вьюги
После угомонившейся вьюгиНаступает в округе покой.Я прислушиваюсь на досугеК голосам детворы за рекой.
Я, наверно, неправ, я ошибся,Я ослеп, я лишился ума.Белой женщиной мертвой из гипсаНаземь падает навзничь зима.
Небо сверху любуется лепкойМертвых, крепко придавленных век.Все в снегу: двор и каждая щепка,И на дереве каждый побег.
Лед реки, переезд и платформа,Лес, и рельсы, и насыпь, и ровОтлились в безупречные формыБез неровностей и без углов.
Ночью, сном не успевши забыться,В просветленьи вскочивши с софы,Целый мир уложить на странице,Уместиться в границах строфы.
Как изваяны пни и коряги,И кусты на речном берегу,Море крыш возвести на бумаге,Целый мир, целый город в снегу.
Вакханалия
Город. Зимнее небо.Тьма. Пролеты ворот.У Бориса и ГлебаСвет, и служба идет.Лбы молящихся, ризыИ старух шушуныСвечек пламенем снизуСлабо озарены.А на улице вьюгаВсе смешала в одно,И пробиться друг к другуНикому не дано.В завываньи буранаПотонули: тюрьма,Экскаваторы, краны,Новостройки, дома,Клочья репертуараНа афишном столбеИ деревья бульвараВ серебристой резьбе.И великой эпохиСлед на каждом шагуВ толчее, в суматохе,В метках шин на снегу,В ломке взглядов, симптомахВековых перемен,В наших добрых знакомых,В тучах мачт и антенн,На фасадах, в костюмах,В простоте без прикрас,В разговорах и думах,Умиляющих нас.И в значеньи двоякомЖизни, бедной на взгляд,Но великой под знакомПонесенных утрат.
"Зимы", "Зисы" и "Татры",Сдвинув полосы фар,Подъезжают к театруИ слепят тротуар.
Затерявшись в метели,Перекупщики местОсаждают без целиТеатральный подъезд.
Все идут вереницей,Как сквозь строй алебард,Торопясь протеснитьсяНа "Марию Стюарт".
Молодежь по запискеДобывает билетИ великой артисткеШлет горячий привет.За дверьми еще драка,А уж средь темнотыВырастают из мракаДекораций холсты.
Словно выбежав с танцевИ покинув их круг,Королева шотландцевПоявляется вдруг.
Все в ней жизнь, все свобода,И в груди колотье,И тюремные сводыНе сломили ее.
Стрекозою такоюРодила ее матьРанить сердце мужское,Женской лаской пленять.
И за это быть, может,Как огонь горяча,Дочка голову сложитПод рукой палача.
В юбке пепельно-сизойСела с краю за стол.Рампа яркая снизуЛьет ей свет на подол.
Нипочем вертихвосткеПохождений угар,И стихи, и подмостки,И Париж, и Ронсар.
К смерти приговоренной,Что ей пища и кров,Рвы, форты, бастионы,Пламя рефлекторов?Но конец героиниДо скончанья временБудет славой отнынеИ молвой окружен.То же бешенство риска,Та же радость и больСлили роль и артистку,И артистку и роль.Словно буйство премьершиЧерез столько вековПомогает умершейУбежать из оков.Сколько надо отваги,Чтоб играть на века,Как играют овраги,Как играет река,Как играют алмазы,Как играет вино,Как играть без отказаИногда суждено,Как игралось подросткуНа народе простомВ белом платье в полоскуИ с косою жгутом.И опять мы в метели,А она все метет,И в церковном приделеСвет, и служба идет.Где-то зимнее небо,Проходные дворы,И окно ширпотребаПод горой мишуры.Где-то пир. Где-то пьянка.Именинный кутеж.Мехом вверх, наизнанкуСвален ворох одеж.Двери с лестницы в сени,Смех и мнений обмен.Три корзины сирени.Ледяной цикламен.
По соседству в столовойЗелень, горы икры,В сервировке лиловойСемга, сельди, сыры,
И хрустенье салфеток,И приправ острота,И вино всех расцветок,И всех водок сорта.
И под говор стоустыйЛюстра топит в лучахПлечи, спины и бюсты,И сережки в ушах.
И смертельней картечиЭти линии рта,Этих рук бессердечье,Этих губ доброта.
И на эти-то диваГлядя, как маниак,Кто-то пьет молчаливоДо рассвета коньяк.
Уж над ним межеумкиПроливают слезу.На шестнадцатой рюмкеНи в одном он глазу.
За собою упрочивПраво зваться немым,Он средь женщин находчив,Средь мужчин нелюдим.
В третий раз разведенецИ дожив до седин,Жизнь своих современницОправдал он один.
Дар подруг и товарокОн пустил в оборотИ вернул им в подарокЦелый мир в свой черед.
Но для первой же юбкиОн порвет повода,И какие поступкиСовершит он тогда!Средь гостей танцовщицаПомирает с тоски.Он с ней рядом садится,Это ведь двойники.
Эта тоже открытоМожет лечь на ураКоролевой без свитыПод удар топора.И свою королевуОн на лестничный ходОт печей перегреваОсвежиться ведет.Хорошо хризантемеСтыть на стуже в цвету.Но назад уже времяВ духоту, в тесноту.С табаком в чайных чашкахВесь в окурках буфет.Стол в конфетных бумажках.Наступает рассвет.И своей балерине,Перетянутой так,Точно стан на пружине,Он шнурует башмак.Между ними особыйРаспорядок с утра,И теперь они обаТочно брат и сестра.Перед нею в гостинойНе встает он с колен.На дела их картиныСмотрят строго со стен.Впрочем, что им, бесстыжим,Жалость, совесть и страхПред живым чернокнижьемВ их горячих руках?Море им по колено,И в безумьи своемИм дороже вселеннойМиг короткий вдвоем.Цветы ночные утром спят,Не прошибает их поливка,Хоть выкати на них ушат.В ушах у них два-три обрывкаТого, что тридцать раз подрядПел телефонный аппарат.Так спят цветы садовых грядВ плену своих ночных фантазий.Они не помнят безобразья,Творившегося час назад.
Состав земли не знает грязи.Все очищает аромат,Который льет без всякой связиДесяток роз в стеклянной вазе.Прошло ночное торжество.Забыты шутки и проделки.На кухне вымыты тарелки.Никто не помнит ничего.
За поворотом
