Игорь Панин - Мертвая вода: Стихи.
2006
Поминки
И вроде отменно здоров,не время хандрить.Без сахара — чистая — кровь,не вяжет артрит.Но словно преступник, идуна смерть поглазетьи выблевать чью-то беду,забившись в клозет.
Что слышится в стоне чужом?Неясный звонок?И вьется мой страх не ужом —гадюкой у ног.Смиренно сижу за столом,внимаю речам.Напротив меня остолопнавзрыд закричал.
А делает дело своеразмеренный хмель…Помянем! А там и споем,как мертвый умел!Стопарик поставлю на шелк,допив до конца.…А сам до сих пор не нашелмогилу отца.
2010
«Записные книжки изорваны…»
Записные книжки изорваны,все друзья на поверку — приятели,жены бывшие только прорвамивспоминаются — кстати, некстати ли.Это слабость сиюминутная,упиваться хандрой не стану я…И глаза продираю мутные,алкогольные, конопляные.
Звон трамвая тревожит улицу,хоть трамвайных путей нет в помине там.Остается слегка ссутулиться,да с балкона плевать (так уж принято),да почесывать переносицу,да обдумывать жизнь вольерную.Если стих на перо попросится, —я зарежу его… Наверное.
2006
«Беспокойное прошлое…»
Беспокойное прошлое —конь да кобыла…Помню только хорошееиз того, что было.
Из того, что не тронутопамяти молью.Не скорбя по урону-то,улыбаясь, молвлю:
«Так-то лучше, ну правда ведь,Горе-Лукойе?И тебе не пора вдоветь,да и я спокоен.
Трудно счастье как вещь нестирадостным быдлом.Месяц, стоящий вечности, —непременно был он.
Шифрограммы этрусские —ногтем по коже;и ажурные трусикина полу в прихожей.
А шампанского выстрелы!Чудо-левкои,ложе коими выстелил.А еще — такое…»
Ангел, бывший хранителем,выдержки дай мне.Долгий треп утомителен,если речь о тайне.
2010
Алкоголь и потерянное вдохновение
(в стиле Буковски)
Я люблю дешевые пивнушки,дремлющие около вокзалов;заскочишь в такую под вечер, выпить пива кружку,и грамм сто пятьдесят вдогонку — чтоб не казалось мало,закажешь глазунью из трех яици бекон, не внушающий доверия,а вокруг — столько живописных лици никакого лицемерия.
Накурено — хоть топор вешай,ну еще испарения, запахи разного рода;другой бы смылся отсюда к лешему,но я обожаю общаться с народом.Наверное, у меня такой вид —интеллигентного простака, распыляющего излишки…Вот подсел странный тип, денег занять норовит,другой предлагает перекинуться с ним в картишки.
Сутенер доморощенный ставит в известность: девчонка,хорошенькая, долларов за двадцать;и сама она рядом — едалом не щелкает,того и гляди — полезет целоваться.
На липком столе пополнение вроде:бутылки, тарелки — прямо с небес манна.И как-то само собой происходит,что банкет оплачивается из моего кармана.И все тут, словно друзья закадычные,донимают расспросами, рассказами,накачавшись ершом, выпытывают самое личное,липнут проказою.Жалуются, придавленные грузом бед,мол, евреи все захватили, а мы нищаем.«Спокойно, — говорю, — с вами великий русский поэт,и я угощаю».
Сумерки облепили окна, поздновато уже,истекают отведенные заведением сроки,и чувствую, как скребутся в душесотни раз не написанные строки.И лечу домой в радостном опьянении,в супермаркете хватаю блокнот, ручку, бутылку вина,но пока добираюсь, тает призрак стихотворения —скука одна…
О таланте своем не плачу я,думал — пропил, а он нет-нетда напоминает о себе, как неоплаченнаяквитанция за свет.
2006
Гастарбайтер
Не смущай меня дальним городом,знаю, знаю: златые горы там,и молочная стынь-рекаглубока;
сплошь дороги мостят топазами,лавки миром и медом мазаны,страж могучий — который год —у ворот;
и такая играет мощь, поди,как народ, заполняя площади,брагой тешится на ура —до утра.
Тридесятое чудо чудное!Разувериться б хоть чуть-чуть, но я,что имел, оставляю здесь;в этом весь.
Мне бы выйти сегодня засветло,чтоб плетьми не попала в глаз ветла,чтобы ветер в вертепе скалеще спал.
Перевал одолеть — а там ужедоберусь, не впервые замужем,там покажет заветный путькто-нибудь.
2007
«Уходя, колебался, но все-таки уходил…»
Уходя, колебался, но все-таки уходил.Возвращался, метался и думал опять об уходе.В зеркалах — непутевый, растерянный крокодилслезы лил, человечьи вроде.
И одна говорила: «Не отпущу»,а другая: «Я ждать устала».И мой внутренний голос, немой вещун,оказался бессмысленнее магического кристалла.
А по городу рыскал шакалом безумный снег, —ну такой, что ни в сказке, ни в небылице.Мне хотелось кричать им обеим: «Навек, навек!»,только все же следовало определиться.
Чаще рвется не там, где тоньше, а где больней;прикорнуть бы, забыть все — на день, на час ли…И одна говорила: «Ты будешь несчастлив с ней»,а другая: «Со мною ты будешь счастлив».
Это, я доложу вам, классический сериал,тут бы впору сценарий писать многотомный.Только те, кто участие в нем принимал,выгорая, мертвели, как старые домны.
А тем временем снег, успокоившись, капал за шиворот с крышкак залог невозможного, дикого, жгучего счастья.И одна говорила: «Ты любишь ее, так иди к ней, малыш,но если что — возвращайся…»
2009
В метро
Не склеены поцелуем,спускаемся в андерграунд,где черти поют «Аллилуйя»и ангелы в прятки играют.Где смрадом, как из лохани,окатывает игриво.В неясной толпе с лохамибессмысленно ждать прорыва.Нетвердым шажком пингвиньимкорячимся до платформы.Толкаются все упорно,хоть зенки пустые вынь им.
Пищит лейтенантик жидкий,придавленный у колонны;ему не поймать шахидки,не выиграть миллиона.Галдит караван-сараемвосточный народ речистый.
Которые террористы?Мы снова им проиграем…Сегодня взорвут едва ли,а завтра есть шанс, однако…Да что это за клоака,и как мы сюда попали?!
Смотрю — задрожали рельсы,и думаю: неужеликак нищие погорельцыскорбят о потере «Гжели», —вот так пожалеем время,истраченное в тоннеле?Мы — евнухи, что в гареме,как водится, не при деле.Доносится грохот града,подходит железный Будда.И ты говоришь: «Не надо…»И я говорю: «Не буду»,в тоске, как в траве, по пояс,в тупой маете столичной…
Я бросился бы под поезд,но это не эстетично.
2010
II
АВСТРАЛИЯ
поэма-утопия
IКонечно, Москвы не будет,исчезнут Берлин и Прага;чуть дольше продержится Лондон, мечтая о чуде,но порвут его по образу и подобию флага.
Обречена старушка Европа,и теперь уж кричи — не кричи;ожидали второго потопа,а погибнем от нашествия саранчи.
Не всегда побеждает сильнейший,берут не обязательно силой — разве способов мало?Самурай падет от руки гейши,что яду в чай подмешала.
Так и мы, ожирев от успехов,расслабились на привале.Но те, кто устал от нашего смеха, —они не спали.
Интернет становился все более скоростным,на биржах кричали о стабильном росте,но сбывались дурные сны:хозяев теснили гости.
Они приходили с миром, просили о помощи,обещали закон соблюдать, исправно платить налоги;продавали нам тухлые овощии наркотики… Что в итоге?
Облачались в джинсу, напяливали штиблеты стильные,стараясь походить на местное население.Тут им и кров, и ссуды обильные —по ишачьему велению.
Искали изъяны в броне государственной машины,как старатели — золото в жиже вымоин;постепенно становились несокрушимы…Что скажете, толерантные вы мои?
IIШтаты расплачиваются за рабство, Россия за «имперские амбиции»,может, это и правильно, если бы не одно «но», —за ним, как скажут французы, не покривив лицами,спрячется весь Париж, включая «Эйфеля» и самое дно.
Не от обжорства погибла Империя Римская,не христианство вбило в грудь ей кол осиновый,начиналось с того, что пришлые, по инстанциям рыская,получали гражданство — самодовольные, спесивые.
И вчерашний раб и враг озлобленныйвсеми путями шел до Рима.Но кривоногие гоблины —не пилигримы.
Бойтесь чужаков, в города входящих:они заразят вас неведомой корью,придушат уставших, прирежут спящих,а потом напишут свою историю.
Прежде восхищались героями,ценили доблесть, отвагу.Теперь же себе яму роем ивырыли до размеров гигантского оврага:
«Красные кресты», миссии гуманитарные —тошно от этой нелепой возни.Правозащитник — шалава базарная —пулю глотни.
Теперь мы кругом виноваты,ибо имели неосторожность такую —помогать, не зная, чем это чревато,не думая, что со временем нас атакуют.
Бремя белых обратилось проклятием,расплачиваться даже детям.Не кажется ли, братие,что придется ярмо надеть нам?
IIIНе за горами Великий Исход,погодите еще чуть-чуть,и по шиферу неба, по пластику вод —в добрый путь!
Побежим позорно, в чине ли, в ранге ли,потащим добро — на горбу или волоком,вот тогда станет ясно, о чем трубили архангелыи по ком звонил колокол.
Предков могилы будут осквернены,святыни разграблены,Какие, к чертям, границы страны,если ложки держим как сабли мы?
Хозяева новые вихрем гниенияпротянут хищные руки.Что им до наших гениев,до науки?
Что им до наших обычаеви жизни уклада?Кому и сырые яйца бычьивкусней мармелада.
Спи, Ватикан, берущий на лапу,отречешься не раз, не три и не пять,проснувшись однажды, увидишь — сам Папавниз головой распят,
а вокруг завывают победноадепты иной религии…Давненько не было бед, нодоигрались до низшей лиги.
IVИ куда податься? Везде одно.Спасайся еще, кто может,забирайся в чащи, ложись на дно,пачкай глиной белую кожу.
Никому не верь, никого не знай,никуда не лезь прежде срока.Мы еще найдем сокровенный край,пусть и нет среди нас пророков.
Говорят, что там, на другом концепресловутого шара земного,содрогнулись, услышав весь наш концерт,и — ни слова.
Хорошо им там, где нас нет и нет,ничего, как-нибудь своим ходом…Но увидим самый спокойный рассвет,и песок, и лазурную воду.
Там кенгуру и таинственные утконосы…Прежде было смешно, а теперь — быть бы живу.Никто не решит за нас все вопросы,но и не страусы создают боевую дружину.
И нюхнувшие пороху — мы —станем теми, на ком и удержитсяот нелепой сумы, от недолгой тюрьмыстрана-громовержица.
Мудрую кровь вливаяв молодые мехи,будем помнить вкус каравая,родные стихи.
Новое житье —пускай глубокие корни.Много земли — все здесь твое;не будь лишь трусливым, покорным.
Помни века удар,что ты пережил!Бежать отсюда некуда —на ножи.
VЗдравствуй, Австралия, цветущая страна.
