Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

136. МАЛЬЧИКИ

Александру Межирову

Рыбацкий катер на причалеВ теченье двух часов дымил.А рядом мальчики кричали:«Ни с места — руки вверх — за мир!»Вели осады, рыли ямы,Ища осколки той войны,Серьезны, искренни, упрямы,Как черти худы и черны.Их жадное воображенье,Вертясь на холостом ходу,Выигрывало все сраженья,Всем вражьим силам на беду!

Но вот над бухтой черноморскойВзошла янтарная луна.И мальчики, собравшись горсткой,Решили: кончена война.В их пугачи забился гравий,И отсырели кобуры.

…Своих дальнейших биографийОни не знают до поры.На краткосрочных курсах летаОни мужают каждый миг.Они художники. И этоНепроизвольно в них самих.Давным-давно, когда — не помню,Я так же точно жил игройВ заброшенной каменоломне,И автор пьесы и герой.Сухое лето было слитоС кусками сланца и кремня.И целый век палеолитаСтал отрочеством для меня.Сухое лето облегчалоСамосгоранье кратких гроз.И это — всех начал начало,Всё, чем я жил потом и рос…С тех пор прошли тысячелетийНеисчислимые ряды.

…Смеркается. Сырые сетиЛежат у каменной гряды.

Уходят взрослые. А детиЕще толпятся у воды.

Они вернутся в лагерь поздно,Улягутся на койки в ряд.Тревогой разною и грознойИх сны короткие горят.

Но как бы ни был сон громоздок,Он держится на крутизне.

Не забывайте, что подростокРастет, когда летит во сне.

137. БАЛЛАДА ПРО ВЕРНОГО ПСА

Он входит как равный в землянку и в чум,Ночной бродяга, старый драчун,Служить человеку-другу.И спит у огня, тихонько храпя,И гложет кость на куче тряпья,И лижет детскую руку.

Не помню — когда. Забыл — почему.Но знаю: он родич мой по уму,По быстрой хватке решений.А ясностью нрава, терпеньем в бедеИ верностью в дружбе всегда и вездеОн всех зверей совершенней.

На этом присказке старой — конец.Скрежещет железо. Хлещет свинец.Ракета красная блещет.Несется гибель во весь опор.Но спорит с гибелью старый сапер,Идет вперед, не трепещет.

С ним рядом маленький рыжий друг.И нет у друга оружья и рук.Одно чутье и бесстрашье.Почуял пес, что за кочкою тойВнезапно дым взовьется густой.И пес застыл, как на страже.

И сразу потом рванулся вперед.Он молча риск на себя берет:Ни шагу, хозяин, дескать!Ты завтра пройдешь поля и леса,Ты завтра найдешь еще лучше пса!Прощай и прости за резкость!

Навеки с нами они дружны,Порой суровы, порой нежны,Порой совсем незаметны.То, зыркнув глазом, во тьме следят,То зычным лаем предупредят:«Ни шагу! Там холод смертный!»

Охотник-сеттер иль пудель-циркачПо снежному насту несется вскачь,Иль старый барбос скребетсяВ твое жилище в ненастную ночь —Он добрый гость, он может помочь,В нем сердце жаркое бьется.

Я это писал на старости лет,Закутав ноги в мохнатый плед,Дымя табаком под утро,А черный пудель по кличке ДымНе спал с хозяином, другом седым,Глядел в глаза мои мудро.

Он, видно, думал: «Старайся, пиши!Во славу моей собачьей душиСлагай хвалебную оду!Оставь от меня рифмованный след.А я за тебя на старости летПойду и в огонь и в воду.

А впрочем, кончай поскорей, чудак!И если что сочинил не так,Не слишком горюй об этом.Мы оба стоим у той полосы,Когда пуделяют люди и псы…»Так пес говорил с поэтом.

138. БАЛЛАДА О ЧУДНОМ МГНОВЕНИИ

…Она скончалась в бедности. По странной случайности гроб ее повстречался с памятником Пушкину, который ввозили в Москву.

Ей давно не спалось в дому деревянном.Подходила старуха как тень к фортепьянам.Напевала романс о мгновенье чудномГолоском еле слышным, дыханьем трудным.А по чести сказать, о мгновенье чудномНе осталось грусти в быту ее скудном,Потому что барыня в глухой деревенькеПроживала как нищенка, на медные деньги.

Да и, господи боже, когда это было!Да и вправду ли было, старуха забыла,Как по лунной дорожке, в сверканье снегаПриезжала к нему — вся томленье и нега.Как в объятьях жарких, в молчанье ночиОн ее заклинал, целовал ей очи,Как уснул на груди ее и дышал неровно,Позабыла голубушка Анна Петровна…

А потом пришел ее час последний.И всесветная слава, и светские сплетниОтступили, потупясь, пред мирной кончиной.Возгласил с волнением сам благочинный:«Во блаженном успении вечный покой ей!»Что в сравненье с этим счастье мирское!Ничего не слыша, спала, бездыханна,Раскрасавица Керн, болярыня Анна.

Отслужили службу, панихиду отпели.По Тверскому тракту полозья скрипели.И брели за гробом, колыхались в полеИз родни и знакомцев десяток — не боле,Не сановный люд, не знатные гости,Поспешали зарыть ее на погосте.Да лошадка по грудь в сугробе завязла.Да крещенский мороз крепчал как назло.

Но пришлось процессии той сторониться.Осадил, придержал правее возница,Потому что в Москву, по воле народа,Возвращался путник особого рода.И горячие кони били оземь копытом,Звонко ржали о чем-то еще не забытом.И январское солнце багряным дискомРассиялось о чем-то навеки близком.

Вот он — отлит на диво из гулкой бронзы,Шляпу снял, загляделся на день морозный.Вот в крылатом плаще, в гражданской одеждеОн стоит, кудрявый и смелый, как прежде.Только страшно вырос, — прикиньте, смерьте,Сколько весит на глаз такое бессмертье!Только страшно юн и страшно спокоен,—Поглядите, правнуки, — точно такой он!

Так в последний раз они повстречались,Ничего не помня, ни о чем не печалясь.Так метель крылом своим безрассуднымОсенила их во мгновенье чудном.Так метель обвенчала нежно и грозноСмертный прах старухи с бессмертной бронзой,Двух любовников страстных, отпылавших розно,Что простились рано, а встретились поздно.

139. МАСТЕРСКАЯ

Я спросил у самого себя:Для чего мне эта мастерская?Стены, окна, пол и потолок,Книжные захламленные полки…

Для чего мне ветер в мастерской,Для чего былых веков осколки,Сердце, вечно бьющееся в ладС музыкой седого мирозданья?

Разве не достаточно я жил,Разве не платил честнейшей данью,Разве мало сумрачных ночейБодрствовал по собственной охоте?

Что мне дальше делать? Глину мять,Сочинить роман о Дон-Кихоте,Вырезать из дерева божка,Напоследок в зеркало вглядеться?

В зеркале лицо отражено,Хорошо знакомое мне с детства.Ничего лицо не говорит,Спрашивает молча: «Что мне делать?»

В мастерской со мною разговаривалДоктор Фауст. За его плащомПолыхало и плясало зарево.В пуделе был дьявол воплощен.

Мчались годы. Горьким ремеслом ониПолнились. А в очень ранний год,Ветряными мельницами сломанный,Спал на этой койке Дон-Кихот.

И случалось — целыми столетьямиВ мастерскую я не заходил,С бражниками теми или этимиГрешную компанию водил.

Но случалось — молодость как треснетсяЗабубенной об стену башкой…Но взлетала вверх крутая лестница,Рано рассветало в мастерской.

Сны мои там скапливались лучшие,Зоркие не старились глаза,Терпеливо ожидали случая,Чтобы в них ударила гроза.

И тогда я выстроил театр свой,Чтобы счеты с молодостью свесть.Это жизнь была, а не новаторство —Только правда жизни, вся как есть.

Это значило, что не пора еще,Что и завтра тоже не пора.Строящий, стареющий, сгорающий,Жил я, как цари и мастера!

Мастерская вторая