Василий Бетаки - За полвека

Бегут, останавливаются, не тонут — и опять…

А тюльпаны, жёлтые, как женщины у Шилле,

От грузовиков напрасно пробуют удрать.

Верхний город строже, отражённый — тревожней,

Но в него невозмутимо скатывается вода.

А что дождь холодный — не фотограф — художник

Брызги, разлетаясь, не поймут никогда…

Париж

285.

Огни всё глубже тонут в лужах,

Лучи всё медленней дрожат.

Уж вовсе ничему не служит

Их отражений рваный ряд,

Уж вовсе никому не светят

Пустые дубли фонарей:

От плачущих фантомов этих

На улице ещё мокрей

И никакого нет резона

Своим же отраженьем быть,

Чтоб в отражении газона

Свой зыбкий профиль утопить.

286–288.

ТРИ ОДЫ ЮГУ

"А далеко на севере, в Париже…"

А. Пушкин. "Каменный гость"

1.

Сколько же можно так, братцы?

Холод мешает заняться

Самой весёлой судьбой!

А значит — вырваться надо

Из городского уклада:

В левом ряду автострады

Вой моя ласточка, вой!

Так из парижского бара,

С тёмных бульваров Пизарро

В южную яркость базара

Были броски — как мазки:

Тёплая ночь обнимала

Мудрой вознёй карнавала —

А по дороге снимала

Свитер, штаны и носки…

Мягче воды и одежды

Гладящий плотный воздух,

А если луна разбудит

Спящих на крыше дома —

То звёзды щекочут кожу,

И уж не только рубашка,

Тут не нужна даже рифма,

Так всё пальцам знакомо!

Зиму утопим, подруга

Раблезианского юга,

Вечная замкнутость круга —

Тоже, заметь, — чепуха!

Есть лишь одно повторенье:

В жарком, возвратном движенье —

Пусть иногда — утомленье,

Но — ни беды, ни греха!

В соснах и волнах и лицах

Столько веселья хранится —

Что от дождливой страницы

Не остаётся ни строч…

Новым стихам отзовётся

Звёздное эхо колодца,

Ветром по коже начнётся

Новая южная ночь!

2.

Юг — это дальний и ближний

Праздник уличной жизни

Повсюду, — куда ни глянь:

Он дурака валяет,

Смеётся, но правду знает.

На улицу жизнь выставляет

Любая тьмутаракань:

На Привозе, меж луком и рыбой,

В кучах ругани и улыбок

Толчётся одесский люд.

Ростов в дурака играет,

Рядом на венском стуле

Пузатый арбуз восседает…

И семечки продают.

На улице венецианской

С улыбкой слегка хулиганской

Сидит стеклодув муранский —

Стеклянные птицы поют,

А между Марселем и Ниццой

Базаром глядят все страницы,

Горный лес над волной искрится —

Триумфатор в лавровом венке,

Всё — во власти всесильного Юга:

Хоть квадратуру круга

Решить, как это ни туго,

И выкинуть невдалеке!

Солнце — в воду, и сразу

Станет уютней глазу,

К чертям хоть строфу, хоть фразу

Право — не жаль ни строч…

И новым стихом отзовётся

Звёздное эхо колодца,

И ветром по коже начнётся

Звонкая южная ночь…

3.

Двадцать лет изловить труднее,

чем двух тысяч лет ахинею,

Оглянись — и камни Помпеи

Крякнут и оживут,

Молний зигзаг железный

Молниеносно исчезнет,

Выключив рёв и гуд.

И в тихом расслышав Слово,

Вожмётся картина Брюллова,

В глуби самой себя:

Центр прогнётся из рамы,

Статуи встанут прямо,

И даже Гермес упрямый

Выпрямится, трубя…

Люди к домам вернутся,

Где цело каждое блюдце,

Каменные собаки

Подымут беспечный лай,

Сельской античной завалинкой —

Каменными скамьями,

Рассядутся с фигами зрители:

Играй, арфистка, играй!

Зиму утопим, подруга,

В волне средиземного юга,

Порочная замкнутость круга —

Она не жизнь — чепуха!

Только в возвратном движенье

Вечно влечёт повторенье:

Пусть иногда — утомленье,

Но — ни беды, ни греха!

289.

…И вот затворяются деревянные решётки.

И двери отделяют лето от нас.

Ну, зачем его — заживо! Оно ведь чётко

Ещё существует!

И птицами кротко

Напоминает…

Но багажник набит. И последний час

Валандается между асфальтом и садом,

Машину подталкивает к автострадам…

А сад, сливаясь с другими садами,

Уже от соседних неотличим.

И лето, протёкшее между руками,

Под пальцами плывёт, как шашлычный дым…

Всё больше машин — и за, и перед —

Обгоняя друг друга: "на север, скорей…",

И всё нереальнее те запертые двери,

И всё матерьяльнее пять этажей…

И всё слышнее назойливый, несносный,

В дорожном гуле голос

архангеловой трубы —

А в нём растворяются и мимозы, и сосны,

И морская пена, и пробковые дубы…

20 августа 2009

290.

Ещё даже не остыли следы заката на лунном

Небе,

А уже происходит нечто:

Ну, кто кричит?

Не сойка, даже не дрозд,

Над океаном — кукушка в дюнах?

Так не бывает!

Но беззвучно мигают

Вопросительные знаки звёзд:

Ведь не ты по ним, а они по тебе гадают,

И ответ никогда не бывает однозначен и прост —

Поскольку всё простое — сложнее самой сложности,

И нет никакой простоты. Да и кто там знает,

Хуже ли она воровства?

А ручей убегает…

И ни тебе, ни звёздочкам не угадать,

что он с собой уносит.

Может даже, что-то совсем неважное,

А вот жизнь бедней: пропадают слова

С каждым его поворотом.

И замечаешь в конце концов,

что и он ведь просит

Хоть искорку

у отражающихся в его воде эфемерных огней,

У этих вопросительных знаков, у этих мерцающих звёзд,

Которые, не дождавшись, чтоб их истолковали,

уплывают как листья под мост.

И оттуда твердят, что всё это уже было, когда-то было,

Что те же самые светящиеся буковки

детство ещё уносило,

А никакой не ручей,

Что отблески ключевой воды —

только нападение чего-то давнего,

причём с тыла,

И если вовремя повернуться,

может, успеешь заметить, чей

Это взгляд…

Вопросительные знаки меняют тему,

И звёзды уже складываются совсем в иные слова,

Которые, как листья клёнов, соскальзывают по телу,

И пока их ещё немного — это листья, а не листва.

Но и она не замедлит — ведь не зря оттенки заката

На ней остаются.

Утром сам убедишься, что их цвет

Тот же самый, который так удивлял когда-то,

Будто с тех пор пройти не успело и двух-трёх лет….

291.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Осень явилась разом, и не прося пристанища,

Замельтешила узором дубов, узкими листьями ив,

(Будто опять "Турандот"

старик Антокольский поставил,

И свой, и вахтанговский замысел наново перекроив).

Осень осиновой мелочью засыпала холмы у моря,

Отменила хвастливость роз и скромность яблонь,

Но, противозаконный, там где-то,

в опустелых Содоме и Гоморре,

В полумёртвой, медленной тишине заливается зяблик. Зяблик…

И я снова леплю строку из бретонских, холщёвых пейзажей,

Из зелёной бегучей волны Средиземного моря, из

Капризных парижских набережных,

Из смятых созвездий, и даже

Из самого этого неконкретного понятья: каприз.

Что ж, пускай себе осень гасит свеченье брусничных бусин,

И зелёный, в медной кроне, отливающий лаком орех, -

Но не смолкнет, звенит бронзой клён,

Но церквушки — белые гуси,

Где-то пьют и пьют студёную воду северных рек…

ИЗ РАННИХ И НЕ ВКЛЮЧЁННЫХ В КНИГИ СТИХОВ

292.

В.У.

Идти вдвоём по набережной тёмной,

Не замечать ни зданий, ни садов,

Под мерный стук, под стук дождя бессонный

Не понимать, или не слышать слов,

Пусть барабанит дождь по листьям сада,

Блестят огни, огни в воде дрожат…

Идти сквозь всё с чужой любовью рядом

И говорить, или молчать не в лад,

Бросать слова, которым сам не веришь,

И думать так, как думать не желал,

И повернуть назад от чьей-то двери,

Чтоб снова дождь в лицо тебе хлестал,

И думать…

1950 г.