Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

ХВАЛА КАХЕТИИ

132. Осень в Кахетии. Перевод С. Куняева

Природа Кахетии празднует ртвели,Желтеющий полдень горит не сгорая,Уже виноградные гроздья созрелиИ яблони стонут, ветвями качая.

На солнце горят серебристые склоны,А ветер мелодию тянет устало,И тыквы лежат тяжелы и огромны,Как лебедей обезглавленных стая.

Природа достигла плодоношеньяИ вспыхнула новым, неведомым светом,И желтое с красным, вступая в сраженье,На склонах курчавых трепещет под ветром.

О, что я увидел! Выходит невеста,Окликнула юношу горца с балкона.Ее красота — как ранение сердца…А листья струятся дождем с небосклона.

О брат мой! Наполни кувшин до отказа,Скажи мне свое благородное имя.Под тенью прохладной широкого вязаМне чудится квеври, а рядом давильня.

А жизнь всё течет и течет неустанно,И я прислоняюсь к высокому дубуИ слышу: зовет небеса ДагестанаКраса, что навеки ниспослана в душу.

Повсюду разлито шафранное пламя,Как будто другие оттенки иссякли,И светится воздух, дрожа и пылая,И сыплются листья, как желтые капли.

И связь моя с жизнью навечно и кровноКрепится любовью, стихом и судьбою…Я вижу, невеста уходит с балконаИ станом играет, как мастер строфою.

133. Гремская колокольня. Перевод Б. Ахмадулиной

Всему дана двойная честьбыть тем и тем:предмет бываеттем, что он в самом деле есть,и тем, что он напоминает.

Я представлял себе корабльвсегда, когда смотрел на Греми.Каким небесным якорямдано держать его на гребне?

Я знал — нет смерти на земле,нет ничему предела,                                еслиопять, о Греми, на заретвои колокола воскресли.

Вкусивший гибели не раз,твой грозный царь, поэт твой бедный,опять заплакал Теймураз,тобой возвышенный над бездной.

Кахетии так тяжеланагрузка кисти виноградной.Вокруг покой и тишинаи урожая вид нарядный.

От заслонивших очи слезв счастливом зрительном обмане,твой странник, Греми, твой матрос,гляжу, как ты плывешь в тумане.

134. Переход через Гомбори. Перевод А. Межирова

В три пополудни, по тропе оленьей,по горной тропке пробирались мыи забрели в гомборский лес осенний,в столпотворенье хрупких светотеней,слепящих красок и кромешной тьмы.

Сперва в гомборской чаще было тихо,потом издалека, с отвесных скал,оленя окликала олениха,и лес ветвями небо рассекал.

Казалось нам, что он в работу втянут;янтарных листьев осыпался зной,и было слышно, как шафраны вянутна травянистой просеке лесной.

Мы постепенно углублялись в осень,был горный лес приземист и поджар.Со звоном шишка ударялась оземь,шиповник ноги под себя поджал.

Гудели глухо суходолов ульи,и плющ капризно задевал плечо,и, как в жаровне тлеющие угли,потрескивали кроны горячо.

Хотелось гладить ствол ребристый                                                         граба,с листвой в чащобах затевать                                               возню,чтоб наши пальцы трепетали слабо,как от прикосновения к огню.

Переливались яркие подвескизажженных люстр, и лесу                                         не спалось,и свет струился нестерпимо резкий,кустарники пронизывая вкось.

Гомборский бор готовился                                            к молебну,чего-то ждали ветви и стволы.А мне казалось — навсегда ослепну,не выберусь вовек из этой мглы.

Перед лесной, задебренной                                            протокойя замирал над медленной водой,мечтая о фиалке одинокой,о зелени иорской молодой.

И в грозно бронзовеющем уборе,на склоне вечереющего дня,пылал мятежным факелом Гомбори,испепеляя красотой меня.

135. Хвала Кахети. Перевод С. Куняева

Если б ранее цену Кахети узнать —Я разжег бы костер в Алазанской долине,Цинандальскую розу сумел бы сорватьИ поведал бы ей всю печаль, всё унынье.

Я отцу нареченной сумел бы поднестьСоколенка, украшенного бубенцами,Но судьба не судила в Кахети осесть,Породниться душою с ее сыновьями.

В том краю, где тревожно шумит Алазань,Вскормлен братьями мой разукрашенный сокол…О Кахети! Опять красотою нагрянь,И, как встарь, подниму я свой кубок высоко.

Кто мне кубок вручил? Кто наполнил кувшинВ час, когда Алазань, затаивши угрозу,Клокотала, — и в этом одна из причин,Что не смог я сорвать цинандальскую розу.

Гость недавний, хотел бы узнать я о том,Кто взлелеял просторы прекрасного края,Кто вручил мне мой дар — разливаться стихом,Красоту кахетинской земли воспевая?

136. На Сигнахской горе. Перевод С. Куняева

На качелях сначала тудаЯ взлетаю — и тут же обратно.А в лесу красота, пестрота…Липы… Солнце… Дрожащие пятна…

Я качаюсь, как спутник горы,Выполняя ее приказанье,И смотрю, как природы дарыПринимает внизу Алазани.

Я вкусил здесь от древа добра,Почерпнул вдохновение в ртвели,И мне кажется эта странаЛегендарной землей Руставели.

Лес в веснушках, а в небе орлы,Дым колышется над очагами,И колышутся склоны горы,И качели играют с тенями.

Кто же там, не жалея вина,Разливает его в полумраке?Это гимн красоте? Тишина?Бормотанье струящейся влаги?

Мне бы горы окликнуть, да такМолодецки, чтоб эхо взлетело!Кто тревожит листву на дубахИ осины дрожащее тело?

Жажда жизни со мной до сих пор,Туч не вижу я на небосклоне,Только слышу, как дышит простор,А Кахетия — как на ладони!

Да орлы продолжают свой круг,Да янтарь осыпается с ели…И колышутся горы вокруг…Или это всего лишь качели?

ОСЕННЯЯ ТЕТРАДЬ

137. Закат. Перевод А. Тарковского

Излука моря, горы и предгорье,И на откосах чайные кусты.Мне волноваться впору бы, как море,Но я молчу: я в круге красоты.

Стою в тени — платан среди платанов —И жду волны вечерней. Вот когда,Как дикий хор кудрявых великанов,Нисходит к морю горная гряда.

Кувшину сердца суждено пролиться,Мой жар остудят ветер и листва.О, жизнь моя! Еще одна страница,Как парус в море, брезжит мне едва.

Уходит день — хевсур светлобородый,Из сумерек я вглядываюсь в даль:Мне люб закат, воспламенивший воды,И дней осенних светлая печаль.

138. Горы поют. Перевод А. Тарковского