Георгий Шенгели - Собрание стихотворений
1918
«В граненой проруби, в крутых отрезах льда…»
В граненой проруби, в крутых отрезах льдаСапфиром залегла тяжелая вода.И пар, чуть розовый, слегка зарей облитый,Восходит облачком и чистой АфродитойОплотневает там, в полярных небесах.От белых риз ее летит к нам белый прах.И замирает взор, лебяжьим пухом нежим,И любят девушки умыться снегом свежим.
1918
«Закрыв глаза, пересекаю брег…»
Закрыв глаза, пересекаю брег.Прибоя гул растет и подавляет.И, обожженный хладным брызгом влаги,Я останавливаюсь и гляжу.Как тусклы лопасти стальных валов,Как бледны свитки фосфористой пены,И крупные алмазы ОрионаДробятся в возметенной глубине.О море! Родина! Века вековЯ полыхал сияньем фосфористымВ твоей ночи. На рыбьей чешуеЯ отливал сапфиром и смарагдом.Я застывал в коралловую известьВ извивах древовидных городов.И вот теперь, свершась единым сгустком,Несу в себе дыхание приливов,И кровь моя, как некогда, нагретаОдною с южным морем теплотой.Стою. И слушаю. Клубится гул.В глухих глубинах беглый огнь мерцает.И, побежденный подвижным магнитом,В разбег волны я медленно вхожу.
1918
«Лес темной дремой лег в отеках гор…»
Лес темной дремой лег в отеках гор,В ветвях сгущая терпкий запах дуба.С прогалины гляжу, как надо мноюГигантским глобусом встает гора.А подо мной размытые долиныВ извилинах, как обнаженный мозг,И бронзовые костяки землиВплавляются в индиговое море.Втыкая палку в подвижную осыпь,Взбираюсь по уклону. Рвется сердце,И мускулы усталых ног немеют,И сотрясается, клокоча, грудь.Вот весь внизу простерся полуостров.Синеет белая волна Азова,И серым паром за тончайшей СтрелкойКурится и колеблется Сиваш.А впереди прибоем крутолобымЗастыли каменистые хребты,Всё выше, всё синее, встали, взмыли, –Прилив гранита, возметенный солнцем,А солнце, истекая кровью чермной,Нещадные удары за ударомСтремит в меня, в утесы, в море, в небо,А я уже воздвигся на вершине,Охваченный сияющим простором, –И только малые подошвы ногМеня еще с землей соединяют.И странный гул клубится в тишине:Не шум лесной, не мерный посвист ветра, –Как бы земля в пространстве громыхает,Гигантским в небе проносясь ядром,Иль это Бог в престольной мастерскойНебесных сфер маховики вращает.И руки простираются крестом,И на руках как бы стигматы зреют,И как орган плывет медовым гудомВсколебленная вера и любовь…И я повелеваю КарадагуПодвинуться и ввергнуться в волну.
1918
«Встало утро сухо-золотое…»
Встало утро сухо-золотое.Дальние леса заголубели.На буланом склоне КарадагаБелой тучкой заклубились козы.А всю ночь мне виделись могилы,Кипарисы в зелени медяной,Кровь заката, грузное надгробье,И мое лицо на барельефе.А потом привиделось венчанье.В церкви пол был зеркалом проложен,И моей невесты отраженьеЯхонтами алыми пылало.А когда нам свечи засветилиИ венцы над головами вздели, –Почернели яхонты, погасли,Обагрились высохшею кровью.Я проснулся долго до рассвета,Холодел в блуждающей тревоге,А потом открыл святую книгу,Вышло Откровенье Иоанна.Тут и встало золотое утро,И леса вновь родились в долинах,И на росном склоне КарадагаБелым облачком повисли козы.Я и взял мой посох кизиловый,Винограду, яблоков и вышел,Откровенье защитив от ветраГрубым камнем с берега морского.
1918
ЭККЛЕЗИАСТ
Закат отбагровел над серой грудой гор,Но темным пурпуром еще пылают ткани,И цепенеет кедр, тоскуя о Ливане,В заемном пламени свой вычертя узор.И, черноугольный вперяя в стену взор,Великолепный царь, к вискам прижавши длани,Вновь вержет на весы движенья, споры, браниИ сдавленно хулит свой с Богом договор.Раздавлен мудростью, всеведеньем проклятым,Он, в жертву отданный плодам и ароматам,Где тление и смерть свой взбороздили след, –Свой дух сжигает он и горькой дышит гарью.— Тростник! Светильники! — и нежной киноварьюЧертит на хартии: Всё суета сует.
1918 (?)
СПИНОЗА
Они рассеяны. И тихий АмстердамДоброжелательно отвел им два квартала,И желтая вода отточного каналаВ себе удвоила их небогатый храм.Растя презрение к неверным племенамИ в сердце бередя невынутое жало,Их боль извечная им руки спеленалаИ быть едиными им повелела там.А нежный их мудрец не почитает Тору,С эпикурейцами он предается споруИ в час, когда горят светильники суббот,Он, наклонясь к столу, шлифует чечевицыИль мыслит о судьбе и далее ведетТрактата грешного безумные страницы.
1918 (?)
«Окном охвачены лиловые хребты…»
Окном охвачены лиловые хребты,Нить сизых облаков и пламень Антареса.Стихи написаны. И вот приходишь ты:Шум моря в голосе и в платье запах леса.Целую ясный лоб. О чем нам говорить?Стихи написаны, — они тебе не любы.А чем, а чем иным могу я покоритьТвои холодные сейчас и злые губы?К нам понадвинулась иная череда:Томленья чуждые тебя томят без меры.Ты не со мною вся, и ты уйдешь туда,Где лермонтовские скучают офицеры.Они стремили гнев и ярость по Двине,Пожары вихрили вдоль берегов Кубани,Они так нехотя расскажут о войне,И русском знамени и о почетной ране.Ты любишь им внимать. И покоряюсь я.Бороться с доблестью я не имею силы:Что сделает перо противу лезвия,Противу пламени спокойные чернилы?
1918
«Трагические эхо Эльсинора!..»
Трагические эхо Эльсинора!И до меня домчался ваш раскат.Бессонница. И слышу, как звучатПреступные шаги вдоль коридора.И слышу заглушенный лязг запора:Там в ухо спящему вливают яд!Вскочить! Бежать! Но мускулы молчат.И в сердце боль тупеет слишком скоро.Я не боец. Я мерзостно умен.Не по руке мне хищный эспадрон,Не по груди мне смелая кираса.Но упивайтесь кровью поскорей:Уже гремят у брошенных дверейЖелезные ботфорты Фортинбраса.
1918
«Плитный двор пылает в летнем полдне…»
Плитный двор пылает в летнем полдне.Жалюзи прищурились дремотно.Низенькое устье коридораОбнимает ясною прохладой.Прохожу по чистым половицам,Открываю медленные двери, –И в задумчивый уют гостинойНезаметно поникает сердце.Раковины на стеклянной горке;На воде аквария скорлупка, –Судно; на стене в овальной рамеЯстребиный профиль Альфиери.И хозяйка в кружевной наколке,В бирюзовых кольцах и браслетахСтарчески-неспешно повествуетО далеком, о родном Палермо.А в руках приметна табакерка,Где эмаль легко отпечатлелаГиацинт кудрей, и рот двулукий,И прикрытых глаз глубокий оникс.Всё в минувшем… Лишь глаза всё те же.Да — браслет и кольца голубеют,Свежей бирюзой напоминаяРодины немеркнущее небо.
1918
КРЕПОСТЬ ФАНАГОРИЯ
Из мягких рвов туманом возникая,Поднялся вечер млечно-голубой.Прибой примолк, и в ясной тишинеОтчетлив выкрик запоздалой чайки.Округлым выступом старинный валНадвинулся на впалую долину,Некошеной отросшею травоюИграя с мимолетным ветерком.Я расстилаю парусинный плащ, –И так отрадно повалиться навзничь,Руками распростертыми касаясьСлегка овлажненной травы.Суворовская спит Фанагория…Ключ к отдаленным, к вольным океанам…Последние оржавевшие пушкиВаляются у церкви в городке.И только я сейчас припоминаюСтремленья, что давно перегорели, –И предо мною тихо возникаетПевец заброшенной Тамани.И облака, что убежали к югу,На миг слагаются в печальный профиль,И млеет нежным отдаленным звономКоротенькое имя: Бэла…
1918
