Александр Твардовский - За далью — даль
Литературный разговор
А скажем прямо, что не шутки —Уже одно житье-бытье,Когда в дороге третьи сутки —Еще едва ли треть ее.
Когда в пути почти полмира,Через огромные краяПройдет вагон — твоя квартира,Твой дом и улица твоя…
В такой дороге крайне дорогОсобый лад на этот срок,Чтоб все тебе пришлося впору,Как добрый по ноге сапог.
И время года, и погода,И звук привычного гудка,И даже радио в охоту,И самовар проводника…
С людьми в дороге надо сжиться,Чтоб стали, как свои, тебе,Впервые встреченные лицаТвоих соседей по купе.
Как мой майор, седой и тучный,С краснотцей жесткой бритых щек,Иль этот старичок научный,Сквозной, как молодой сморчок.
И чтоб в привычку стали вскоре,Как с давних пор заведено,Полузнакомства в коридоре,Где на двоих — троих окно;
Где моряка хрустящий кительВ соседстве с мягким пиджаком,Где областной руководитель —Не в кабинете со звонком;
Где в орденах старик кудрявыйТаит в улыбке торжествоСвоей, быть может, громкой славы,Безвестной спутникам его.
Где дама строгая в пижамеЗагромоздит порой проход,Смущая щеголя с усами,Что не растут такие самиБез долгих, вдумчивых забот;
Где все — как все: горняк, охотник,Путеец, врач солидных летИ лысый творческий работник,С утра освоивший буфет.
Все сведены дорожной далью:И тот, и та, и я, и вы,И даже — к счету — поп с медальюВосьмисотлетия Москвы…
И только держаться особо,Друг другом заняты вполне, —Выпускники, наверно, оба —Молодожены в стороне.
Рука с рукой — по-детски мило —Они у крайнего окнаСтоят посередине мира —Он и она,Муж и жена.
Своя безмолвная беседаУ этой новенькой четы.На край земли, быть может, едут,А может, только до Читы.
Ну, до какой-нибудь Могочи,Что за Читою невдали.А может, путь того короче.А что такое край земли?
Тот край и есть такое место,Как раз такая сторона,Куда извечно,Как известно,Была любовь устремлена,
Ей лучше знать, что все едино,Что место, где ни загадай,Оно — и край, и середина,И наша близь, и наша даль.
А что ей в мире все напасти,Когда при ней ее запас!А что такое в жизни счастье?Вот это самое как раз —Их двое, близко ли, далеко.В любую часть земли родной,С надеждой ясной и высокойДержащих путь — рука с рукой…
Нет, хорошо в дороге долгойВ купе освоить уголокС окошком, столиком и полкойИ ехать, лежа поперекДороги той.
И ты не прежний,Не тот, что звался, знался, жил,А безымянный, безмятежный,Спокойный, дальний пассажир.И нет на лбу иного знака,Дымишь, как всякий табакур.Отрада полная.ОднакоНе обольщайся чересчур…
Хоть не в твоей совсем натуреТрибуной тешиться в пути,Но эту дань литературеИ здесь приходится нести.
Провинциальный ли, столичный —Читатель наш воспитан так,Что он особо любит личныйИметь с писателем контакт;Заполнить устную анкетуИ на досуге, без помехПризнать, как принято, к ответуНе одного тебя, а всех.
Того-то вы не отразили,Того-то не дали опять.А сколько вас в одной России?Наверно, будет тысяч пять?
Мол, дело, собственно, не в счете.Но мимо вас проходит жизнь,А вы, должно быть, водку пьете,По кабинетам запершись.
На стройку вас, в колхозы срочно,Оторвались, в себя ушли…
И ты киваешь:— Точно, точно,Не отразили, не учли…
Но вот другой:— Ах, что там — стройка,Завод, колхоз! Не в этом суть.Бывает, их наедет столько,Творцов, певцов.А толку — чуть.
Роман заранее напишут,Приедут, пылью той подышат,Потычут палочкой в бетон,Сверяя с жизнью первый том.
Глядишь, роман, и все в порядке:Показан метод новой кладки,Отсталый зам, растущий предИ в коммунизм идущий дед;Она и он — передовые,Мотор, запущенный впервые,Парторг, буран, прорыв, аврал,Министр в цехах и общий бал…
И все похоже, все подобноТому, что есть иль может быть,А в целом — вот как несъедобно,Что в голос хочется завыть.
Да неужелиВ самом делеТоска такая все кругом —Все наши дни, труды, идеиИ завтра нашего закон?
Нет, как хотите, добровольноНе соглашусь, не уступлю.Мне в жизни радостно и больно,Я верю, мучаюсь, люблю.
Я счастлив жить, служить отчизне,Я за нее ходил на бой.Я и рожден на свет для жизни —Не для статьи передовой.
Кончаю книгу в раздраженье.С души воротит: где же край?А края нет. Есть продолженье.Нет, братец, хватит. Совесть знай.
И ты киваешь:— Верно, верно,Понятно, критика права…
Но ты их слышать рад безмерно —Все эти горькие слова.
За их судом и шуткой грубойТы различаешь без трудаОдно, что дорого и любоДуше, мечте твоей всегда, —Желанье той счастливой встречиС тобой иль с кем-нибудь иным,Где жар живой, правдивой речи,А не вранья холодный дым;Где все твое незаменимо,И есть за что тебя любить,И ты тот самый, тот любимый,Каким еще ты можешь быть.
И ради той любви бесценной,Забыв о горечи годов,Готов трудиться ты и денноИ нощноДушу сжечь готов.
Готов на все суды и толкиМахнуть рукой. Все в этом долге,Все в этой доблести. А там…
Вдруг новый голос с верхней полки— Не выйдет…— То есть как?— Не дам…
Не то чтоб этот окрик зычный,Нет, но особый жесткий тон,С каким начальники обычноОтказ роняют в телефон.
— Не выйдет, — протянул вторично.— Но кто вы там, над головой?— Ты это знаешь сам отлично…И с полки голову со смехомМой третий свесил вдруг сосед:— Ты думал что? Что ты уехалИ от меня? Нет, милый, нет.
Мы и в пути с тобой соседи,И все я слышу в полусне.Лишь до поры мешать беседе,Признаться, не хотелось мне.
Мне было попросту занятно,Смотрю: ну до чего хорош,Ну как горяч невероятно,Как смел! И как ты на попятныйОт самого себя пойдешь.
Как, позабавившись игрою,Ударишь сам себе отбой.Зачем? Затем, что я с тобою —Всегда, везде — редактор твой.
Ведь ты над белою бумагой,Объятый творческой мечтой,Ты, умник, без меня ни шагу,Ни строчки и не запятой.
Я только мелочи убавлюТам, сям — и ты как будто цел.И все нетронутым оставлю,Что сам ты вычеркнуть хотел.
Там карандаш, а тут резинка,И все по чести, все любя.И в светы выйдешь, как картинка,Какой задумал я тебя.
— Стой, погоди, — сказал я строго,Хоть самого кидало в дрожь. —Стой, погоди, ты слишком много,Редактор, на себя берешь!
И, голос вкрадчиво снижая,Он отвечает:— Не беру.Отнюдь. Я все препоручаюТебе и твоему перу.
Мне самому-то нет расчетуКорпеть, черкать, судьбу кляня.Понятно? Всю мою работуТы исполняешь за меня.
Вот в чем секрет, аника—воин,И спорить незачем теперь.Все так. И я тобой доволенИ не нарадуюсь, поверь.
Я всем тебя предпочитаю,Примером ставлю — вот поэт,Кого я просто не читаю:Тут опасаться нужды нет.И подмигнул мне хитрым глазом.Мол, ты, да я, да мы с тобой…Но тут еге прервал я разом:
— Поговорил — слезай долой.В каком ни есть ты важном чине,Но я тебе не подчиненПо той одной простой причине,Что ты не явь, а только сонДурной. Бездарность и бездельеТебя, как пугало земли,Зачав с угрюмого похмелья,На белый свет произвели.
В труде, в страде моей бессоннойТебя и знать не знаю я.Ты есть за этой только зоной,Ты — только тень.Ты — лень моя.
Встряхнусь — и нет тебя в помине,И не слышна пустая речь.Ты только в слабости, в уныньеМне способен подстеречь,Когда, утратив пыл работы,И я порой клоню к тому,Что где-то кто-то или что-тоПеру помеха моему…
И о тебе все эти строчки,Чтоб кто другой, смеясь, прочел, —Ведь я их выдумал до точки,Я сам. А ты-то здесь при чем?
А между тем народ вагонный,Как зал, заполнив коридор,Стоял и слушал возбужденноВесь этот жаркий разговор.
И молча тешились забавойМайор с научным старичком,И пустовала полка справа:В купе мы ехали втроем.
И только — будь я суевером —Я б утверждать, пожалуй мог,Что с этой полки запах серыВ отдушник медленно протек…
Огни Сибири
