Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961
«Хлеба — мало. Комнаты — мало…»
Хлеба — мало. Комнаты — мало.Даже обеда с квартирой — мало.Надо, чтоб было куда пойти,Надо, чтоб было с кем не стесняться,С кем на семейной карточке сняться,Кому телеграмму отбить в пути.
Надо не мало. Надо — много.
Плохо, если живем неплохо.Давайте будем жить блестяще.Логика хлеба и воды,Логика беды и едыВсе настойчивее, все чащеВытесняется логикой счастья.Наша измученная земляЗаработала у вечности,Чтоб счастье отсчитывалось от бесконечности,А не от абсолютного нуля.
ДЕРЕВЬЯ И МЫ
Я помню квартиры наши холодныеИ запах беды.И взрослых труды.Мы все были бедные.Не то чтоб голодные,А просто — мало было еды.
Всего было мало.Всего не хваталоДетям и взрослым того квартала,Где рос я. Где по снегу в школу бежалИ в круглые ямы деревья сажал.
Мы все были бедные. Но мы не вешалиНосов, мокроватых от многих простуд,Гордо, как всадники, ходили пешиеСмотреть, как наши деревья растут.
Как тополь (по-украински — явор),Как бук (по-украински — бук)Растут, мужают. Становится явьюДело наших собственных рук.
Как мы, худые,Как мы, зеленые,Как мы, веселые и обозленные.Не признающие всяческой тьмы,Они тянулись к свету, как мы.
А мы называли грядущим будущее(Грядущий день — не завтрашний день)И знали: дел несделанных груды ещеНайдутся для нас, советских людей.А мы приучались читать газетыС двенадцати лет,С десяти,С восьмиИ знали: пять шестых планетыКапитализм,А шестая — мы.
Капитализм в нашем детстве выгрызПоганую дырку, как мышь в хлебу,А все же наш возраст рос, и вырос,И вынес войнуНа своем горбу.
«Я учитель школы для взрослых…»
Я учитель школы для взрослых,Так оттуда и не уходил —От предметов точных и грозных,От доски, что черней чернил.
Даже если стихи слагаю,Все равно — всегда между строк —Я историю излагаю,Только самый последний кусок.
Все писатели — преподаватели.В педагогах служит поэт.До конца мы еще не растратилиСвой учительский авторитет.
Мы не просто рифмы нанизывали —Мы добьемся такой строки,Чтоб за нами слова записывалиПосле смены ученики.
«Высоко́ он голову носил…»
Высоко́ он голову носил,Высоко́-высо́ко.Не ходил, а словно восходил,Словно солнышко с востока.
Рядом с ним я — как сухая палкаРядом с теплой и живой рукой.Все равно — не горько и не жалко.Хорошо! Пускай хоть он такой.
Мне казалось, дружба — это служба.Друг мой — командирский танк.Если он прикажет: «Делай так!» —Я готов был делать так — послушно.
Мне казалось, дружба — это школа.Я покуда ученик.Я учусь не очень скоро.Это потруднее книг.
Всякий раз, как слышу первый гром,Вспоминаю,Как он стукнул мне в окно: «Пойдем!»Двадцать лет назад в начале мая.
ТОВАРИЩ
Лозунг времени «Надо так надо!»От него я впервые слыхал,Словно красное пламя снаряда,Надо мной он прополыхал.
Человеку иного закала,Жизнь казалась ему лишь судьбой,Что мотала его и толкала,Словно тачку перед собой.
Удивленный и пораженныйПоразительной долей своей,Он катился тачкой груженой,Не желая сходить с путей.
Дело, дело и снова — дело.Слово? Слово ему — тоска.Нет, ни разу его не заделаНикакого стиха строка.
Но когда мы бродили вместе,Он, защелкнутый, как замок,Вдруг мурлыкал какую-то песнюТак, что слов разобрать я не мог.
ИВАНЫ
Рассказывают, что вино развязываетЗавязанные насмерть языки,Но вот вам факт, как, виду не показывая,Молчали на допросе «мужики».
Им водкой даровою в душу лезут ли,Им пыткою ли пятки горячат, —Стоят они, молчат они, железные!Лежат они, болезные, молчат!
Не выдали они того, что ведали,Не продали врагам родной землиСолдатского пайка военных сведений,Той малости, что выдать бы могли.
И, трижды обозвав солдат Иванами,Четырежды им скулы расклевав,Их полумертвыми и полупьянымиПоволокли приканчивать в подвал.
Зато теперь, героям в награждение.Иных имен отвергнувши права,Иваном называет при рожденииКаждого четвертого Москва.
НЕМЕЦКИЕ ПОТЕРИ
(Рассказ)
Мне не хватало широты души,Чтоб всех жалеть.Я экономил жалостьДля вас, бойцы,Для вас, карандаши,Вы, спички-палочки (так это называлось),Я вас жалел, а немцев не жалел,За них душой нисколько не болел.Я радовался цифрам их потерь:Нулям, раздувшимся немецкой кровью.Работай, смерть!Не уставай! ПотейРабочим потом!Бей их на здоровье!Круши подряд!
Но как-то в январе,А может, в феврале, в начале мартаСорок второго, утром на зареПод звуки переливчатого матаКо мне в блиндаж приводят «языка».Он все сказал:Какого он полка,Фамилию,Расположенье сил.И то, что Гитлер им выходит боком.И то, что жинка у него с ребенком,Сказал,хоть я его и не спросил.Веселый, белобрысый, добродушный,Голубоглаз, и строен, и высок,Похожий на плакат про флот воздушный,Стоял он от меня наискосок.
Солдаты говорят ему: «Спляши!»И он сплясал.Без лести,От души.
Солдаты говорят ему: «Сыграй!»И вынул он гармошку из кармашкаИ дунул вальс про голубой Дунай:Такая у него была замашка.
Его кормили кашей целый деньИ целый год бы не жалели каши,Да только ночью отступили наши —Такая получилась дребедень.
Мне — что?Детей у немцев я крестил?От их потерь ни холодно, ни жарко!Мне всех — не жалко!Одного мне жалко:Того, что на гармошке вальс крутил.
СОЛДАТАМ 1941-го
Вы сделали все, что могли.
(Из песни)Когда отступает пехота,Сраженья (на время отхода)Ее арьергарды дают.И гибнут хорошие кадры,Зачисленные в арьергарды,И песни при этом поют.
Мы пели: «Вы жертвою пали»,И с детства нам в душу запалиСлова о борьбе роковой.Какая она, роковая?Такая она, таковая,Что вряд ли вернешься живой.
Да, сделали все, что могли мы.Кто мог, сколько мог и как мог.И были мы солнцем палимы,И шли мы по сотням дорог.Да, каждый был ранен, контужен,А каждый четвертый — убит.И лично Отечеству нужен,И лично не будет забыт.
1945 ГОД
