Дмитрий Быков - Последнее время
2005 год
Августовская баллада
Вижу комнату твою — раз, должно быть, в сотый.По притихшему жилью бродит морок сонный.Свечка капает тепло, ни о чем не зная,Да стучится о стекло бабочка ночная.Тускло зеркальце твое. Сумрак лиловатый.Переложено белье крымскою лавандой.Липы черные в окне стынут, как на страже.Акварели на стене — крымские пейзажи,Да в блестящей, как змея, черной рамке узкой —Фотография моя с надписью французской.
Помнишь, помнишь, в этот час, в сумерках осеннихЯ шептал тебе не раз, стоя на коленях:«Что за дело всем чужим? Меньше, чем прохожим:Полно, хватит, убежим, дальше так не сможем!Слово молви, знак подай — нынче ли, когда ли,—Улетим в такую даль — только и видали!»
Шум колесный, конский бег — вот и укатили,Вот и первый наш ночлег где-нибудь в трактире.Ты войдешь — и все замрут, все поставят кружки:Так лежал бы изумруд на гранитной крошке!Кто-то голову пригнет, в ком-то кровь забродит,А хозяин подмигнет и наверх проводит:«Вот и комната для вас; не подать ли чаю?»«Подавай, но не сейчас… после…»«Понимаю».
«Что за узкая кровать, — вскрикнешь ты в испуге,—На которой можно спать только друг на друге!»А наутро — луч в окне сквозь косые ставни,Ничего не скажешь мне, да и я не стану,И, не зная ни о чем, ни о чем не помня,Улыбаясь, вновь уснем — в этот раз до полдня.
Мы уедем вечерком, вслед глядит хозяин,Машет клетчатым платком, после трет глаза им…Только скроемся из глаз — выпьет два стакана,Промечтает битый час, улыбаясь пьяно.
Ах, дорога вдоль межи в зное полуденном!В небе легкие стрижи, воздух полон звоном,Воздух зыблется, дрожит, воздух полон зноя,Путь неведомый лежит, а куда — не знаю.Сколько верст еще и дней, временных пристанищ?Не пытай судьбы своей. Впрочем, и не станешь.
…Август, август. Поздний час. Месяц в желтом блеске.Путь скрывается из глаз, путь лежит неблизкий.Еду к дому. До утра путь лежит полого.Дым пастушьего костра стелется по лугу.
Август, август! Дым костра! Поздняя дорога!Невеселая пора странного итога:Все сливается в одно, тонет, как в метели,—Только помнится: окно, липы, акварели…Как пытался губы сжать, а они дрожали,Как хотели убежать, да не убежали.Ночь в окне. Глухая мгла, пустота провала.Встала. Пряди отвела. В лоб поцеловала.
Август, август! Дым костра! Поздняя дорога!Девочка моя, сестра, птица, недотрога,Что же это всякий раз на земле выходит,Что сначала сводит нас, а потом изводит,Что ни света, ни следа, ни вестей внезапных —Только черная вода да осенний запах?Ледяные вечера. Осень у порога.Август, август. Дым костра. Поздняя дорога.
Век, и век, и Лев Камбек! Взмахи конской гривы.Скоро, скоро ляжет снег на пустые нивы,Ляжет осыпью, пластом — на лугу, в овраге,Ветки на небе пустом — тушью на бумаге,Остановит воды рек медленно и строго…Век, и век, и Лев Камбек. Поздняя дорога.
Жизнь моя, не слушай их! Господи, куда там!Я умру у ног твоих в час перед закатом —У того ли шалаша, у того предела,Где не думает душа, как оставит тело.
1988 год
На развалинах замка в Швейцарии
Представил, что мы в этом замке живем,И вот я теряю рассудок,Прознав, что с тобою на ложе твоем —Твой паж, недоносок, ублюдок.Как тешились вы над моей сединой!Тебя заточил я в подвал ледяной,Где холод и плесень на стенахПрогонят мечту об изменах.
Я брал тебя замуж, спасая твой род.Родня целовала мне руки.Я снова был молод, кусая твой рот,Уча тебя нежной науке…Была ты холодной, покорной, немой…Я думал, неопытность только виной!Доверчивый старый вояка,Как ты обманулся, однако!
Твой паж не держал ни копья, ни меча.Мальчишку страшила расплата.Он рухнул мне в ноги, надсадно крича,Что чист он, а ты виновата.Молил о пощаде, дрожа и визжа:«Меня соблазнили!» Я выгнал пажа:Когда бы прикончил мерзавца,Всю жизнь бы пришлось угрызаться.
Но ужас-то в том, что и после всего —В подвале, в измене, в позоре —Ты свет моей жизни, мое божество,И в том мое главное горе!Какие обеды, спускаясь в подвал,Слуга ежедневно тебе подавал!Сперва ты постилась, а послеСлуге возвращала лишь кости!
Покончив с обедом, бралась за шитье.Любил я, как ты вышивала!Надеясь увидеть смиренье твое,Пришел я под двери подвала,Но, в пальцах прозрачных иголку держа,Ты шьешь и поешь, как ты любишь пажа,—Как будто и в каменной ямеТы знаешь, что я за дверями!
«Итак, — говорю я, — сознали вы грех?»Но ты отвечаешь: «Нимало!Сто пыток на выбор — страшнее из всехМне та, где я вас обнимала!»И я говорю, что за этот ответТы больше свиных не получишь котлет,И ты отвечаешь на это,Что сам я свиная котлета.
О, если б нормальный я был феодал,Подобный другим феодалам!Тогда бы, конечно, тебе я не далДо гроба расстаться с подвалом,И запер бы двери, и выбросил ключ —Ни призрак надежды, ни солнечный лучК тебе не дошли бы отсюда,И ты поняла бы, паскуда!
Запутавшись в собственных длинных тенях,Светило багровое село,И страшно мне знать, что на этих камняхДрожит твое хрупкое тело.Я знаю, подвалы мои глубоки,Я волосы рву и грызу кулаки,Я плачу, раздавленный роком,На ложе своем одиноком.
Мой ангел! Ужели я так виноват,Ужели так страшно виновен,Что плоть моя в шрамах, что кости болят,Что старческий рот мой бескровен?С тобой обретал я свое естество,Я стар, одинок, у меня никого,С тобою я сбрасывал годы…Но гулко молчат переходы.
…Над замком прозрачный летит самолет.Ложатся вечерние тениНа плиты веранды, на каменный ледСтены, на крутые ступени,Турист говорит, оседлав парапет,Что этому замку четыреста лет,А может, и больше на двести —Об этом теряются вести.
По горному лесу проходит черта —Он рыж, а за нею оснежен,—И пар изо рта, и кругом пустота,И мрак, и конец неизбежен,Спускается ночь на последний приют,Ночные туманы в долине встают,И тучи наносит с востока,И ложе мое одиноко.
1990 год
Баллада о кустах
Пейзаж для песенки Лафоре: усадьба, заросший прудИ двое влюбленных в самой поре, которые бродят тут.Звучит лягушечье бре-ке-ке. Вокруг цветет резеда.Ее рука у него в руке, что означает «да».Они обдумывают побег. Влюбленность требует жертв.Но есть еще один человек, ломающий весь сюжет.Им кажется, что они вдвоем. Они забывают страх.Но есть еще муж, который с ружьем сидит в ближайших кустах.На самом деле эта деталь (точнее, сюжетный ход),Сломав обычую пастораль, объема ей придает.Какое счастие без угроз, какой собор без химер,Какой, простите прямой вопрос, без третьего адюльтер?Какой романс без тревожных нот, без горечи на устах?Все это им обеспечил Тот, Который Сидит в Кустах.Он вносит стройность, а не разлад в симфонию бытия,И мне по сердцу такой расклад. Пускай это буду я.Теперь мне это даже милей. Воистину тот смешон,Кто не попробовал всех ролей в драме для трех персон.Я сам в ответе за свой Эдем. Еже писах — писах.Я уводил, я был уводим, теперь я сижу в кустах.Все атрибуты ласкают глаз: двое, ружье, кустыИ непривычно большой запас нравственной правоты.К тому же автор, чей взгляд прямой я чувствую все сильней,Интересуется больше мной, нежели им и ей.Я отвечаю за все один. Я воплощаю рок.Можно пойти растопить камин, можно спустить курок.Их выбор сделан, расчислен путь, известна каждая пядь.Я все способен перечеркнуть — возможностей ровно пять.Убить одну; одного; двоих (ты шлюха, он вертопрах);А то, к восторгу врагов своих, покончить с собой в кустах.А то и в воздух пальнуть шутя и двинуть своим путем:Мол, будь здорова, резвись, дитя, в обнимку с другим дитем.И сладко будет, идя домой, прислушаться налегке,Как пруд взрывается за спиной испуганным бре-ке-ке.Я сижу в кустах, моя грудь в крестах, моя голова в огне,Все, что автор плел на пяти листах, довершать поручено мне.Я сижу в кустах, полускрыт кустами, у автора на виду,Я сижу в кустах и менять не стану свой шиповник на резеду,Потому что всякой Господней твари полагается свой декор,Потому что автор, забыв о паре, глядит на меня в упор.
1996 год
