Ефим Ховив - Городской романс
Юрий Седов
Золотая осень
Тает время. Уходят года.Даль прозрачна. Тепло и знакомопахнет поле. Сверкает солома.Паутиной блестят провода.
Дружно вспыхнули плети ботвы.Хлынул дым. Поднялась из-под спудапамять мая и первой листвы.Эти лица и звуки — откуда?
Этот смех… словно не было лет.Эта боль… словно праздником встречивновь для дружбы и счастья согрет.Покачнись — и почувствуешь плечи
закадычного друга… того,той, чей след в облаках потерялся.Дунул ветер. Огонь заметался.Дым рассеялся — нет никого.
Наталия Слатина
* * *
И ближнего не сотри во прах,И дальнего не зови…Мир держится не на трех китахМожет быть, на любви?
Но чей-то локоть дырявит бок,Выталкивает толпа,И ты неловок и одинок,И вера твоя слепа…
Когда и любить не хватает сил,И мудрость уже слаба —Дарует то, что и не просил,Надежда, а не судьба.
* * *
А где моя трава?Моя траваВ начале.Начальные слова,Лишенные печали.И в жажде красоты —И сторож не заметил —Украдкой рву цветыВ послевоенном лете.И солнца легкий звонНад перепутьем мая.И я бегу на зов,Судьбы не понимая.
Года… года… года…И сеяла,И жала,А все иду туда,Куда не добежала.
Геннадий Суздалев
Помощь селу
Любо и недорого —Пара крепких рук:Мужики из городаУбирают лук.
Дождь косой и сетчатыйНе поднять лица.Ах ты злой да репчатыйНе видать конца.
Луковое полюшко —Заготовка впрок,Луковое горюшко —Не поднять сапог.
Мужики не ведаютПро напрасный труд.Сядут — пообедают,Небо поклянут.
Злые и серьезные…Ах вы, мужичье!Все вокруг колхозное,Все вокруг ничье.
Совет старика
— Будешь тише воды,будешь ниже травы:ни один волосокне падет с головы.
Как же я позабылэтот добрый совет?Жил и воду мутилстолько зим,столько лет?
Все пытался поднятьсяповыше травы…И дела не видны,и слова не правы.
Ничего не сберег,никого не согрел…Но в воде не утопи в огне не сгорел.
Огляделся вокруг:ни покрышки, ни дна.Вот и время пришлорасплатиться сполна.
И за то, что вода,как трава, зелена,и за лишний глотоквсе того же вина.
И за лишний привал,и за лишний кусок,и за годы, ушедшиев мертвый песок…
Ну а если в трудахне сносить головы:буду тише воды,буду ниже травы.
* * *
В плену хрустального изломаликует муха.Давно ушла любовь из дома.И тихо,глухо.
Здесь каждый вечер без причиныза стол садятсятень женщиныи тень мужчины,как будто снятся.
Ребенок прыгает теперьцветной, как мячик…А ночью в доме плачет дверь.И ставни плачут.
Александр Терентьев
* * *
Неодолим манящий запахДушистой хвои и ухи.Гуляют здесь на желтых лапахС луженым горлом петухи.
В речушке — шустрые гольяны,На грядках — репа и пырей.И три зарода на поляне,Как шлемы трех богатырей.
* * *
Мы с тобой гуляли по тропинке.Искрами — росинки там и тут.Знаешь, говорят, что ты — картинка,Я же — неоконченный этюд.
Вечер. Тихо. Узкая тропинка.Спит луна на горке под кустом.И идет прекрасная картинкаРядом с неоконченным холстом.
Северина Школьникова
Черемуха
Май прокатился в грозах, в громах,Окрасил кружево березИ зелень нежную черемухСнегами белыми обнес.Где пруд и старая плотина,Клубится снег под ветерком,И ранний выводок утиныйПлывет, осыпанный снежком.Похолодало — оттого лиВовсю черемуха цветет,Или весне последний холодОна подносит на уход?От буйных зарослей по светуСтруится запах за версту.Невестой завтрашнего летаСтоит черемуха в цвету.
Бессмертник
Сухой невянущий цветок,Степная иммортель!Не погубил тебя песок,Не замела метель.Как солнца золотистый блик,Ты горсткой огоньковТак неожиданно возникНад белизной снегов.Оставив хрусткую лыжню,Шагаю к хрупкому огню:Гори, не греющий ладонь,Застывший солнечный огонь!
Римма Дышаленкова
«Армагеддон, чаша Грааля, чаша Иосифа»
«Как ни сердятся на обывателя идеологи, но живой человек отличается от человека-идеи тем, что он живет своими интересами. Мои интересы в Челябинске связаны с писательской организацией, это мой круг обитания, это моя Челябинская планета. Планета любви в Челябинске есть у металлургов, у актеров, у военных и проституток. Я люблю писателей. Это моя утеха и тайна. Писатель не полностью выражается в книгах. Я люблю их за то, что могу слышать ненаписанное».
Эта запись в дневнике посвящена прекрасному прозаику Татьяне Алексеевне Набатниковой. Один фрагмент из встреч с автором романа «Каждый охотник», повести «Единорог», автором множества острых рассказов, написанных в городе Челябинске, в четырехкомнатной квартире по улице Российской.
Главный вопрос, который тайком решают окружающие меня литераторы, анекдотичен: «Уж не еврейка ли она? Слишком умна». Да, есть разум настолько просвещенный и посвященный, даже вопреки окружающей его среде, что он становится самоценным и вызывает удивление сам по себе. Человек в таком случае именно — носитель сосредоточенного активного разума. И уже не имеет значения, что делает такой человек, он все делает максимально. Это Татьяна Набатникова.
Я встречаю ее на проспекте Ленина, она бормочет стихи.
— Что это за стихи, Татьяна Алексеевна?
— А это стихи Николая Гумилева. Они мне нужны, чтобы прояснить какую-то мысль. Ходит эта мысль, как рыба в глубине, а слову не дается. Это похоже на строчки:
Как некогда в разросшихся хвощахКричала от сознания бессильяТварь скользкая, почуя на плечахЕще не появившиеся крылья…
Действительно, тот, кто подступил к слову вплотную, чувствует себя именно этой «скользкой тварью», которой никак не удается назвать мысль словом. Для Татьяны Набатниковой писание — это жизнь, способ познания жизни: «Я тебя не знаю? Хочу узнать». Во-вторых, у нее очень сильно светское образование и технократическое в том числе, она закончила Новосибирский электротехнический институт, кажется, она знает все наиболее популярные философские и религиозные модели мира от Конфуция до Платона и от Ньютона до Пьера Тейяра де Шардена. Глубоко, убежденно религиозна, но, конечно, не сектантской религиозностью, а той, что записана у Гете:
Имеющий науку и искусствоИмеет и религию.Не имеющий науки и искусстваДа обретет религию.
— Рим, истина имморальна. И хотя это сказал антихристианин Ницше, но ведь это правда. Какое дело истине до морали? Это уж дело людей — танцевать вокруг истины.