Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961
ПОЭТЫ «ПРАВДЫ» И «ЗВЕЗДЫ»
Поэты «Правды» и «Звезды»,Подпольной музы адъютанты!На пьедесталы возвестиХочу забытые таланты.
Целы хранимые в пыли,В седом архивном прахе крылья.Вы первые произнесли,Не повторили, а открылиСлова: Народ, Свобода, Новь,А также КровьИ в том же роде.Слова те били в глаз и в бровьИ были вправду о народе.И новь не старою была,А новой новью и — победной.И кровь действительно теклаОт рифмы тощейК рифме бедной.Короче не было путиОт слова к делу у поэта,Чем тот,Где вам пришлось пройтиИ умереть в борьбе за это!
ХУДОЖНИК
Художник пишет с меня портрет,А я пишу портрет с художника,С его гримас, с его примет,С его зеленого макинтошика.
Он думает, что все прознал,И психологию и душу,Покуда кистью холст пронзал,Но я мечты его нарушу.
Ведь он не знает даже тоНемногое, что я продумаюО нем и про его пальто —Щеголеватое, продутое.
Пиши, проворная рука,Додумывайся, кисть, догадывайся,Ширяй, как сокол в облака,И в бездну гулким камнем скатывайся.
Я — человек. Я не ковер.Я думаю, а не красуюсь.Не те ты линии провел.Куда труднее я рисуюсь.
«Широко известен в узких кругах…»
Широко известен в узких кругах[28],Как модерн, старомоден,Крепко держит в слабых рукахТайны всех своих тягомотин.Вот идет он, маленький, словно великоеГерцогство Люксембург.И какая-то скрипочка в нем пиликает,Хотя в глазах запрятан испуг.Смотрит на меня. Жалеет меня.Улыбочка на губах корчится.И прикуривать даже не хочетсяОт его негреющего огня.
«Маска Бетховена на ваших стенах…»
Маска Бетховена на ваших стенах.Тот, лицевых костей, хорал.А вы что, игрывали в сценах,В которых музыкант играл?
Маска Бетховена и бюст Вольтера —Две непохожих на вас головы.И переполнена вся квартира,Так что в ней делаете вы?
«Хранители архивов (и традиций)…»
Хранители архивов (и традиций),Давайте будем рядышком трудиться!Рулоны живописи раскатаемИ папки графики перелистаем.Хранители! В каком горнилеВы душу так надежно закалили,Что сохранили все, что вы хранили,Не продали, не выдали, не сбыли.Пускай же акварельные рисункиНам дышат в души и глядят в рассудки,Чтоб слабые и легкие пастелиОт нашего дыханья не взлетели.У русского искусства есть запасник,Почти бесшумно, словно пульс в запястье,Оно живет на этажах восьмыхИ в судьбах собирателей прямых.
Н. Н. АСЕЕВ ЗА РАБОТОЙ
(Очерк)
Асеев[29] пишет совсем неплохие,Довольно значительные статьи.А в общем статьи — не его стихия.Его стихия — это стихи.
С утра его мучат сто болезней.Лекарства — что? Они — пустяки!Асеев думает: что полезней?И вдруг решает: полезней — стихи.И он взлетает, старый ястреб,И боли его не томят, не злят,И взгляд становится тихим, ясным,Жестоким, точным — снайперский взгляд,И словно весною — щепка на щепку —Рифма лезет на рифму цепко.И вдруг серебреет его пожелтелаяСемидесятилетняя седина,И кружка поэзии, полная, целая,Сразу выхлестывается — до дна.И все повадки — пенсионера,И все поведение — старикаСтановятся поступью пионера,Которая, как известно, легка.
И строфы равняются — рота к роте,И свищут, словно в лесу соловьи,И все это пишется на оборотеОтложенной почему-то статьи.
«Умирают мои старики…»
Умирают мои старики —Мои боги, мои педагоги,Пролагатели торной дороги,Где шаги мои были легки.
Вы, прикрывшие грудью наш возрастОт ошибок, угроз и прикрас,Неужели дешевая хворостьОдолела, осилила вас?
Умирают мои старики,Завещают мне жить очень долго,Но не дольше, чем нужно по долгу,По закону строфы и строки.
Угасают большие огниИ гореть за себя поручают.Орденов не дождались они —Сразу памятники получают.
«Перевожу с монгольского и с польского…»
Перевожу с монгольского и с польского[30],С румынского перевожу и с финского,С немецкого, но также и с ненецкого,С грузинского, но также с осетинского.Работаю с неслыханной охотоюЯ только потому над переводами,Что переводы кажутся пехотою,Взрывающей валы между народами.Перевожу смелее все и бережнейИ старый ямб, и вольный стих теперешний.Как в Индию зерно для голодающих,Перевожу правдивых и дерзающих.А вы, глашатаи идей порочных,Любой земли фразеры и лгуны,Не суйте мне, пожалуйста, подстрочник —Не будете вы переведены.Пучины розни разделяют страны.Дорога нелегка и далека.Перевожу, как через океаны,Поэзию в язык из языка.
«Я перевел стихи про Ильича…»
Я перевел стихи про Ильича.Поэт писал в Тавризе за решеткой.А после — сдуру или сгоряча —Судья вписал их в приговор короткий.Я словно тряпку вынул изо рта —Тюремный кляп, до самой глотки вбитый.И медленно приподнялся убитый,И вдруг заговорила немота
Как будто губы я ему отер,И дал воды, и на ноги поставил:Он выбился — просветом из-под ставен,Пробился, как из-под золы костер.
Горит, живет.Как будто, нем и бледен,Не падал онИ я — не поднимал.А я сначала только слово ЛенинВо всем восточном тексте понимал.
НАЗЫМ[31]
Словно в детстве — веселый,Словно в юности — добрый.Словно тачку на каторге и не толкал.Жизнь танцует пред ним молодой Айседорой,Босоногой плясуньей Айседорой Дункан.
Я немало шатался по белому свету,Но о турках сужу по Назыму Хикмету.Я других не видал, ни единой души,Но, по-моему, турки — они хороши!Высоки они, голубоглазы и русы,И в искусстве у них подходящие вкусы,Ильича на студенческих партах прочли,А в стихе маяковские ритмы учли.
Только так и судите народ — по поэту.Только так и учите язык — по стихам.Пожелаем здоровья Назыму Хикмету,Чтобы голос его никогда не стихал.
О Л. Н. МАРТЫНОВЕ[32]
(Статья)
Мартынов знает, какая погодаСегодняв любом уголке земли:Там, где дождя не дождутся по году,Там, где моря на моря стекли.
Идет Мартынов мрачнее тучи.— ?— Над всем Поволжьем опять — ни тучи.Или: — В Мехико-сити мороз,Опять бродяга в парке замерз.
Подумаешь, что бродяга Гекубе?Небо над нами все голубей.Рядом с нами бодро воркуетРоссыпь общественных голубей.
Мартынов выщурит синие, честные,Сверхреальные свои глазаИ шепчет немногие ему известныеМексиканские словеса.
Тонко, но крепко, как ниткой суровой,Он связан с этой зимой суровой,С тучей, что на Поволжье плывет,Со всем, что на этой земле живет.
«Снова стол бумагами завален…»
