Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения
Джерси, июнь 1853
IX
«Лил этой ночью дождь…»
Лил этой ночью дождь, и был высок прилив.Туман тяжелый плыл, все берега покрыв,Прибой рычал как пес, и шла волна шальная,Свое рыдание в небесный плач вливая.Чан бесконечности смешал в себе и трясКружение пучин и бездны мрачный пляс;Ночь в черном воздухе ревела черной пастью.Я выстрел пушечный услышал — зов несчастья:То гибли моряки, и он на помощь звал.Там, в темных далях, где сменялся шквалом шквал,Корабль без якоря, руля и мачт лишенный,Предсмертный свой призыв кидал во мрак бездонный.Я вышел из дому; поймал старушки всхлип,Ушей коснувшийся: «То — люгер; он погиб».Я побежал на пляж. Там был лишь саван темныйТумана, ужас, ночь. И я — в ночи огромной.И, голову подняв над бездной, пенный валМеня, дробясь у ног, свирепым ревом гнал,Как бы свидетеля, что видит преступленье.
Что ж это, господи, ревнивый бог отмщенья,Бог сокрушающий, владыка бурь и гроз?!Ужели в жалкий мир ты мало бед принес,И, сильных истребя в разгромах и развалах,Еще не утолен, и губишь этих малых,И над бессильными заносишь длань твою,И — после Франции — рад погубить ладью?
Джерси, апрель 1853
X
«Напрасно думают, что дел подобных ход…»
1
Напрасно думают, что дел подобных ходК апофеозам нас и к песням приведет.О да: она придет — заслуженная кара;Не лжет суровый рок и не смягчит удара;Но день ужасный тот великим днем сочтут:Ты над мерзавцами свершишь твой правый суд,О добрый мой народ, — от гнева сдвинув брови,Но без меча, но без единой капли крови,Законно! Не прощай, но сдержан будь и строг.Да не падет с голов хотя бы волосок,Да не кричит никто, от боли цепенея,Да не отыщется убийцы для злодея!Казнь — казнена сама: не та пора теперь;В людскую бойню мы заколотили дверь.Те люди будут жить. Он тоже! С ними вместе.
Я это говорил вчера, взывая к мести,Твержу сегодня я и завтра повторю.Мы, увидавшие грядущих дней зарю(Быть может, потому, что разум наш отнынеГлядит с вершины бед, живя на той вершине),Все это говорим мы, ссыльные, идя,Куда нас гонят; мы, изгнанники, следяЗа бьющим нас бичом, орудьем божьей длани;Мы, семя будущих свершений и дерзаний,Которые творец, клонясь к семье людской,Кидает в борозды, прорытые бедой!..
2
Дрожат мерзавцы: им их имена уликой;Дрожат за головы в чаду боязни дикой.Но их казнить? Таких? Позорить эшафот?Меч революции пустить для мрази в ход?Да площадь Гревская зарделась бы… от срама!Ведь мученики те, что гордо шли и прямо,Герои чистые, презрев небытие,На плахе гибли той, тем освятив ее!Как! Дерзкая Ролан вослед Шарлотте смелойБлеснула под ножом изгибом шеи белой,И кудри светлые отерли кровь с ножа, —И чтоб Маньян пятно оставил здесь, дрожа?Чтоб там, где лев рычал, был слышен визг кабаний?Чтоб Фульд, Руэр, Сюэн, вся эта дрянь из дряни,Всползла на эшафот Камиллов и Верньо?Как! Чтоб Тролон делил с Мальзербом лезвие?Делангля, как Шенье, вести на гильотину?Все эти головы швырнуть в одну корзину,Чтоб в ней, когда, тряся, их. повезет фургон,Бароша чувствуя, шарахнулся Дантон?Нет, их режим, что сплел свирепость с клоунадой, —Лишь царство ряженых; и забывать не надо,Что всё же песенки слагали мы сквозь плач,И если властелин — убийца и палач,То нужно для него, шута и лицемера,Как для титанов тех — Сен-Жюста, Робеспьера,Сколачивать бруски священных ступеней?Коль голову сложил когда-то Бриарей,Прилично ль топору вонзаться в Арлекина?Нет, нет! Мосье Руэр, вы грязненький мужчина;Фульд, вы ничтожный фат; Сюэн, вы хам и скот.Но служит грозному триумфу эшафот:Он — гордый пьедестал над норами ночными;Там головы летят, но возникает имя;С той вышки не один страдалец в рай вошел;Тот нож срубает все, но лишь не ореол;То башни боевой багряная бойница,Откуда дух глядит и к вечности стремится.
Нет, Правосудие! Преступникам таким —Лишь каторжный колпак с халатом холстяным,Ядро у щиколки, позорный столб и местоВ загаженной тюрьме Клерво, Тулона, Бреста;Им хлыст и плеть; им цепь — подругою навек,И, в грубых башмаках, по щебню дробный бег!Пусть шайка их живет, влача позор… А плахеНе нужно их. Пускай живут в тоске и страхе,В сиянии лампад и под покровом ряс!..А дева Смерть на них и не подымет глаз.
Джерси, июль 1853
XI
«Когда на евнухах блистали багряницы…»
Когда на евнухах блистали багряницы,Когда Нерон и Гай, воссев на колесницы,Давили Рим, что был мертвей, чем Вавилон,Поэт их сгреб, убийц, взобравшихся на трон,И муза меж двух строк живьем их распилила.Ты ж, мнимый принц, кого Гортензия вскормила,Идальго по жене, по матери моряк, —Брюмера внук; венчал тебя декабрьский мрак,И музой схвачен ты. Теперь — сколь жребий горек! —Ты весь дрожишь: тебя в кулак зажал историкНо, хоть сатиры бич достаточно тяжел,Твердишь ты нагло: «Я — в историю вошел».Нет, вор! История перед тобой закрыта;Гробница королей запретна для бандита!Отброс людской, сова без перьев, дохлый зверь, —Тебя извне прибьют, вгоняя гвозди в дверь!
Джерси, 1 августа 1853
XII
ОХРАНИТЕЛЬ О ВОЗМУТИТЕЛЕ
Я спал ли? Бодрствовал? Судите, вам видней.Какой-то человек — перс, турок, иудей? —Правдивый и крутой, член партии порядка,Сказал:
«Я, как юрист, казнь эту, скажем кратко,Приветствую. Казнен бесстыдный шарлатанИ анархист. Закон нам для порядка дан:Он защищает власть. Какое ж тут сомненье?А если дан закон, должно быть исполненье.Есть истины к тому ж — и вечные притом;Их должно охранять, хотя бы топором.А он явился к нам с моралью сладкогласной:Добро, Любовь, Прогресс — и прочий вздор опасный.Он осмеял наш культ, столь чтимый с древних лет;Он был из тех, кому святыни в мире нет,Не чтил он ничего, что люди чтут по чину.Чтоб насаждать свою греховную доктрину,Он собирал, бродя в трущобах, разный сброд;Шли рыбаки к нему (тупой и злой народ),Погонщики скота, бродяги, попрошайки;Себе учеников обрел он в этой шайке.Он к образованным не обращался, — нет! —К достойным, у кого есть деньги, и обед,И положение. Вносил он смуту в массы.Он, пальцы разводя и делая гримасы,Пытался врачевать бессильных и больных,Презрев закон. Но есть немало дел иных.Обманщик, поднимал он мертвецов из гроба!С фальшивым титулом, как знатная особа,Призваньем ложным он кичился пред толпой.Он шлялся, говоря: «Все следуйте за мной!»Бродить по всей стране с учением подобным —Ведь это ж призывать к боям междоусобным,Меж граждан сеять рознь, и ненависть, и тьму!Все видели, как шли язычники к нему,Из тех, кто спит в печах для гипса и в канавах:Кто хром, кто глух, кто слеп, кто в струпьях, сплошькровавых,И рьяно их скребет щербатым черепком.Все люди честные, плюясь, вбегали в домПри виде этого фигляра с этой кликой.Какой-то праздник был, не помню; в злобе дикой,Крича, схватил он бич и, с кучей пышных слов,Стал грубо выгонять из храма продавцов,Платящих должный сбор, людей достойных, видных,Державших лавочки товаров безобидныхВ притворе — с ведома и клира и властей,Что получали часть законных барышей.Шатался с девкой он — позорище какое!Он разглагольствовал, расшатывал устоиСемьи, религии, морали; подрывалОсновы общества; он деньги отрицал!Народ за ним валил, бросая хлеб несжатымНа нивах; это ж бред! Он угрожал богатым;Он нищих ублажал, твердя, что все равны,Все братья в мире сем; что мы забыть должныО господах, рабах, великих и ничтожных;Что плод земли — для всех; он клир, в словах безбожных,Грязнил, кощунствуя. Ведь это смертный грех!Он богохульствовал. На улице! При всех!При каждом босяке!.. Он слишком стал опасен.До коих пор терпеть? Закон предельно ясен…Распяли!»Он словцо столь кротко произнес,Что вздрогнул я. «Кто вы?» — раздался мой вопрос.Он отвечал: «Урок был нужен, скажем прямо…Кто я? Я — Элисав, письмоводитель храма». —«О ком же речь идет?» — спросил я в простоте.«Да о бродяге том, — ответ был, — о Христе».
Джерси, 23 декабря 1853
