Варлам Шаламов - Колымские тетради
Дождь
Уж на сухой блестящей крышеСледа, пожалуй, не найдешь.Он, может быть, поднялся вышеГлубоко в небо, этот дождь.
Нет, он качается на астрах,В руках травинок на весу,Томится он у темных застрех,Дымится, как туман в лесу.
Его физические свойстваНеуловимы в этот миг,И им свершенное геройствоМы отрицаем напрямик.
И даже мать-земля сырая,И даже неба синеваНам вторят, вовсе забываяДождя случайные слова.
Обогатительная фабрика[59]
Мы вмешиваем быт в стихи,И оттого, наверно,В стихах так много чепухи,Житейской всякой скверны.
Но нам простятся все грехи,Когда поймем искусствоВ наш быт примешивать стихи,Обогащая чувство.
Деревья скроются из глаз
Деревья скроются из глаз,Суют под ноги сучья,Хотят с дороги сбросить насТаинственные крючья.
Мы — меньше всех, мы — мельче всех,Мы — просто пешеходы.И на пути не счесть помех,Поставленных природой, —
Оврагов, рек, ущелий, ям,Куда упасть недолго,Как ты бы ни был бодр и прямИ преисполнен долга.
На нас с разбега небосводИз-за угла наткнетсяИ нас на клочья разнесет,Столкнет на дно колодца.
И только встречная луна,Светящая как фара,Нарочно небом зажженаВ предчувствии удара.
Третья парка
Три пряхи жизнь мою прядут,Чтобы скорей вплеталасьВ живую жизнь любых причуд,В любую небывалость.
Зачем же ты явилась здесь,Надев одежду пряхи,Как ты могла на небо влезть,Презрев людские страхи?
Но ты — не та, что сучит нитьВолокна звездной пряжи,Что рада счастье сохранить,Судьбу спасти от кражи.
И ты — не та, что вьет клубок,Запутывая нитиМоих извилистых дорогСреди мирских событий.
Ты — та, что жизнь остановитьВсегда имеет право,Что может перерезать нитьМоей судьбы и славы.
Затем и ножницы даныВ девические руки,Чтобы казнила без вины,А просто так — от скуки…
Гнездо[60]
Гнездо твое не свитоИ не утепленоИ веточками бытаНе переплетено.
Твои хоромы тесны,Холодны и жесткиВ вершинах скал отвесныхУ берега реки.
Средь каменных расселин,Обвитых лентой льда,Куда не может зеленьВзобраться никогда.
Твое гнездо, квартира,Откуда видишь тыНе меньше чем полмираС надменной высоты.
Ты греешь камень мертвыйСвоим живым теплом,И когти твои стертыОб острый камнелом.
От суетной столицыЗа десять тысяч верстТвое гнездо, орлица,Почти у самых звезд.
Роща[61]
Еще вчера, руками двигая,Листвы молитвенник листала.Еще казалась вещей книгоюБез окончанья и начала.
А нынче в клочья книга порвана,Букварь моей начальной школы,И брошена на тропы черныеВ лесу, беспомощном и голом.
И дождик пальцами холоднымиПеребирает листья хмуро,Отыскивая темы модные,Пригодные литературе.
А листья письмами подметнымиДрожат у отсыревшей двери,Стучат в ночные стекла потные,Шуршат и молят о доверье.
В окно увижу муки дерева,Морозом скрюченные кисти,Ему когда-то люди верили,Его выслушивая листья.
Я трону мышцы узловатыеИзмученного исполинаИ преждевременно горбатую,Ветрами согнутую спину.
Я верю, верю в твердость мускулов,Живой наполненную силой,Не знающей ни сна, ни усталиИ не боящейся могилы.
Я жив не единым хлебом
Я жив не единым хлебом,А утром, на холодке,Кусочек сухого небаРазмачиваю в реке…
Цепляясь за камни кручи
Цепляясь за камни кручи,Закутанные тряпьем,Мы шьем на покойников тучи,Иголками хвои шьем.
И прямо около дома,Среди предгрозовой мглы,Порожние ведра громаБросаем вниз со скалы.
Гомер
Он сядет в тесный кругК огню костра меж нами,Протянет кисти рук,Ловя в ладони пламя.
Закрыв глаза и рот —Подобье изваянья,Он медленно встаетИ просит подаянья.
Едва ли есть окрестЯснее выраженья,Чем этот робкий жестПочти без напряженья.
С собой он приволокЗаржавленную банку,Походный котелок —Заветную жестянку.
Изгибы бледных губВ немом трясутся плачеХлебать горячий суп —Коварная задача.
Из десен кровь течет,Разъеденных цингою, —Признанье и почет,Оказанный тайгою.
Он в рваных торбасах,В дырявых рукавицах,И в венчиках-слезахМорозные ресницы.
Стоит, едва дыша,Намерзшийся калека,Поднимет не спешаМорщинистые веки.
Мирская суета —Не веская причинаХранить молчанье рта,Зажав его морщины.
И в голосе слышнаПронзительная сила,И пенная слюнаВ губах его застыла.
Он — музыка ли сферГармонии вселенной?Бродячий Агасфер,Ходячий труп нетленный.
Он славит сотый разПаденье нашей Трои,Гремит его рассказО подвигах героя.
Гремит его рассказ,Почти косноязычный,Гудит охрипший бас,Простуженный и зычный
А ветер звуки рвет,Слова разъединяя,Пускает в оборот,В народ перегоняя.
То их куда-то вдальЗабрасывает сразу,То звякнет, точно сталь,Подчеркивая фразу.
Что было невпопадИль слишком откровенно,Отброшено назад,Рассеяно мгновенно.
Вокруг гудит оркестрИз лиственниц латунных,Натянутых окрест,Как арфовые струны.
И ветер — вот арфист,Артист в таком же роде,Что вяжет вой и свистВ мелодию погоды.
Поет седой Гомер,Мороз дерет по коже.Частушечный размерГекзаметра построже.
Метелица мететВ слепом остервененье.Седой певец поетО гневе и терпенье.
О том, что смерть и ледНад песнями не властны.Седой певец поет,И песнь его — прекрасна.
Опять заноют руки
Опять заноют рукиОт первого движения,Опять встаю на муки,На новое сраженье.
Представлю на мгновеньеВсе будущие сутки,Неискренние мненья,Божбу и прибаутки.
Глаза закрою в страхеИ в сон себя запрячу,И ворот у рубахиРаскрою и заплачу,
Чтобы рассвет немилыйВстречать без осужденья,Как много нужно силыПри каждом пробужденье.
Ведь мы не просто дети[62]
Ведь мы не просто детиЗемли,Тогда бы жить на светеМы не могли.
В родстве с любым и небоИ облака,А го укрылась где быТоска?
И в горле песни птичьейПодчас тона,И кажется сугубо личнойЛуна.
Наедине с портретом
