Илья Эренбург - Избранное

2—29 января 1916

Париж

334. О ЖИЛЕТЕ СЕМЕНА ДРОЗДА

Любовь… всё покрывает.

Тихо на вилле «Вега» И. С. Михеева (Игоря Сергеевича).Вечереет.Садовник поливает яркие клумбы,Теплый дух от земли идет.Бурчит он угрюмо:«Я ей в морду!.. Экий скот!»И сладко пахнет гелиотроп.Игорь Сергеевич грустит на веранде.Он любит грустить вечерами.«Вот вечер снова…Как у Лермонтова: „Отдохнешь и ты…“Хорошо быть садовником,Ни о чем не думать, поливать цветы.Утром слушать, как поют птички,Как шумит трава над прудом…»

У Игоря Сергеевича две фабрики спичечныеИ в бумагах миллион.У Игоря Сергеевича жена и дочка Нелли,Он собирает гравюры, он поэт.Иногда он удивляется: «В самом деле,Я живу или нет?»Лет пятнадцать тому назад он умел волноваться,Читал по ночам НадсонаИ думал мрачно:«Всё брошу, начну жить иначе».Потом читал БальмонтаИ был влюбленным, неутоленным,Неожиданно взглядывал на солнцеИ богородицу звал «мадонной».А потом и это надоело.

Игорь Сергеевич ничего не делает —Так лучше.А то желать и всё возможно,И скучно.Боже,Только хорошо летними вечерамиГрустить на верандеИ писать стихи, мечтая,Так нечаянно:«От жизни утомительнойЯ отвращаю взор.Я ухожу в обителиЛазоревых озер».

Вечером у Михеевых гости:Теософ, кубист, просто шутникИ председательница какого-то общества,Кажется, «Помощь ослепшим воинам».Игорь Сергеевич всем улыбается пристойно.— «Да, покрепче! Еще стаканчик?»— «И Гоген недурен, но я видел Сезанчика!..»— «Простите нескромность: сколько он просит?»— «Десять, отдаст за восемь».— «О, кубизм! Монументальность!Только, знаете, это наскучило».— «А я, наоборот, люблю, когда вместо глаз              такие штучки…»— «Вы знакомы со значением зодиака?              Я от Штейнера в экстазе!..»— «Я познаю господа, поеду в Базель!»— «Если бы вы знали, как нуждается наше              общество!Мы устроим концерт.Это ужасно — ослепнуть навек…»— «Новости? Нет, только взяли Ловчен».— «Надоело. Я не читаю газет!»— «Вот, вот! Знаете, есть анекдот…»Гости говорят еще много —Об ухе Ван-Гога,О поисках бога,Об ослепших солдатах,О санитарных собаках,О мексиканских танцахИ об ассонансах.Говорят, говорят…И лениво жуют мармелад.Игорь Сергеевич всем улыбается.Игорь Сергеевич со всеми соглашается.

На сон читает две странички«О любовной песне в 13-м веке».Гасит электричествоИ, потягиваясь, сладко шепчет:«Как я устал! Удивительно…Я прочел о Мюзэ… до сих пор…Я ухожу в обителиЛазоревых озер».

Спит Игорь Сергеевич,Спит госпожа МихееваОдна на широкой постели,А на узенькой спит Нелли.В саду пахнут липы,И где-то поезд, пролетая, вскрикивает.Все спят.Игорь Сергеевич во сне видит сад,Он поливает из лейки огромные левкои,И покойно.

Ангел гнева огненным перстомНе рассеет этот сон!Спят безгорестные душиВ самой сладкой лени.Им не скажет крик петушийО великом отречении.Лишь веток плеск и ветра лётТвердят, что час и им придет,Умирая, страсть познать,И земле — к земле припасть,Приобщиться страде многой,Страху человечьему, людской тоскеИ предстать перед ликом богаС горстью праха в скрюченной руке.

А вокруг виллы «Вега», не видя звезд,Не слыша чайных вянущих роз,Ходит, бродит Семен Дрозд.С виду — нищий,На лице нехорошие прыщики.Семен пьян с обеда.Очень ему надпись нравится: «Вот как! Вега!Врешь, Михеич, не уйдешь!»У Семена Дрозда нож.Семен хочет убить Михеева.За то, что Михееву ничего на свете не надо,За то, что у него две фабрики,За то, что он, Михеев, носит белые перчатки,              каждый день бреется,За то, что он — Игорь Сергеевич Михеев.

Сенька мальчиком спал на сундуке, под образами,А на койке спала маменька.Вечером приходили гости,Пили, ложились после.Кричал гость: «Эй ты, работай!»И маменька работала.Один недодал целковый:«Я тебе дам такого!..»

Потом Сенька стащил у барышни платок.Закричала та: «Обокрали… Вот он! Вот!»Сеньку поучили, визжал он: «Простите              Христа ради!»А барышня плакала в платочек: «Среди бела дня              и грабят!»Была барышня хорошенькая…

А потом в приюте постегали немножко.Господа приезжали:«Ты испорченный мальчик,Надо жить честным трудом».

А потом?А потом Семен стал Дроздом.Пил, крал,Груньку бил, жал,Груньку, Дуньку, Сашку, Машку —Баб было много.Побывал в четырех острогах.Ограбил банк целый.Месяц кутил, и всё ему надоело —Красть, убегать,В тюрьме сидеть, с девкой спать.Стал жить чем попало,Даже не крал, а так — баловался,Сильно пил.Летом в лесу возле дач жил,Собирал грибки И давил кобелей с тоски.

Семен Дрозд в чайную ходил,Водку пил,Глядел на дачиИ решил: «Прирежу кого побогаче —Вот господина Михеева,Очень уж млеет он.Врешь, Михеич, от Дрозда не уйдешь!»

Ходит Семен, у Семена нож.«Теперь зря: спит, кончится в минутку.Нет, я лучше, чтоб нам поговорить, — утречком».

Утром Игорь Сергеевич брал ванну.Думал: «Странно,Как в воде хорошо и всё забываешь…Вот еще один день начинается…»

Тогда вошел в ванную Семен,Без сапог, с ножом.Игорь Сергеевич выскочил из ванны, все залил              водой.«Таля, Нелли! Здесь кто-то чужой!Я не понимаю! Где вы? Ради бога!Послушайте, что вам угодно?»

Никто не пришел, было слышно за дверьми,Как играла Нелли «до, ре-дьез, ми».

Семен глядел, как Игорь Сергеевич плакал,Как с него вода текла на пол,Глядел на короткие волосатые ногиИ закричал вдруг: «Родненький,Как же ты… нагишом?»И бросил нож Семен,Снял с себя жилетку:«Вот, прикройся… возьми это!» —И жилетом его покрыл.Игорь Сергеевич визжал, звонил:«Помогите, ради бога! Убивают!Что вам нужно? Я не понимаю!Деньги?Я отдам, я поделюсь со всеми!Сколько? Я всё заплачу!Я жить хочу!»

Услыхали, пришли,Семена Дрозда увели.О заступница, его увели куда-то,И осталась на мраморе грязная тряпка —И остался твой дивный плат!Они его не хотят!

Семена привели в камеру, он харкнул,Повалился на нарыИ уснул крепким сном.Чудный ему приснился сон —Видит он: большая улица — ну как Тверская, —Идет по ней человек согнувшись, что-то тащит,              потом обливается,Все едут на трамваях, поглядывают,Что, мол, котомка изрядная,Поглядывают, посвистывают,Семен видит человека совсем близко,И несет он будто огромный крест,И крест тот с земли до небес,И говорит Семену: «Устал я.Подсоби мне малость».Проснулся Семен, шепчет: «Всё я снесу!Господи! Я его понесу,И если в Сибирь придется,И если придется в „ротах“.Я могу!Господи! Я помогу!»Надзиратель кричит: «Эй ты, потише!Такой-сякой, чтоб тебя не было слышно!..»Семен ДроздЕго понес!Тихо. Под окном часовой ходит.А там на свободеГремят пролетки, звенят трамваи.День еще продолжается.

Господа!Молитесь за Семена Дрозда.

15 июля 1916