Антология - Поэзия Латинской Америки
Сын твой, индеец…
Перевод Риммы Казаковой
Из прозрачных глубинты выходишь к солнцу, человек,жажда, дыханье,безмолвие статуи.Твой невесомый лик пробуждаетвсе вокруг.Бегут молодые твои облака.Мимо тебянепрерывно текут века,недоступно сливаясьс одинокой далекостью неба.Кто твой сон раздробил?Ты проснулсяуже в движенье, и с этих пориз потока, впадающего в водоем,ты выходишь — задумчивый и босой.
Ты идешь не спешапевучим просторомсвоей флейты, давая времяи влагу деснамборозд, чтобы сберечьзеленые зубыпосевов. Музыка мотыгишагает рядомто впадинам эха и прялок.Тот, кто живет, как ты,умирает смертью растенийи оставляет землю, сдобренную мечтой.За тобой гонится марево моря,но не догонит. О соленом моренет ничего в твоей истории.Только о пресных морях.
Спрессованное одиночество твоего пеклазаставило меня задуматься о тебе.Стал ли ты статуей моего ожиданья?Кто придет завтра?Позволь мне спросить об этом: о твоем сыне,изменчивом, как музыка реки,влажном, как ложе озера,несущем улыбку и бесконечность.О твоем сыне, индеец!
Индейская мудрость
Перевод Риммы Казаковой
Тебя нашли позади твоей тени.Закат за твоей спиной —вот причина твоего пораженья.Если солнце — в твоей груди,если ноги и голову оно золотит,ты неподвластен ни людям,ни богам, ни стихии.
А поверженный, ты видишь, не глядя,слышишь, не слушая, чувствуешь, не ощущая,разговариваешь безмолвно,осужденный на молчание,кровь твоих ран — твой вопль.
Какие травы укрылитвое дыханье тинахи, наполненной водой?Ты кладешь свое утро в золуи ворошишь его среди перьевокоченевших птиц, что поютв ожидании твоего смеха. Не гримасы. Смеха.Ох! Того невозвратного белозубого смеха.
Солнце опять войдет в твое горло,в твое сердце, в твое лицо,прежде чем нависнет ночная мгланад твоим народом,и такими человечьими будут крик, прыжок,сон, любовь и пища.
Сегодня есть ты, а завтратебя сменит такой же, как ты.Ни торопливости, ни нетерпенья.Неиссякаем род людской.Вот тут была долина, а сегодня — гора.Там был холм, а нынче — ущелье.Окаменевшее море стало хребтом,а застывшая молния — озером.
Пережить все перемены — вот твое назначенье.Ни торопливости, ни нетерпенья. Неиссякаем род людской.
Живой Неруда
Перевод М. Ваксмахера
Дележ добычи в Гватемале.Предательство бананового войска.
К твоей, поэт, груди своим усталым лбомприжался мой народ,когда во рту его иссякпрохладный привкус неба,когда соленый ливеньего лицо омыл.
Шел пятьдесят четвертый годстолетья нашего,и ты, поэт, безмерно чуткийк страданьям человеческим,постиг в то лето душуизмученной тропической страны,залитой кровьюрабочих.
Сегодня доблесть Чилизатоптана солдатским сапогом.Погромы, казни.И сердца благородногобиенье.Да, сердце бьется — значит, жив Альенде.Оно стучит — я, значат, жав Неруда!
Мы не отступим.Ваш примеридет от сердца к сердцудорогою не траура, а молний.
Неруда будет петь всегда,его стихам рождаться бесконечно,взвиваться ввысь,как чайкам в клочьях пены.
Кто утверждать посмеет, что ты умер?Я говорю,я снова повторяю,что ты ЖИВОЙ.
Твой голос отвечаетзóву Чили.
Октябрь 1973
СЕСАР БРАНЬЯС[123]
Пустая земля
Перевод Б. Слуцкого
Ангелы, скажите мне, ангелы,сгинули вы куда?Не встречаются ангелына земле никогда.
Матросы, вы, матросы,в чьих глазах отразиласьголубизна морей!Где же те матросы,что не вернулись с морей?
Раскройте солдатскую тайну!Куда солдаты ушли?Неужто кончились войны?Ведь мира нет на земле!
Может быть, есть мечтателис челом, озаренным луною,с жасмином, растерзанным в сердце?
Может быть, есть влюбленные,а может быть, у влюбленныхгубы — кровавая ранаи на снежном ложеили на огненном ложежертвы они приносятлюбви?
Может быть, есть святые,сердце в руках несущие,жгущие себя факеламибезумцы, представляющиена земле мир иной.
Разве земля не пустая?Разве есть надежда!Где они, дни золотые?Где он, мир иной?
Земля вертится, вертитсяу ней, пространства пленницы,ни радости, ни ясности,земля вертится, вертится,она пустая — скорлупка,и что ей мир иной?
ЛУИС КАРДОСА-И-АРАГОН[124]
Перевод М. Ваксмахера
Солнце, аквамарин и пальмы
Как мне назвать Гавану?Смуглой, соленой, славной?Ах, слова мои — только пена,и уже не вмещаются краскив плоды, и цветы, и женщин,в землю, море и стены.А гитара под пальцами неграрассекает закатное небо —и пейзаж истекает шелком,солнцем, пальмами, аквамарином.
Из чистой платины утролегко, как твое дыхание,и вокруг разливается ясность,безмятежная и бескрайняя,а золотое солнце,и небосвод высокий,и город, и твой профильврываются в мои строки,и глаза мои синими сталиот этого неба и моря.
Жила Клеопатра кубинская,Аврора в мантилье синей,Сипанго великой нежности,золотая жаркая женщинаиз пальмовой древесины…И сквозь оранжевый вечер,лиловый, лимонный вечерулицами Гаваны, —словно в сердце ужаленное,бродит мое желание.
Не в цветах возродились — в пальмахминувших времен плясуньи,канувшие в забвенье…Плясали они так лихо,что юбки взлетали к небу,обнажая стройные ноги.…От красного пламени румбы,от солнца я виноградадаже глубокой ночьюупоенно поет цикада.
Пенье цикад я звездыясную ночь буравят,в длинные волосы водорослейодеты сирены,а еще в лабиринт улыбоки в ожерелье пены.Морро глядится в волны,где изумрудные ногисирен неистово рвутсяпрочь от морского плена.
Гитара под пальцами неграрассекает закатное небо,и шелком пейзаж сочится,солнцем, пальмами, аквамарином,красным пламенем румбы…Плясали они так лихо,что юбки взлетали к небу,обнажая стройные ноги.Пенье цикад и звездыцарят над высокой ночью.
Радиограмма дону Луису де Гонгоре
Я, право, не знаю, каким мне вас вообразить, мой огромный и ясный друг!Я вас вижу в саду, среди орхидей, жизнерадостным вижу Юпитеромс охапкою вечности в сильных руках,лабиринтом вас вижу зеркальным, населенным сиренами,большой вижу раковиной морской,великаном, по-детски робким,гильотиной, срезающей розы,калейдоскопом безмерной нежности…Нет, право, не знаю, каким мне вас вообразить.Чтобы вас лучше увидеть, я закоптилстекла своих очков.Звездный ваш стих, исполненный меда и хмеля,меня ослепляет. Сам Аладдин растерялся быв катаклизме ваших чудес,ибо вы — древнейший пример движения вечного, ибо вы —современный самый поэт.Ваши стихи понятны, как рыбы в стеклянном аквариуме.Все в вас — бескрайнее, океанское,о невиданный спрут с нежнейшими щупальцами, с крыльями ангела!Раскрываю я книгу — и боюсь, что стихи вашив небо взлетят.О вашей жизни, простой и проклятой,Малларме написал пером из крыла жар-птицы.Шлюзы неба вы отворили —и оно затопило нас ласковым плачем,потому что поэзия ваша — бесконечная сфера,и центр ее — всюду,как Паскаль говорил о пространствах!Млечный Путь вашей песни — это грядущее чудо,это солнце для каждой зари.Время не существует для вас.Ваши творения столь велики,что никогда им не стать до конца актуальными,и они через годы скользят, точно рыбы.Вы и в сто лет по-прежнему молоды,молоды в каждом столетии.А теперь я хочу вам послать свои книгии на этом закончить свое затянувшеесяобъясненье в любви —завершать чересчур многословную оду,что отныне для снов моих будет приманкой,точно наживка для рыб.Ах, как прекрасна она, ваша муза,как прекрасна в своем косоглазии!Ваши руки, ваш рот и глаза были созданы для жизни иной,для иных континентов,вы — Атлантида, Сипанго поэзии…Так скажите же мне, своему смиренному брату,для которого вы — неизменно огромный и нежный,как кормилица для ребенка, —скажите,если мечта — это жизнь в измерениях Гонгоры,то какой же была она, ваша мечта?
ОТТО РЕНЕ КАСТИЛЬО[125]
