Семен Кирсанов - Лирические произведения
«ФЛОРИАН»
Мир голубей покрыл квадраткамней святого Марка.Брожу я с самого утраот арок к новым аркам.
И вот кофейня «Флориан»,и вспомнить ты успеешь,что здесь садился на дивансиньор Адам Мицкевич
смотреть на разноцветный грими ленты карнавала…Чего ж, о польский пилигрим,тебе недоставало?
Недоставало с вышиныхолмов смотреть на села?Недоставало тишиныдалекого костела?
Хоть тут и небо голубей,и в лавках звон богатства, —хотелось этих голубейпослать на Старе Място…
Рука поэта оперласьна темно-красный бархат.Вокруг Венеция несласьна карнавальных барках.
Помпоны, длинные носы,арлекинады краскии фантастической красыресницы из-под маски.
Но вспоминает он корчму,где, по цимбалам грянув,мой прадед раскрывал емустрану Ядвиг и Янов,
где ураганный этот звоностался жить в «Тадеуше»,и потому не смотрит онна чернокудрых девушек,
на золотого, в звездах льва,и в бархатной неволеон шепчет про себя словатоски, обиды, боли.
РАССВЕТ В ВЕНЕЦИИ
Я в шесть часов утрашел утренней Венецией.Сырой туман устлалсеребряный венец ее.
И кампанилы стантянулся в небо млечное,одел ее туман,как платье подвенечное.
Из сводчатых воротпо уличке Спаддариашел заспанный народв сиреневое марево.
Шел, думая про стол,шел с брюками опухшими,вперед, не глядя, шел,шел с головой опущенной.
Шел, ящики несяв тратто́рию, к хозяину,шел, зная, спать нельзя,и не заснуть нельзя ему.
На солнечных часахеще и тени не было,и сырость, как роса,закрыться шарфом требовала.
Ночные дамы шли,с недо́сыпа осипшие,металл незвонких лирв свои карманы ссыпавши.
Шла бедность, шла нуждана полдороге к голоду,которой не нужнаэкскурсия по городу.
А с каменных перилсмотрели птичьи головы:то, в пух своих перинуткнувшись, спали голуби.
На них садился снег,как пух, еще не узнанныйявлялись к ним во снекулечки кукурузные.
Все это в сторонея вижу из тумана.
Вставать в чужой странерекомендую — рано.
ФЛАГИ
Венеция, красив твой флаг,где лев на синем поле!
У стен со львами на углахя двигаюсь в гондоле.
Канал или ладья самамой разум укачала,но мне почудилось: домапривязаны к причалам,
и эти — рядом, на мелидворцовые громады —в действительности кораблитаинственной армады.
Чья тень мелькнула на носу?Кто искру в воду бросил?А окна круглые внизу —что, разве не для весел?
Но из бойниц наискоски́протянуты не пушки —здесь на древке́ висят носкии простыни для сушки,
гирлянды мокрого белья —трусов, сорочек разныхот корабля до корабляразвешаны, как в праздник.
И, лепкой дивною богат,дворец над гнутым мо́стомстоит, как парусный фрегатнадутых ветром простынь!
Но вот блеснула и рука,нет, ручка из оконца,флажок батистовый платкаповесила на солнце.
И я увидел вензель «R»,исполненный умело.О, все понятно мне теперь:он вышит для Ромео!
Я разгадал дворцовый быт,проник в секрет фамильный,в палаццо этом бак кипитс водой и пеной мыльной.
И там, спиною к площадям,с туманного рассветастирает, ручек не щадя,на всю семью Джульетта.
Я ей желаю всяких благ,плывя в своей гондоле,пока на солнечных часахспит лев на синем поле.
ПАЛАЦЦО ДОЖЕЙ
В Палаццо дожей входим мы.Но я осмыслил позже,что значит эта фраза: «Мывошли в Палаццо дожей».
А это — в живопись войти,где вздыбленные кони,поверить в старые холстыс Венецией на троне;
поверить в утреннюю синь,в корабль под парусамии в женщин с лицами богиньи с рыбьими хвостами;
поверить в бронзовых рабовперед узорной дверцей;поверить в грозную любовьс кинжалом возле сердца;
в мост Вздохов, в горестную дрожьв предсмертном коридоре,и в перстень, что бросает дожв сверкающее море.
Узнав дельфина по хребту,когда ладьи трясутся,суметь поверить, что Нептунтрясет своим трезубцем;
поверить в умиленный взглядМадонны на младенца,в волхвов молящихся, в козлят,упавших на коленца;
поверить в воинов, что тутстоят в сплошном железе,но верить не в господень суд,а в гений Веронезе,
и не в тюремный сумрак дел,рассказанных о дожах,а в то поверить, что сумелвообразить художник,
и в нашу сказку о Садко,и в Гофмановы сказки.Во все поверить здесь легко!Так убеждают краски.
РИМ В СНЕГУ
Мы в Рим приехали, когдашел снег стеною с неба,хоть создан Римский календарьбыл без учета снега.
На Форум он валил с утра,и в барельефы втерся,и завалил собор Петра,устлал кварталы Корсо.
Так, видимо, на новый Римразгневался Юпитер,что стал он видом снеговымпохож на старый Питер.
И тут повысыпали вдругвсе гимназисты Рима, —снежками целиться в подруги попадать, и мимо!
И не сердилась божья матьв районе Ватиканана то, что снег пустились мятьпрохожие в сутанах.
Мы показали высший классигры под крики «браво».По вкусу римлянам пришласьмосковская забава.
И каждый брошенный комокбыл свеж и полон света,и он осмыслить нам помог,что мы — одна планета.
А снег лежал, куда ни кинь,и, обратясь к ухабам,стояли статуи богиньподобно снежным бабам.
Но сердце мне щемила мысльо бедности озябшей,о шеях без куниц и лис,без выпушки под замшей.
И ветер изменил свой путь.С утра по тротуарамтеплынью с моря стало дутьи пахнуть банным паром.
И таил снег, теплом гоним,и оползал с колонны,и оказалось, что под ним —Рим был вечнозеленым.
От дуновенья теплоты,летящей с океанов,пылали яркие цветына клумбах у фонтанов.
Пар подымался, словно дым,от гордых пальм тропических…Так я узнал типичный Римв условьях нетипических.
В РЕДАКЦИИ «LʼUNITÀ»
