Федор Сухов - Красная палата

Разъяренная орава под предводительством местного властелина Ивана Родионовича удивленно смотрит на Марковну, на прижатого к ее груди младенца.

Люди баяли: у попадьиТитек нету, есть у ней и титьки…

Не соромь подружие!

— Соромь!— ОскоромьГорячими блинами!

Господи! Где молоньи, где гром?Где твои зарницы отпылали?Прогневись и потемней лицом,Тучей громыхающей пролейся,Ропщущей расшевелись листвойЧутко настороженного леса.Умири безумство сатаны,Покарай разбойничьи набеги,Белым лебедем речной волныПоднимись и упади на берег.На песок горючий упади,Охлади ликующую нехристь…

Заплутали! Есть у попадьиКрылья ангела, да вот, поди,Этим крыльям раскрылиться негде.Расступитесь, нелюди! СвоиШелепуги опустите наземь…(Про себя.)Надо бы молитву сотворить,День-то больно благодатно-красен!(Громко.)Аз же, грешный, лаю, яко пес,На зверей — спускаю с чепи зверя,Страшен он, он неуемно-борз,Зверь — неужто моего? — безверья.Верую, о господи, тебе,Одесную все свои напасти,Не темней лицом и не темнейЛуговинами небесных пастбищ.

Аввакум, воззрись на небеса.

Божий свет из глаз моих уходит…

Пораженно стоит с опущенными руками, с запрокинутой в небо головой, долго глядит на ущербленное, кроваво-зловещее солнце, пораженно стоят и недоброжелателя своего духовного пастыря, только младенец на руках Марковны бьется ножонками, подает живой голос.

Ягодка моя, моя роса…

Холодит как будто, непогодит.

Завопил, заголосил петух…

Час великой кары возвещает.

Крест на церковке твоей потух.

Сам стою с потухшими очами…Сам во тьму кромешную иду,Человечьего лишаюсь лика,Сам накликал страшную беду,Пагубу великую накликал.Прогневил всевышнего. А гнев,Он на солнце красное пролился.Затемнилось солнце. Больше нетНад землей встающего провидца.Благодетеля-то больше нет.

Что глаголю? Что я возвещаю?

Вправду помутился белый свет,Черной закручинился печалью.Мертвые выходят из могил,Желтые показывают зубы,Не петух — архангел ГавриилПротрубил в серебряные трубы.

Из лесу загыкала сова.

Не сова — сам сатана хохочет,В пасть свою не устает соватьЧеловечьи мослаки да кости,Грызть не устает, не устает глодать…

Звезды на небе расшевелились.

Господи! Смени на благодать,Страшный грех обороти на милость,К падшим милосердие яви —Обнищали разумом и духом.

На колени, нехристи! СвоиДлани не тяните к шелепугам.

Все недоброжелатели Аввакума падают на колени, опускается на колени и сам Аввакум. Марковна тоже опускается на колени.

Опускаюсь — возношу себя,Высоко младеня возношу я.

До еще не стухшего серпа,Что, о сгибшем солнышке скорбя,Над березовым слезится шумом,Льет печаль последнюю своюНа еще не стихшие глаголы…На коленях пред тобой стою,Светлую пролей струю,Господи, поставь стопу своюНа проглоченные тьмою горы.В долы снидь, дабы развеять темь,Дабы к свету луговины вышли,Дабы пястью ивовой плетеньНе держал ни яблони, ни вишни,Соловья за горло не держал.

Солнышко-то вроде прозрело.

Всех зову, всех поведу в крижал,Все свое выкатываю зелье.Бочку непочатого винаСтавлю на олтарь земли и неба.

Прикуси язык свой, сатана,Устрашись карающего гнева,Указующего устрашись перста,Перст на велий грех наш указует…Лживые обуглятся уста,Водяные испарятся струи,Реки испарятся, а моря,В соль они, моря-то, обратятся,Упадет она, и не моя —Божья длань падет на святотатца.

Солнышко-то спрятало свой лик,Грозовою тучей замутило.

Грех велик, сором земли велик,Отвернулось от греха светило.От сорома дикого оноОтвратило, опустило вежды,Не с того ль прогрохал озорноЛивня очистительного вестник?Молоньи зеленые пустил,Значит, нет, не испарятся реки.Алчущий души моей пустырьЧеловека узрит в человеке.Так ли, Родионыч, говорю?

Так сказать, сам бог тебя сподобил…

Свет весь превратится в головню,Ежли дьявольской предаться злобе.Иссушит, испепелит она,Окаянная гадючья злоба.

Ставлю бочку красного винаРади баско сказанного слова!Веселитесь, люди!

                        А с чегоВеселиться-то? Болози нету.

Небушко-то сызнова черно,Ясному и не пробиться свету.Новая надвинулась напасть.

Молния. Гром.

Господи! За что такая кара?(Утешая младенца.)Успокойся, родненький, не плачь…

Плачь, Настасьюшка, слышнее плачь,Небо-то тебя не услыхало,Не узрело нашу лебеду.

Моего не разглядело лиха…

От удара молнии загорелась изба Аввакума. Из избы выбежала Прасковья. Она недоуменно смотрит на вылетающее из трубы пламя.

(Опустив голову.)Сам накликал страшную беду,Пагубу великую накликал.

В ПРИТВОРЕ КАЗАНСКОГО СОБОРА

Сбежавший в Москву Аввакум произведен в протопопы. Под духовным покровительством своего наставника Ивана Неронова приютился в Казанском соборе. Аввакум рад такому приюту, он подолгу беседует со своим духовным отцом, внимает каждому неторопливо сказанному слову.

Мор на Москве. Великий мор идет. ПовсюдуВопит честной народ. Сама земля вопит.Пасть норовит в лихой соблазн, в прокуду,Кипит невыплаканной горечью обид.Вечор был на Пожаре я. А на ПожареНарод не жалует и самого царя.Свет Алексей Михайлович, в него бросалиТакие камушки, что и сказать нельзя.Воспламенится, устыдится небо,Святые лики отвернутся от меня.А люди ведают: я никогда не гребалСловцом, что вышипит гремучая змея,Что обжигает подзаборною крапивой, —Я сызмальства себя крапивою обжег…Зоря-то, Аввакум, как дико окропила,Охолодила мой заветный посошок,Меня охолодила.                    Зябок стал я, робок.Она, зловещая, легла на дровяник.И не зоря — как ненасытная утроба,Как будто волчья пасть всю. землю кровенит.Не зря вещало знаменье. Не зря затмилось,Средь бела дня все кануло, все в нощь ушло.Содетель милосерд, он гнев сменил на милость,Добром хотел известь непопранное зло.В нощь канувшему дню он даровал зеницы,Прозренье даровал. «Да будет свет!» — сказал.Дозде мне видится, как крылышки синичьиВернули синее обличье небесам.Но обессилело добро. И обессилелСвет, изнемог в единоборстве с сатаной.Мор на Москве. Великий мор идет, мой сыне,И не понять, какой — холерный аль чумной?Кого бы попытать, спросить кого — не спросишь,Одни лишь тати шастают в глухой ночи…(Долгое молчание.)А тут еще беда — преставился Иосиф,Святейший патриарх вдруг в бозе опочил.

Одначе не бывать святому месту пусту,Собор святых отцов решит, соблаговолит.

В дверях притвора неожиданно появился Никон. Внешне он развязно-прост, но внутренне чутко-насторожен.