Сергей Маковский - Вечер
Париж, 1940
Шарманка («На темный перрон полустанка…»)
Е.А. Жарновской
На темный перрон полустанка,под утро — ни свет ни заря,плетется хромая шарманка,поет, надрывается вся.
Хоть голос у немощной звоноки в ней человечья душа,никто из вагона спросонокв окошко не бросит гроша.
От века закон одинаковна всех перепутьях земли.И старенький вальс не доплакав,умолкнет шарманка вдали.
Париж, 1940
Певица («В четверг под моё окно…»)
И.И. Жарновскому
В четверг под моё окноприходит женщина петь.Пусть ей-то уж всё равно,да жуть на неё смотреть.
Во взоре не то вопрос,не то, как ножом, печаль,и грязная прядь волосбахромкой седой — на шаль.
А песню поёт онатакую — хоть плачь навзрыд,всю душу мою до днапризывной тоской пронзит.
Любого греха страшней,нельзя никому простить.И хочется крикнуть ей:Неправда, не может быть!
Париж, 1940
Луна («На соседнюю крышу…»)
На соседнюю крышуя смотрю из окна,ослепительно в крышеотразилась луна.Изумруды, алмазывесь усеяли скат,в изумрудах, в алмазахчерепицы горят.
Как безводный колодец —этот нищенский двор,днем все серо в колодце:люди, камни и сор.А сейчас! На часовнюон похож, у дверей —как лампады в часовнеогоньки фонарей.
Ночь, угодница Бога,лунным дымом кадит,закоулок убогийжемчугами кропит,и над городом крыльяпростирает окрест,серебристые крыльяозаренных небес.
Париж, 1940
Сказка («Умчи меня, мой демон, в ту страну…»)
П.А. Плетневу
Умчи меня, мой демон, в ту страну,где луч небес не угасаети вечную баюкает весну,где сонь — как явь, и явь подобна сну,и солнце полночи сияет.
Там вольно дышит все, что никогдане смело быть в подлунном мире.Там каждый миг рождается звезда,и возвращаются назад года,и всех морей просторы шире.
Там в заросли вещун-единорог,водой болотной плещут бесы,там карлики лесные с ноготок,и папоротником цветущий лог,и в башнях пленные принцессы.
Там в океане ласковая мель,где разговаривают волны,и в гавани из призрачных земельс товарами приходят и досельСиндбада расписные челны.
Там — родина моя, волшебный град,где мудрые владычат феи,и за семью замками сторожатсто рыцарей заговоренный клад,кольцо с мизинца Дульцинеи.
Прага, 1922
Венеция
В.В. Голубеву
I. «Ленивый плёск, серебряная тишь…»
Ленивый плёск, серебряная тишь,дома — как сны, и отражают водыповисшие над ними переходыи вырезы остроконечных ниш.
И кажется, что это длится годы…Скользить луна по черепицам крыш.И где-то песнь. И водяная мышьшмыгнет в нору под мраморные своды.
У пристани заветной, не спеша,в кольцо я продеваю цепь. Гондолапокачиваясь дремлет. Чуть дышаприслушиваюсь: вот, как вздох Эола,прошелестит издалека виола…И в ожиданье падает душа.
II. «Всю ночь — о, бред! — в серебролунных залах…»
Всю ночь — о, бред! — в серебролунных залахВенеции я ворожу, колдун,и веют мглой отравленных лагундворцы ее в решетчатых забралах.
Всю ночь внимаю звук шагов усталых,в колодцах улиц камни — как чугун,и головы отрубленные лунвсплывают вдруг внизу, в пустых каналах.
Иду, шатаясь, нелюдим и дик,упорной думой растравляю рануи заклинаю бледную Диану,а по стенам, подобен великану,плащом крылатым затмевая лик,за мною следом лунный мой двойник.
Прага, 1923
Лунный водоем
I. «Огонь потух, и пусть — оставь заботу…»
Огонь потух, и пусть — оставь заботу,пусть лунные лучи из-за гардинугасят лак докучливый картини мебели седую позолоту.
Так, день за днем — о, сколько раз, без счету! —здесь у камина я сидел одини, догорая, наводил каминна одиночество мое дремоту.
Донг-донг! Часы двенадцать бьют в углу.Смотрю сквозь сон на мертвую золу,сквозь сон дремучему внимаю басу…Звон, равнодушный звон к добру и злу,что шепчешь ты полуночному часу?Затих, умолк… Я вышел на террасу.
II. «Сияла ночь, тонул увядший сад…»
Сияла ночь, тонул увядший садв мерцающих прозрачноструйных дымах,эллизиум аллей неисчислимыхпросвечивал сквозь кружево аркад.
Я долго шел вдоль стриженых оград,тревожа сон цветов моих любимых…Вот и бассейн: на водах недвижимыхзастыли лебеди у балюстрад.
Как в зеркале, садовая руинаи буксы четко отразились в нем,шиповником заросшая куртина,скамья и статуи богинь кругом.Из пасти у чугунного дельфинаструя, искрясь, бежала в водоёмы
III. «Я наклонил лицо над водоёмом…»
Я наклонил лицо над водоёмом,в мои глаза взглянула глубинапрохладных вод. Огромная лунаплыла внизу на небе незнакомом.
О, как влекла зеркальная странав немую глубь, к незнаемым истомам,туда, туда, где отдаваясь дрёмам,волшебствовала фея Тишина.
И по тропам ее державы фейнойя уходил из сумрака аллей,прислушиваясь к ней благоговейно,и все таинственней сливались с нейструи журчащие и мгла тенейи блеск луны на мраморе бассейна…
Прага, 1922
Призраки («Бойся призраков — не тех, не тех…»)
З. Н. Гиппиус
Бойся призраков — не тех, не техблудных духов преисподней,искупающих великий грехв вечности Господней.
Берегись других теней, тенейиз страны когда-то милой,сердцу, не забывшему о ней,тени скажут: было.
В час раскаянной тоски, тоскисуженой тебе судьбою,двинутся туманные полки,уведут с собою.
В омуты свои — назад, назадпуть душе они укажут,мертвою водою окропят,саванами свяжут.
Бойся памяти больной, больнойгрусти о давно любимом,о любви развеянной давнона могилах — дымом.
Париж, 1926
Отчий дом («Я вернулся в отчий дом…»)
Я вернулся в отчий дом,о минувшем не жалея, —стынет под косым дождемвырубленная аллея.
Жду, переступив порог:не узнать сеней знакомых,продырявлен потолок,пахнет завалью в хоромах.
В комнату к себе, скорей!Жалко скрипнули ступени,притаилась у дверейжуть постылых привидений.
Точно пугала, крестытруб чугунных — в окна с крыши.Никого! Из пустотыписк голодной мыши.
Париж, 1938
Тень («Ты приходишь усталой тенью…»)
Ты приходишь усталой тенью,посылает тебя могила,отдана моему томленью,Застываешь в дверях уныло.
Ты бледнее теперь намного,и в глазах — синева тумана,у пробора над бровью строгойзапеклась небольшая рана.
Ничего у меня не просишь,за вину не грозишь расплатой,только холод с собой приносишь,как дыханье страны заклятой.
Только душу мою глубокопроникаешь пустынным взором, —безнадежностью веешь рока,леденишь неземным укором.
Я поверить хочу в прощенье,Отче Наш бормочу святое,я не верю завету мщенья,вспоминая тебя живою.
Но ты связана вышней силой,не вольна преступить запрета:возвращенная мне могилой,уходишь, не дав ответа.
Париж, 1940
