Владимир Набоков - Стихи
У КАМИНА
Ночь. И с тонким чешуйчатым шумомзацветающие уголькирасправляют в камине угрюмомогневые свои лепестки.
И гляжу я, виски зажимая,в золотые глаза угольков,я гляжу, изумленно внимаяголосам моих первых стихов.
Серафимом незримым согреты,оживают слова, как цветы:узнаю понемногу приметывдохновившей меня красоты;
воскрешаю я все, что бывало,хоть на миг умилило меня:ствол сосны пламенеющий, алыйна закате июльского дня…
13. 3. 20.«Людям ты скажешь: настало…»
Посв. матери
Людям ты скажешь: настало.Завтра я в путь соберусь.(Голуби. Двор постоялый.Ржавая вывеска: Русь).
Скажешь ты Богу: я дома.(Кладбище. Мост. Поворот).Будет старик незнакомыйВместо дубка у ворот.
Кембридж, 3. 5. 20.ТЕЛЕГРАФНЫЕ СТОЛБЫ
Столбов однообразных придорожныхфарфоровые бубенцы и шестьгудящих струн. Скользит за вестью весть— шум голосов бесчисленных, тревожныхи жалобных, скользит из края в край.
И ты — на бледной полосе дороги,ты, странник загорелый, босоногий,замедли шаг и с ветром замирай,внимая проплывающему пенью.
Гудит, гудит уныние равнин,и каждый столб ложится длинной тенью, и путь далек, и ты один…
11. 5. 20.«Когда, мечтательно склонившись у дверей…»
Когда, мечтательно склонившись у дверей,ночь придает очарованьепечалям жизненным, я чувствую острейсвое ненужное призванье.
Ненужное тебе, рабыня губ моих,и от тебя его я скрою,и скрою от друзей, нечистых и пустых,полузавистливых порою.
Деревья вешние в мерцающих венцах,улыбка нищего, тень дыма,тень думы — вижу все; в природе и в сердцахмне ясно то, что вам незримо.
От счастья плачет ночь, и вся земля в цвету…Благоговею, вспоминаю,творю — и этот свет на вашу слепотуя никогда не променяю!
Кембридж, 12. 5. 20.«В неволе я, в неволе я, в неволе…»
В неволе я, в неволе я, в неволе!На пыльном подоконнике моемследы локтей. Передо мною домтуманится. От несравненной болия изнемог… Над крышей, на спинеготического голого уродца,как белый голубь, дремлет месяц… Мнетак грустно, мне так грустно… С кем бороться— не знаю, Боже. И кому помочь— не знаю тоже… Льется, льется ночь(о, как ты, ласковая, одинока!);два голоса несутся издалека;туман луны стекает по стенам;влюбленных двое обнялись в тумане…Да, о таких рассказывают намшарманки выцветших воспоминанийи шелестящие сердца старинных книг.Влюбленные. В мой переулок узкийони вошли. Мне кажется на миг,что тихо говорят они по-русски.
Кембридж, 31. 5. 20.РОМАНС
И на берег весенний пришли мы назадсквозь туман исступленных растений.По сырому песку перед нами скользятнаши узкие черные тени.
Ты о прошлом твердишь, о разбитой волне,а над морем, над золотоглазым,кипарисы на склонах струятся к луне,и внимаю я райским рассказам.
Отражаясь в воде, колокольчики звезднепонятно звенят, а над моремповисает горящий, змеящийся мост,и как дети о прошлом мы спорим.
Вспоминаем порывы разбрызганных дней.Это больно, и это не нужно…Мы идем, и следы наших голых ступнейнаполняются влагой жемчужной.
Кембридж, 8. 6. 20.ЛАСТОЧКИ
Инок ласковый, мы реемнад твоим монастырем,да над озером, горящимсиневатым серебром.
Завтра, милый, улетаем— утром сонным в сентябре.В Цареграде — на закате,в Назарете — на заре.
Но на север мы в апрелевозвращаемся, и вотты срываешь, инок тонкий,первый ландыш у ворот;
и не понимая птичьихмаленьких и звонких слов,ты нас видишь над крестамибирюзовых куполов.
10. 6. 20.ТАК БУДЕТ
С собакою седой, которая когда-то,смеясь по-своему, глядела мне в глаза,ты выйдешь ввечеру, и месяц, как слеза,прольется на цветы последние заката.
Над книжкой, в полутьме блеснувшей белизной,склони ты голову, склони воспоминанья,прими, пойми стихи, задуманные мнойна дальней пристани в ночь звездную изгнанья.
Ты будешь тосковать, угадывая, чьялепечущая тень печалила поэта.Ты вспомнишь свежие и сладостные лета,золотоствольный лес и встречи у ручья.
И улыбнешься ты загадочно, и сядешьна мшистую скамью в лесу на склоне дня,и светлой веткою черемухи погладишьсобаку старую, забывшую меня.
Кембридж, 11. 6. 20.«Я без слез не могу…»
Я без слез не могутебя видеть, весна.Вот стою на лугу,да и плачу навзрыд.
А ты ходишь кругом,зеленея, шурша…Ах, откуда она,эта жгучая грусть!
Я и сам не пойму;только знаю одно:если б иволга вдругзазвенела в лесу,
если б вдруг мне в глазамокрый ландыш блеснул —в этот миг, на лугу,я бы умер, весна…
1920 г.КАШТАНЫ
Цветущие каштаны, словно храмыоткрытые, сияют вдоль реки.Их красоту задуют ветеркизадорные, но в этот вечер — самыйвесенний из весенних вечеров —они чудесней всех твоих даров,незримый Зодчий! Кто-то тихо, чистов цветах звенит (кто, ангел или дрозд?),и тени изумрудные слоистойлиствы и грозди розовые звездв воде отражены. Я здесь, упрямый,юродивый, у паперти стоюи чуда жду, и видят грусть моюкаштаны, восхитительные храмы…
Кембридж, 1920 г.И. А. БУНИНУ
Как воды гор, твой голос горд и чист.Алмазный стих наполнен райским медом.Ты любишь мир и юный месяц, лист,желтеющий над смуглым сочным плодом.
Ты любишь змей, тяжелых злых узловлиловый лоск на дне сухой ложбины.Ты любишь снежный шелест голубиныйвокруг лазурных, влажных куполов.
Твой стих роскошный и скупой, холодныйи жгучий стих один горит, одиннад маревом губительных годин,и весь в цветах твой жертвенник свободный.
Он каплет в ночь росою ледянойи янтарями благовоний знойных,и нагота твоих созвучий стройныхсияет мне как бы сквозь шелк цветной.
Безвестен я и молод в мире новом,кощунственном, но светит все яснеймой строгий путь: ни помыслом, ни словомне согрешу пред музою твоей.
1920 г.«Разгорается высь…»
Разгорается высь,тает снег на горе.Пробудись, отзовись,говори о заре.Тает снег на горепред пещерой моей,и вся даль в серебреосторожных лучей.Повторяй мне, душа,что сегодня весна,что земля хороша,что и смерть не страшна;что над первой травойдышит горный цветок,наряженный в живоймягко-белый пушок;что лепечут ручьи,и сверкают кругомзолотые струи;что во всех и во всемтихий Бог, тайный Богнеизменно живет;что весенний цветокветерок, небосвод,нежных тучек каймаи скала, и поток,и, душа, ты сама —все одно, и все — Бог.
1920 г.В РАЮ
