Владимир Набоков - Стихи

Владимир Набоков

СТИХИ

Предисловие

Этот сборник — почти полное собрание стихов, написанных Владимиром Набоковым. Не вошли в него только, во-первых, совсем ранние произведения, во-вторых такие, которые по форме и содержанию слишком похожи на другие и, в третьих, такие, в которых он находил формальные недостатки. Отбор был сделан самим автором. Он собирался сделать еще один, более строгий смотр, но не успел.

Теперь, посылая этот сборник в печать, хочу обратить внимание читателя на главную тему Набокова. Она, кажется, не была никем отмечена, а между тем ею пропитано все, что он писал; она, как некий водяной знак, символизирует все его творчество. Я говорю о «потусторонности», как он сам ее назвал в своем последнем стихотворении «Влюбленность». Тема эта намечается уже в в таких ранних произведениях Набокова, как «Еще безмолвствую и крепну я в тиши…», просвечивает в «Как я люблю тебя» («…и в вечное пройти украдкою насквозь»), в «Вечере на пустыре» («…оттого что закрыто неплотно, и уже невозможно отнять…»), и во многих других его произведениях. Но ближе всего он к ней подошел в стихотворении «Слава», где он определил ее совершенно откровенно как тайну, которую носит в душе и выдать которую не должен и не может.

Этой тайне он был причастен много лет, почти не сознавая ее, и это она давала ему его невозмутимую жизнерадостность и ясность даже при самых тяжелых переживаниях и делала его совершенно неуязвимым для всяких самых глупых или злостных нападок.

«Эта тайна та-та, та-та-та-та, та-та,    а точнее сказать я не вправе.»

Чтобы еще точнее понять, о чем идет речь, предлагаю читателю ознакомиться с описанием Федором Годуновым-Чердынцевым своего отца в романе «Дар» (стр. 130, второй абзац, и продолжение на стр. 131).

Сам Набоков считал, что все его стихи распадаются на несколько разделов. В своем предисловии к сборнику Poems and Problems (Стихи и задачи) он писал: «То, что можно несколько выспренно назвать европейским периодом моего стихотворчества, как будто распадается на несколько отдельных фаз: первоначальная, банальные любовные стихи (в этом издании не представлена); период, отражающий полное отвержение так называемой октябрьской революции; и период, продолжавшийся далеко за двадцатый год, некоего частного ретроспективно-ностальгического кураторства, а также стремления развить византийскую образность (некоторые читатели ошибочно усматривали в этом интерес к религии — интерес, который для меня ограничивался литературной стилизацией); а затем, в течение десятка лет, я видел свою задачу в том, чтобы каждое стихотворение имело сюжет и изложение (это было как бы реакцией против унылой, худосочной „парижской школы“ эмигрантской поэзии); и наконец, в конце тридцатых годов и в течение последующих десятилетий, внезапное освобождение от этих добровольно принятых на себя оков, выразившееся в уменьшении продукции и в запоздалом открытии твердого стиля». Однако такие стихи, как например, «Вечер на пустыре» (1932 г.) или «Снег» (1930 г.) тоже относятся скорее к этому последнему периоду.

Почти все собранные здесь стихи были напечатаны в эмигрантских газетах и журналах вскоре после их написания. Многие появились в печати по два или три раза. Многие вошли потом в сборники: «Возвращение Чорба» (24 стихотворения и 14 рассказов, Берлин, «Слово», 1930 г.); «Стихотворения 1929–1951 гг.»(Париж, «Рифма», 1952 г.); Poesie (16 русских стихотворений — из издания «Рифма» — и 14 английских стихотворений, в итальянском переводе, с оригинальным текстом en regard, (Милан, Il Saggiatore, 1962); Poems and Problems (39 русских стихотворений с английскими переводами, 14 английских стихотворений и 18 шахматных задач, Нью-Йорк, McGraw Hill, 1970).

Вера Набокова

СТИХИ

ДОЖДЬ ПРОЛЕТЕЛ

Дождь пролетел и сгорел налету.  Иду по румяной дорожке.Иволги свищут, рябины в цвету,  Белеют на ивах сережки.

Воздух живителен, влажен, душист.  Как жимолость благоухает!Кончиком вниз наклоняется лист  И с кончика жемчуг роняет.

К СВОБОДЕ

Ты медленно бредешь по улицам бессонным;на горестном челе нет прежнего луча,зовущего к любви и высям озаренным.В одной руке дрожит потухшая свеча.Крыло подбитое по трупам волочаИ заслоняя взор локтем окровавленным,обманутая вновь, ты вновь уходишь прочь,а за тобой, увы, стоит все та же ночь.

ПОЭТ

Среди обугленных развалин,средь унизительных могил— не безнадежен, не печален,но полон жизни, полон сил —

с моею музою незримойтак беззаботно я брожуи с радостью неизъяснимойна небо ясное гляжу.

Я над собою солнце вижуи сладостные слезы лью,и никого я не обижу,и никого не полюблю.

Иное счастье мне доступно,я предаюсь иной тоске,а все, что жалко иль преступно,осталось где-то вдалеке.

Там занимаются пожары,там, сполохами окружен,мир сотрясается, и старыйпереступается закон.

Там опьяневшие народыведет безумие само,— и вот на чучеле свободыбессменной пошлости клеймо.

Я в стороне. Молюсь, ликую,и ничего не надо мне,когда вселенную я чуюв своей душевной глубине.

То я беседую с волнами,то с ветром, с птицей уношусьи со святыми небесамимечтами чистыми делюсь.

«В хрустальный шар заключены мы были…»

В хрустальный шар заключены мы были,и мимо звезд летели мы с тобой,стремительно, безмолвно мы скользилииз блеска в блеск блаженно-голубой.

И не было ни прошлого, ни цели;нас вечности восторг соединил;по небесам, обнявшись, мы летели,ослеплены улыбками светил.

Но чей-то вздох разбил наш шар хрустальный,остановил наш огненный порыви поцелуй прервал наш безначальный,и в пленный мир нас бросил, разлучив.

И на земле мы многое забыли:лишь изредка воспомнится во снеи трепет наш, и трепет звездной пыли,и чудный гул, дрожавший в вышине.

Хоть мы грустим и радуемся розно,твое лицо, средь всех прекрасных лиц,могу узнать по этой пыли звездной,оставшейся на кончиках ресниц…

«Ты на небе облачко нежное…»

Ты на небе облачко нежное,ты пена прозрачная на море,ты тень от мимозы на мраморе,ты эхо души неизбежное…И песня звенит безначальная.Зову ли тебя — откликаешься,ищу ли — молчишь и скрываешься,найду ли? Не знаю, о Дальняя.

Ты сон навеваешь таинственный.Взволнован я ночью туманною,живу я мечтой несказанною,дышу я любовью единственной.И счастье мне грезится дальнее,и снится мне встреча блаженная,и песня звенит вдохновенная,свиваясь в кольцо обручальное.

РОССИЯ

Не все ли равно мне, рабой ли, наемницей,  иль просто безумной тебя назовут?Ты светишь… Взгляну — и мне счастие вспомнится.  Да, эти лучи не зайдут.

Ты в страсти моей и в страданьях торжественных,  и в женском медлительном взгляде была.В полях озаренных, холодных и девственных,  цветком голубым ты цвела.

Ты осень водила по рощам заплаканным,  весной целовала ресницы мои.Ты в душных церквах повторяла за дьяконом  слепые слова ектеньи.

Ты летом за нивой звенела зарницами;  в день зимний я в инее видел твой лик.Ты ночью склонялась со мной над страницами  властительных, песенных книг.

Была ты и будешь. Таинственно создан я  из блеска и дымки твоих облаков.Когда надо мною ночь плещется звездная,  я слышу твой реющий зов.

Ты — в сердце, Россия. Ты — цель и подножие,  ты — в ропоте крови, в смятенье мечты.И мне ли плутать в этот век бездорожия?  Мне светишь по-прежнему ты.

АРХАНГЕЛЫ