Владимир Набоков - Смерть

В. Набоков

СМЕРТЬ

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната. В кресле, у огня, — Гонвил, магистр наук.

…и эту власть над разумом чужимсравню с моей наукою: отраднозаране знать, какую смесь получишь,когда в стекле над пламенем Лазурныммедлительно сливаются две соли,туманную окрашивая колбу.Отрадно знать, что сложная медуза,в шар костяной включенная, рождаетсны гения, бессмертные молитвы,вселенную…Я вижу мозг его,как будто сам чернилами цветныминарисовал, — и все же есть однаизвилина… Давно я бьюсь над нею —не выследить… И только вот теперь,теперь, когда узнает он внезапно…А! в дверь стучат… Тяжелое кольцобьет в медный гриб наружный: стук знакомый,стук беспокойный…

(Открывает.)

Вбегает Эдмонд, молодой студент.

Гонвил! Это правда?..

Да… Умерла…

Но как же…Гонвил!..

Да…Не ожидали… Двадцать лет сжималосьи разжималось сердце, кровь живуюнакачивая в жилы и обратновбирая… Вдруг — остановилось…

Страшноты говоришь об этом… Друг мой… Помнишь?Она была так молода!..

Читалавот эту книжку: выронила…

Жизнь —безумный всадник. Смерть — обрыв нежданный,немыслимый. Когда сказали мне —так, сразу — я не мог поверить. Где жеона лежит? Позволь мне…

Унесли…

Как странно… Ты не понимаешь, Гонвил:она всегда ходила в темном… Стелла —мерцающее имя{1} в темном вихре.И унесли… Ведь это странно, правда?..

Садись, Эдмонд. Мне сладко, что чужаяпечаль в тебе находит струны… Впрочем,с моей женой ты, кажется, был дружен?

Как ты спокоен, Гонвил, как спокоен!Как утешать тебя? Ты словно — мрамор:торжественное белое страданье…

Ты прав, не утешай. Поговоримо чем-нибудь простом, земном. Неделюведь мы с тобой не виделись. Что делал?О чем раздумывал?

О смерти.

Полно!Ведь мы о ней беседовали часто.Нет — будем жить. В темницу заключенныйза полчаса до казни паукарассматривает беззаботно. Образученого пред миром{2}.

Говорил ты,что наша смерть —

— быть может, удивленье,быть может — ничего. Склоняюсь, впрочем,к последнему; но есть одно: крепказемная мысль — прервать ее стремленьене так легко…

Вот видишь ли — я мучусь…Мне кажется порой: душа в плену —рыдающая буря в лабиринтегудящих жил, костей и перепонок.Я жить боюсь. Боюсь я ощущатьпод пальцами толчки тугие сердца,здесь — за ребром — и здесь, на кисти, — отзвук.И видеть, мыслить я боюсь — опорынет у меня, зацепки нет. Когда-тоя тихо верил в облачного старца,сидящего средь призраков благих.Потом в опустошительные книгикачнулся я. Есть книги как пожары…Сгорело все. Я был один. Тянулопустынной гарью сумрачных сомнений —и вот, в дыму, ты, Гонвил, появился —большеголовый, тяжкий, напряженный,в пронзительно сверкающих очках,с распоротою жабой на ладони…Ты щипчиками вытащил за узелмои слепые слипшиеся мысли,распутал их, и страшной простотоймои сомненья заменил… Наукасказала мне: «Вот — мир», — и я увиделком земляной в пространстве непостижномчервивый ком, вращеньем округленный,тут плесенью, там инеем покрытый{3}…И стала жизнь от этой простотыеще сложней. По ледяной громадея заскользил. Догадки мировые —все, древние и новые, — о цели,о смысле сущего — все, все исчезлипред выводом твоим неуязвимым:ни цели нет, ни смысла; а меж темя втайне знал, что есть они!.. Полгодатак мучусь я. Бывают, правда, утрапрозрачные, восторженно-земные,когда душа моя — подкидыш хилый —от солнца розовеет и смеетсяи матери неведомой прощает…Но, с темнотой, чудовищный недугменя опять охватывает, душит:средь ужаса и гула звездной ночитеряюсь я; и страшно мне не толькомое непониманье — страшен голос,мне шепчущий, что вот еще усильеи все пойму я… Гонвил, ты любилсвою жену?..

Незвучною любовью,мой друг, незвучной, но глубокой… Что жеменя ты спрашиваешь?

Так. Не знаю…Прости меня… Не надо ведь о мертвыхупоминать… О чем мы говорили?Да, — о моем недуге: я боюсьсуществовать… Недуг необычайный,мучительный, и признаки его:озноб, тоска и головокруженье.Приводит он к безумию. Лекарство,однако, есть. Совсем простое. Гонвил,решил я умереть.

Похвально. Как жеты умереть желаешь?

Дай мне яду.

Ты шутишь?

Там, вон там, в стене, на полке,за черной занавеской — знаю, знаю,—стоят, блестят наполненные склянки,как разноцветные оконца — в вечность…

…Иль в пустоту. Но стой, Эдмонд, послушай, —кого-нибудь ведь любишь ты на свете?Иль, может быть, любовью ты обманут?

Ах, Гонвил, знаешь сам!.. Друзья моидивятся все и надо мной смеются,как, может быть, цветущие каштанынад траурным смеются кипарисом.

Но в будущем… Как знать? На перекрестке…нечаянно… Есть у тебя приятель,поэт: пусть скажет он тебе, как сладконад женщиной задумчивой склоняться,мечтать, лежать с ней рядом — где-нибудьв Венеции, когда в ночное небоскользит канал серебряною рябьюи, осторожно, черный гриф гондолыпроходит по лицу луны…

Да, правда,в Италии бывал ты, и оттудапривез —

— жену…

Нет, сказочные смерти,играющие в полых самоцветах…Я, Гонвил, жду… Но что же ты так смотришь,гигантский лоб наморщив? Гонвил, жду я,ответь же мне! Скорее!

Вот беспечный!Ведь до того, как друга отравлять,мне нужно взвесить кое-что, не правда ль?

Но мы ведь выше дружбы — и однос тобою чтим: стремленье голой мысли…А! Просветлел… Ну что же?

Хорошо,согласен я, согласен… Но поставлюусловие: ты должен будешь выпитьвот здесь, при мне. Хочу я росчерк смертизаметить на твоем лице. Сам знаешь,каков твой друг: он, как пытливый Плиний,смотреть бы мог в разорванную язвуВезувия{4}, пока бы, вытекая,гной огненный шипел и наступал…

Изволь… Но только…

Или ты боишься,что свяжут смерть твою со смертью… Стеллы?

Нет, о тебе я думал. Вот что! Дай мнечернил, бумаги. Проще будет.

(Пишет.)