Илья Эренбург - Избранное
1957
292. ПАРИЖ — ТОКИО
(Мысли в пути)
Были когда-то небеса для влюбленных,Плыли облака от луны до солнца,Звезда с звездой встречались, прощались,И одна на землю падала в печали.Стали небеса проезжей дорогой,От взлета до посадки четыре бутерброда.Говорят о делах, деловито дремлют,Порой, зевая, смотрят на землю.Господа вселенной от взлета до посадкиХвастают успехами, клянут неполадки,Вспоминают расходы, расставляют цифры,Спорщики спорят, ревнуют ревнивцы.Облака под ними — грязная вата,Под ватой и они живали когда-то.Что им звезды? Незачем ломаться.Видели они немало декораций.
Если радисту радист не ответит,Если сядет самолет на чужой планете,Слегка удивятся, спросят кого-то,Сколько им дивиться — от посадки до взлета,А потом займутся своими делами —Пуском машин или грустными глазамиТой, что осталась на другой планете,Что вчера провожала, а завтра не встретит.Вынуты блокноты — догадки, подсчеты.Споры продолжаются — от посадки до взлета.Четыре бутерброда… Летят на Землю.Падает звезда. Великое племя!
1957
293. «Был пятый час среди январских сумерек…»
Был пятый час среди январских сумерек.На улице большой и незнакомойОна бумажку вынула из сумочки, —Быть может, позабыла номер дома,А может быть, работой озабочена,Проверила все цифры на расписке,А может, просто улыбнулась почеркуИзмятой, зацелованной записки.Где друг ее, в какой далекой области?Иль, может быть, спешила на свиданье?Но губы дрогнули, и, будто облако,Взлетело к небу легкое дыханье.Когда мы говорим на громких сборищахПро ненависть, про бомбы и про стронций,Когда слова, в которых столько горечи,Горячим пеплом заслоняют солнце,Я вспоминаю улицу морознуюИ облако у каменного зданья,Огромный мир с бесчисленными звездамиИ крохотное, слабое дыханье.
1958
294. ВЕРНОСТЬ
Жизнь широка и пестра,Вера — очки и шоры.Вера двигает горы,Я — человек, не гора.Вера мне не сестра.Видел я камень серый,Стертый трепетом губ,Мертвого будит вера,Я — человек, не труп.Видел, как люди слепли,Видел, как жили в пекле,Видел — билась земля,Видел я небо в пепле, —Вере не верю я.Скверно? Скажи, что скверно.Верно? Скажи, что верно,Не похвальбе, не мольбе,Верю тебе лишь, Верность,Веку, людям, судьбе.Если терпеть, без сказки,Спросят — прямо ответь,Если к столбу, без повязки, —Верность умеет смотреть.
1958
295. САМЫЙ ВЕРНЫЙ
Я не знал, что дважды два — четыре,И учитель двойку мне поставил.А потом я оказался в миреВсевозможных непреложных правил.Правила менялись, только бойко,С той же снисходительной улыбкой,Неизменно ставили мне двойкуЗа допущенную вновь ошибку.Не был я учеником примернымИ не стал с годами безупречным,Из апостолов Фома НеверныйКажется мне самым человечным.Услыхав, он не поверил просто —Мало ли рассказывают басен?И, наверно, не один апостолГоворил, что он весьма опасен.Может, был Фома тяжелодумом,Но, подумав, он за дело брался,Говорил он только то, что думал,И от слов своих не отступался.Жизнь он мерил собственною меркой,Были у него свои скрижали.Уж не потому ль, что он «неверный»,Он молчал, когда его пытали?
1958
296. «Да разве могут дети юга…»
Да разве могут дети юга,Где розы плещут в декабре,Где не разыщешь слова «вьюга»Ни в памяти, ни в словаре,Да разве там, где небо синеИ не слиняет ни на час,Где испокон веков понынеВсе то же лето тешит глаз,Да разве им хоть так, хоть вкратце,Хоть на минуту, хоть во сне,Хоть ненароком догадаться,Что значит думать о весне,Что значит в мартовские стужи,Когда отчаянье берет,Все ждать и ждать, как неуклюжеЗашевелится грузный лед.А мы такие зимы знали,Вжились в такие холода,Что даже не было печали,Но только гордость и беда.И в крепкой, ледяной обиде,Сухой пургой ослеплены,Мы видели, уже не видя,Глаза зеленые весны.
1958
297. «Вчера казалась высохшей река…»
Вчера казалась высохшей река,В ней женщины лениво полоскалиБелье. Вода не двигалась. И облака,Как простыни распластаны, лежалиНа самой глади. Посреди рекиДремали одуревшие коровы.Баржа спала. Рыжели островки,Как поплавки лентяя рыболова.Вдруг началось. Сошла ль река с ума?Прошла ль гроза? Иль ей гроза приснилась?Но рвется прочь. Земля, поля, дома —Всё отдано теперь воде на милость.Бывает, жизнь мельчает. О судьбеНе говори — ты в выборе свободен.И если есть судьба, она в тебе —И эти отмели и полноводье.
1958
298. В ГРЕЦИИ
Не помню я про ход резца —Какой руки, какого века, —Мне не забыть того лица,Любви и муки человека.А кто он? Возмущенный раб?Иль неуступчивый философ,Которого травил сатрапЗа прямоту его вопросов?А может, он бесславно жил,Но мастер не глядел, не слушалИ в глыбу мрамора вложилСвою бушующую душу?Наверно, мастеру томуЗа мастерство, за святотатствоПришлось узнать тюрьму, сумуИ у царей в ногах валяться.Забыты тяжбы горожанИ войны громкие династий,И слов возвышенных туман,И дел палаческие страсти.Никто не свистнет, не вздохнет —Отыграна пустая драма, —И только всё еще живетОбломок жизни, светлый мрамор.
1958
299. В ЗООПАРКЕ ЛОНДОНА
До слез доверчива собака,Нетороплива черепаха,Близка к искусству обезьяна,Большие чувства у барана,Но говорят, что только люди —И дело здесь не в глупом чуде,А дело здесь в природе высшей,А дело здесь в особой мышце, —И ни скворец в своей скворешне,И никакой не пересмешник,Ни попугай и ни лисицаНе могут этого добиться.Но только люди — это с детства, —Едва успеют осмотреться,Им даже нечего стараться —Они умеют улыбаться.Я много жил и видел многих,Высокомерных и убогих,И тех, что открывают звезды,И тех, что разоряют гнезда.Есть у людей носы и ногиДля любопытства, для тревоги,Есть настороженные ушиДля тишины, для малодушья,Есть голова для всякой прыти,Кровопролитий и открытий,Чтоб расщепить, как щепку, атом,Чтоб за Луну был всяк просватан,Чтоб был Сатурн в минуту добыт,Чтоб рифмовал и плакал робот.Умеют люди зазнаваться,Но разучились улыбаться.И только в вечер очень жаркийВ большом и душном зоопарке,Где, не мечтая о победе,Лизали кандалы медведи,Где были всяческие люди —И дети королевских судей,И маклеры, а с ними жены,И малолетние Ньютоны,Где люди громко гоготали,А звери выли от печали,Где даже тигр пытался мямлить,Как будто он не тигр, а Гамлет, —Да, только там, у тесных клеток,Средь мудрецов и малолеток,Я видел, как один слоненок,Быть может, сдуру иль спросонок,Взглянув на дамские убранства,На грустное, пустое чванство,Наивен будучи и робок,Слегка приподнял тонкий хоботИ, словно он природы высшейИ словно одарен он мышцей,К слонихе быстро повернулся,Не выдержал и улыбнулся.
1958
300. «Про первую любовь писали много…»
