Федор Сологуб - Том 7. Изборник. Рукописные книги
Грумант
П. Пестелю
Из кн. А. Барятинского, с фр.
Товарищ первый наш! Я думаю с тоской:Четыре месяца в разлуке я с тобой.Спокойных вечеров ты не забыл, конечно:К беседам искренним влекомые сердечно,Мы утешалися содружеством умов.Тогда ты отдыхал от множества трудов,И к нашему ты шёл от строгих дум союзу.Тогда твоя рука мою ласкала музу.Тебе начезов двух я начертал грехи.Прости ошибки мне, особенно стихи.
Письмо Ивашёву
Из кн. А. Барятинского, с фр.
Бездельник милый мой, пустынник Пермской сени,Мой милый Ивашёв, проснёшься ли от лени.Конечно, в чтеньи есть утех сладчайших мёд,Но, словно мачеха, талант оно скуёт.Сказали б, видя, как тобой владеет книга:«Угаснул твой восторг, пиано свергло иго.С Евтерпой за тебя ведёт Эрато бой,Тебя ль страшит ярмо работы небольшой.Страшней тебе презреть их ласковое рвенье,Спеши на мост двойной молить о вдохновеньи».
Как мило Лафонтен тобой переведён.Ты знаешь, – милостив к тебе сам Аполлон.Читал твои стихи; они ему приятны.(Парнасу языки племён земных все внятны.)И старец благостный успех твой увенчал,И вдохновение своё в тебе узнал,И, почивающий в своей покойной грёзе,Двойной рукоплескал своей метаморфозе.…Смеялся он: пред ним заботливый КарвельТомленья ревности, отрадная постель…Нo муза мне велит молчать: она – ребёнок.Для этих вольностей чужих язык твой звонок,И как искусно ты перенести умелНа русский мужей обманутых удел.Любовник вкрался в дом под обликом лакея.Чтоб удалить позор и уличить злодея,Седой супруг в саду за грушей сторожил…По воле всех троих, твой стих летит, блестит,И мужа славного обманывая право,Венчает старый лоб приметою лукавой.А после твой восторг покойный сон облёк.Красней… Но ты сердит на дружеский упрёк.Что ж, милый Ивашёв, коль ты бежишь цензуры,К пиано подойди изысканной структуры;Мои стихи и мой урок забудешь вдруг.Когда твой инструмент издаст волшебный звук.Своими пальцами ты ловко так надавишьНа ряд склонённых вмиг и вновь подъятых клавиш.Порой, чаруя слух, бежит твоя рука,Доверив клавишам мечту твою, легка,Вперёд или назад вдоль пёстрого их ряда,И следует за ней блестящая рулада;Порой звучит аккорд, замедлен, в тишине,И отзывается в сердечной глубине.Капризы яркие и нежные мечтаньяНаводят на душу нам всем очарованье.О вы, которым грусть успела сердце сжать,Придите прелестям концертов тех внимать.Ногою лёгкою он трогает педали,Чтоб за аккордами сладчайшие звучали.Грозу ль, Нептунов гнев ты нам изобразишь,И вот вдоль клавишей ты громом прогремишь.И руки лёгкие не ведают покоя,Бежа одна другой, одна другую кроя.Едва там каждый звук замрёт и замолчит,Другой легчайший звук в ответ ему летит,И мысль твоя ясна, в веселии иль в злости,И жизнь твоя рука дарит слоновой кости.Упрёки тщетные! Напрасная печаль!И вдохновенье спит, и смолкнул твой рояль.Увы! Перед тобой в чернильнице чернила,Но пыль твоё перо бессильное покрыла.Бумага близ него, нетронута, бела,В порядке, пачками на длинный стол легла,Подпёрши голову небрежною рукою,Ты книгой увлечён, неведомо какою;Другая же рука над лаковым твоимПротянута столом, недвижным и немым,И пальцы заняты игрою машинальной,В бесплодной лёгкости и в лености фатальной.
В альбом («Девушка в тёмном платье…»)
Девушка в тёмном платьеПришла ко мне, и я думаю:Какое на неё заклятьеПоложила жизнь угрюмая?
Закрыл глаза, и мне кажется:Она хорошо размерена,Злое к ней не привяжется,Её заклятье – уверенность.
В альбом («Камни плясали под песни Орфея…»)
Камни плясали под песни Орфея,Но для чего же такой хоровод!Каменной вьюги любить не умея,Сердце иных плясунов призовёт.
Близко приникнул к холодной и белойПлоскости остро-внимательный взор,И расцветает под кистью умелойВьюгою красочных плясок фарфор.
В красках и формах содеяны чарыЭтой упорной работой очей,И улыбаются мудрые ларыТайне заклятий и силе огней.
А чародейка заплакать готова:Тайну заклятий скрывает узор,И сотворившей отгадного словаВыдать не хочет коварный фарфор.
«Слышу песни плясовой…»
Слышу песни плясовойРазудалый свист и вой.
Пьяный пляшет трепака,И поёт у кабака:
«Тёмен был тяжёлый путь,Негде было отдохнуть.
Злоба чёрта стереглаИз-за каждого угла.
Только всё ж я хохотал,В гулкий бубен грохотал,
Не боялся никого,Не стыдился ничего.
Если очень труден путь,Можешь в яме отдохнуть.
Можешь, только пожелай,И в аду воздвигнуть рай». –
«Чьи, старик, поёшь слова?» –«Эх, с мозгами голова!
Был когда-то я поэт,А теперь поэта нет.
Пьяный, рваный, весь я тут.Скоро в яму сволокут
И зароют кое-как.Дай полтинник на кабак!»
«Грумант покрыт стеклянной шапкой…»
Грумант покрыт стеклянной шапкой.Под этой шапкой так тепло,Что у девицы, очень зябкой,Давно смущение прошло.
Что ей громады ледяныеИ внешний ветер и мороз!Ведь стёкла отразят сплошныеРазгул неистовых угроз.
Искусственное здесь сияетСветило, грея дивный сад,И роза здесь благоухает,И зреет сочный виноград.
Где мирт вознёсся горделивоНа берегу прозрачных вод,Нагие девы нестыдливоВедут весёлый хоровод.
Грохочут бубны и тимпаныВ руках у отроков нагих.Но вот вином полны стаканы,И шум веселия затих.
Настало время пожеланий.Чего ж, однако, им желать,Когда и льдины в океанеУж начали истаевать!
Межатомное разложеньеПостигло только грамм один,И началось передвиженьеИ таянье последних льдин.
«Идёшь, как будто бы летишь…»
Идёшь, как будто бы летишь,Как будто бы крылаты ноги,Которыми ты золотишьВзвеваемую пыль дороги.
Спешишь в просторах голубых,Упруго попирая землю.Я звукам быстрых ног твоих,Невольно улыбаясь, внемлю.
Мелькнула, – вот уж вдалекеКороткой юбки вьются складки.Остались кой-где на пескеНог загорелых отпечатки.
«Ни презирать, ни ненавидеть…»
Ни презирать, ни ненавидетьЯ не учился никогда.И не могла меня обидетьНичья надменность иль вражда.
Но я, как унтер Пришибеев,Любя значенье точных слов,Зову злодеями злодеевИ подлецами подлецов.
А если мелочь попадётся,Что отшлифована толпой,Одна мне радость остаётся, –Назвать клопом или клопой.
«С Луны бесстрастной я пришла…»
С Луны бесстрастной я пришла.Была я лунною царицей.На всей планете я слылаКрасавицей и чаровницей.
Бывало, Солнце и Земля,На небе пламенея вместе,Сжигали лунные поляДыханьем беспредельной мести.
В подвалах укрывались мыИли спешили к антиподам,Чтоб отдохнуть в объятьях тьмыПод звёздным полуночным сводом.
Разъединялися потомОгнём наполненные чаши,И наслаждались ясным днёмИ мы, и антиподы наши.
Великой силой волшебстваСебя от смерти я хранила,Жила я долго, и словаПророчеств дивных говорила.
Открыла я, в теченье днейИ двух светил всмотревшись зорко,Что дни становятся длиннейИ что земная стынет корка.
Смеялися моим словам,Но, исполняя повеленье,Подвалы рыли, чтобы тамНайти от гибели спасенье.
И всё, предсказанное мной,Сбывалось в медленные годы,И наконец над всей ЛунойВоздвиглись каменные своды.
Наукой изощрённый умВсе входы оградил в подвалы.Машин могучих гулкий шумСменяли трубы и кимвалы.
И вот с поверхности ЛуныВесь воздух выпит далью чёрной,И мы спустились в глубины,Царица и народ покорный.
Стекло влилось в пазы ворот,Несокрушимая преграда!В чертогах мой народ живёт,Доволен он, царица рада.
Наверх не ступишь и ногой, –Погибнет всяк, и стар, и молод:Там в новоземье смертный зной,А в полноземье смертный холод.
Наука и весёлый труд,Владея тайной электронной,Преобразили наш приютВ Эдем цветущий, благовонный.
Порой за стёклами ворот,Дивясь на груды лунной пыли,Народ теснится и поётСлегка прикрашенные были
О ветре, звёздах, о ручье,О вешнем упоеньи хмельном,Да о каком-то соловье,Совсем ненужном и бесцельном.
Ну что же, отчего не спеть!Но повторись всё, не захочетНикто уйти, чтобы терпеть,Как зной томит, как дождик мочит,
Глядеть, как, бешено крутясь,Бушует вьюга на просторах,Глядеть на лужи и на грязь,Скользящую на косогорах.
«Всё новое на старый лад…»
