Шалва Бакурадзе - Антология новой грузинской поэзии
«Эту квартиру, что мне знакома…»
Перевод И. Ермаковой
Эту квартиру, что мне знакомаВсю жизнь, запущенную, пустую,Прежде казавшуюся огромной,А после узкую и чужую;Этот теней блуждающих город,Где призрак облака проплывает,Где то куражится страх порою,То сумасшествие мозг взрывает;Кошмары этих тягучих улицС горьким лицом, безликой судьбою;Свет — непривычный холодный утлый;Ветер, тень твою рядом со мною;И своё имя я вспомню где-то,Кем-то окликнутое когда-то,Как мечту несбывшуюся детства,Дальний звук, печальный глуховатый.
ЖЕСТЯНЫЕ ЦИРКАЧИ
Перевод С. Арменян
Я жонглировал словами у замёрзшего окна.Ветры зимние стонали, и ночная тишинаОтвечала долгим эхом. Там, в подъезде, мрак и лёд.Я жонглировал словами эти ночи напролёт.Где-то там, в подвальной гнили, в груде хлама и старья,Пёс от боли извивался наподобие червя.Эх, судьба, — опять сплетаешь нить в запутанный клубок!Мне от горя и злосчастья не закрыться на замок.Зачумлён подъезд. Взлетаем на неведомый этаж.Над антеннами нависло небо — жестяной шалаш.Цирковые акробаты кувыркаются в ночи.Провода для них — канаты. Спишь? Так хлопай и молчи.Где-то там, в многоэтажке, просыпается малыш.Мать к нему — качает, шепчет: «Спят вокруг, а ты шумишь!»Спи, малыш, чего бояться, если за окном в ночиПросто страшно скалят зубы жестяные циркачи.
ДАВИД ЧИХЛАДЗЕ
СЛАВА КАЛИ, СЛАВА МАТЕРИ ДУШ!
Перевод К. Чухров
Воздвигай бумажные башниСреди уличных дождевых потоков,Отнеси усопшим сон,Чтобы они побыстрее ушли, ибоОни не приходят больше,Не поют иНе курят сигаретВ этой вечности, котораяОкружена холодным зимнимКосмосом и кружится на кровавомОстрие согнутого ножа Кали.Джайа кали, Джайа ма бхаватарини!Аум дум дургайа намах!Вот, мои бумажные корабли, в пустыне,Горят в огне иНе мокнут от воды.Вот, вселенная моего снаГордая в желтых огнях,В которых мужчины и женщины танцуютБез устали.Посмотри, поезда извиваютсяНе торопясь,И переносят тела из одногоМертвого города в другойВдоль таинственной реки,На углу улицы стоит женщинаВ ожидании журавлей, но ониНе появятся,Кто-то звонит по 59 центовомуТелефону,В два часа ночи,Почему-то ликуя.Я считаю прошлое,Но в руках и на голове —Ничто.Хотя возможно всеи начинается сейчас — прекрасныйОбед и немного сна.
«Это озеро. Вечер, когда мы с тобой присядем под елью…»
Перевод К. Чухров
Это озеро. Вечер, когда мы с тобой присядем под елью,Поставим на головы солнечные венцы и оливковымиТелами озвучим серебристое пространство.
Этот поцелуй, ночь, с горизонта сойдет ДианаИ громогласно прикажет: танцуйте, пойте! (вы наверноеНравитесь друг другу)…
Давай убежим от нее! Спрячем эту любовь. ЭтотБукет: ромашки, розы, колючкиИ святую, светлуюСлезу: маленькую настолько, что ей не скатиться, невысохнутьНикогда.
Потом — город,Витрины: если отражаешься в них, знай, что ты жив.Можешь там оставаться и ждать,Даже если я не приду и вдруг забуду,Что и ты — в этом городе, и помнишь всетак же как я
Дорогая, этоОзеро, вечер (когда мы присядем под елью,Поставив на голову солнечные венки и оливковыми теламиОзвучим серебристое пространство)Только туманВ нераскрытой розе.
ТИФЛИС
Перевод К. Чухров
Что остается в жизни, где нет конки,Где суженные проносятся молниеносно на рассвете;Сегодня Шалва поднялся в Шиомгвими, встречать весну;Сегодня с Карло два раза снимали череп в его любимомИ ужасающем Тифлисе 90-х бедномКвартале, в мусорной яме фабрик и мировой индустрии, Грмагеле,Грмагеле — очень похоже на слово: «имгере».Взять хотя бы песню Шота о нашем больном городе,Где ничего не осталось — ни государства, ниЖития и дажеБеспомощных собак, перебегающих с вокзальной площадиВ замыленную ночь. Не осталось таких же девок в замыленныхЗеркалах туалетов и душевых.Пой, посвяти это Сандро, которогоУже можно считать потерянным.Посвяти эту песню баням, где солнечный луч играетС водой из открытой форточки, играет с грязью и растаявшим куском мылаНа каменном полу, —Кто-то поет, кто-то сношается с однополым,Ибо каждый человекОдинокий и беспомощный ангел;Тифлис, откуда бегут природа, пейзажи, картиныДавних и драгоценных воздаяний.Откуда бегут минуты, лица и дажеПамять о них.Где министр безумен так же как поцелуи, деньги,Забота, путешествия и тыСтановишься таким же безумным;Тифлис, где мусор превосходит по количеству свалкиИ ни одна птица не находит укрытияВ небесной сини.Скажи, разве кто удержит тебя от того, чтобыПотерять возлюбленное тобой, разве скажет кто:«Постой, вот видишь у него — сердце, глаза — у этого».Помни, братство твое, в котором были Карло, Сандро,Шалва, Шота, множество женщин, детские звуки —Никогда больше не возвратится.
+
Перевод К. Чухров
+ ночью в муштаидском парке горят неоны + встреча + сад + мои тбилисские друзья будто ветераны нулевой отечественной войны + Карло Качарава и Нико Ломашвили + Нико Цецхладзе + Шалва цветок Панцулая + Мамука Цецхладзе + дом Сандро Кобаури + сюрсексиндустриализм + я сам, Давид Чихладзе + Ираклий (Лена) Чарквиани + Котэ («Дада» Дадиани) Кубанеишвили + Кетино Садгобелашвили + ракета Настя Хвостова + Метро + Гела Патиашвлии + Кети Месхи детская железная дорога + корабль + Меги Бурчуладзе + дай затянуться косяком с лукавой улыбкой + радио Тбилиси отвратительное и прекрасное + Мамука Джапаридзе + 4 аккорда на наших инструментах + Гиа Чиладзе + нежная гитара Кобы Кобаури + две звезды + Олег Тимченко + Манана Арабули (фотоаппарат) Кети Капанадзе +два дерева + мой отец в небытие кот Бруно Барс Эгоф в небытие три попугая зимнего небытия отец Меги все бывшие предметы небытия в комнате большого моря + старый и постстарый Тифлис порушенный большими колбасами + идем по улице между высокими заводами моркови и перца + видно солнце + наступаем на индустриальный оловянный мусор, подаренный, а может и нет + помним + Гиа Дзидзикашвили + Москва + Турция + Гурам Цибахашвили + Вова Железов + прыжок с балкона + парашют + сгибание ног + приземление + выпрямление коленей + взгляд направо и немного наверх + восход солнца + едет старый москвич или старое красное шевроле + испанская музыка + отпирание старых окон в большой деревне + большие деревенские жители громко смеются + развешена большая стирка + спустился с горы большой ветер + джох-арт[3] + кофе булка дыня арбуз + холодно снег + красная площадь + шагаем по индустриальному мусору + солнце сверху следует за нами + слова и горны + золото +тело + бусы + жизнь дружба свобода.
ТО, ЧТО ПОТЕРЯНО, НЕ НАЙТИ
Перевод К. Чухров
Бом! — Кали-Кали: поет Мриданга, мриданга солнце,Мриданга бьется, Мриданга — сердце!Бом! — где найти тех, чьи следы стерты с лица земли?Бом — Будда,Можно сидеть в лотосе миллион лет и никогда не узретьЧибу!Ибо есть город, а в нем метро не менее сложное, чем ты сам,Метро — его бессознательное.Тысячи женщин увиденные за миллионы лет — все — та единственнаяКоторой принадлежишь,Бом! Вспомни — сколько ты видел солнц и все они Одно!Бом! Вспомни — сколько лун ты видел и все они Одно!Кружится космическая карусель.Появляется гуру и говорит:Все, что теряешь сегодня, находишь назавтра.А я сообщаю вам сегодня же: мое сердце пещераНеандертальца, в которую войдет Чибу; так же как и когда-то впервые,Миллионы лет назад.Мое сердце тихо и глубоко, как неизвестный колодец,Сокрытый в недрах забытой земли.Бом! — Эти облака, реки, машины и галактики, — куда ониНаправляются с братской песней.Бом! — городские улицы и огненный горн:Не теряй ни мгновения,Не теряй вообще ничего.Бом! — на горизонте сна возникает свадьба снега с первым дождем.Бом! — Видишь! Сердце налилось подобно весне, набухло, как спящая грудь Белоснежки.Бом! Кто спасся от инстинкта смерти, автомобиля секса?Аборты на космическом пути — которые — круг.Потери на автостраде — которые — круг святого космического свеченья;Не забывая ни единого мгновенья, не забывая вообще ничего.Бом! — сердце мое непорочно до восхода солнца,Несется подобно хищнику за юной молнией. Глотает огни и нервы солнца.Бом! — сердце мое танец неслыханный, нестояние солнца, когда оно тебя видит…(Сейчас оно видит извилистые ступени миновавших жизнейв твоей прозрачной груди. По этим ступеням я бегал ломая шеюс античными букетами в руках).В засохшем лабиринте кашля и распутства, сердце мое —Корабль, который пройдет сквозь игры солнца и вернет насДомой.А далее боевой горн возглавит марши до окончательного томленья.От поцелуя до пыток, до расставанья.Поэтому я говорю: От Ah Hum Budda — это проще простогоМиллион лет сидеть в лотосе и не увидеть Чибу.
Я могу представить себе как жил Уитмен в окруженииПраисторических медуз. На дне морей, когда он был огромнымСиним осьминогом, грозой океанов, чучелом Посейдона иДружил с морской черепахой, а теперь поднялся наверноеПо небесным ступеням и в окружении женщин лакомится халвойИли пробует индийский гашиш, как раз тот, о котором мечтал.После этого виденья приду и скажу:Неизменен горячий завтрак последней любви — радио забытых дней.Матери, отцы, братья, сестры и вообще бензин,Керосин, масло любви.Есть у нас мантра — немецкое слово Liebestod.Биенье: Liebestod и вновь мантра — обращеньеВозлюбленных к Кали:Бом! Кали-кали (поет мриданга, Мриданга бьется, Мриданга солнце,Мриданга сердце): возьми наш последний кусок, наш подарок,Только оставь на время друг другу (душою к душе, телом к телу).Возьми наши кровь, пот, слезы, ибо кто знаетКогда пожертвуешь нами,И вот наконец возьми кусок совсем последний…Поет Мриданга: Om Ah Hum Budda?Очень легко миллион лет сидеть в лотосе и никогда неУвидеть Чибу, чье сердцеЦветок утренний.Чье сердце — ласточка в небе…
МУЭДЗИН, МАЛЬЧИК, ШЛЮХИ И ПОЭТ
