Борис Слуцкий - Том 3. Стихотворения, 11972–1977
«Вырабатывалась мораль…»
Вырабатывалась моральв том же самом цеху: ширпотреба, —и какая далекая дальпролегала от цеха до неба!
Вырабатывалась она,словно кофточка: очень быстро,словно новый букет винапо приказу того же министра.
Как вино: прокисла уже,словно кофточка: проносилась,и на очередном рубежету мораль вывозят на силос,
«Вдох и выдох…»
Вдох и выдох.Выдохов большеоказалось, чем вдохов.Вот и выдохлись понемногу.
В результате этой зарядкиразрядились.
Приседания, и подскоки,и топтопы, и «заложитеваши руки за вашу шею»или «сделайте шаг на месте».
Шаг на месте давно сменилсяшагназадом, обратным, попятным.Регулярные вдох и выдохобернулись вульгарной одышкой.
«Хвалить или молчать!..»
Хвалить или молчать!Ругать ни в коем разе.Хвалить через печать,похваливать в приказе,хвалить в кругу семьи,знакомому и другу,повесить орден ипожать душевно руку.Отметить, поощрить,заметить об удачах.При этом заостритьвниманье на задачах,на нерешенном, накакой-нибудь детали.
Такие времена —хвалебные —настали.
«Государственных денег не жалко…»
Государственных денег не жалко,слово чести для вас не звучитдо тех пор, пока толстою палкойгосударство на вас не стучит.
Вас немало еще, многоватоневнимающих речи живой.Впрочем, палки одной, суковатой,толстой,хватит на всех вас с лихвой.
В переводе на более поздний,на сегодняшний, что ли, языктак Иван Васильевич Грозныйупрекать своих ближних привык.
Так же Петр Алексеич Великийупрекать своих ближних привык,разгоняя боярские кликипод историков радостный крик.
Что там пробовать метод учета,и контроль, и еще уговор.Ореола большого почетапалка не лишена до сих пор.
«Опубликованному чуду…»
Опубликованному чудуя больше доверять не буду.Без тайны чудо не считается.Как рассекретишь, так убьешь.Даешь восстановленье таинства!Волхвов даешь!Жрецов даешь!
«Официальная общественность…»
Официальная общественностьтеряет всякую вещественность.
Она была пайком и карточкамии славой мировой была.Сейчас она сидит на корточках,объедки ловит со стола.
Теперь усилия какиенужны, какой десяток лет,чтобы опять вернуть пайки ей,вернуть лимит, вернуть пакет.
ПОЛНОЕ ОТЧУЖДЕНИЕ
Сытый — голодного, здоровый — больногоне понимает сегодня снова.
Начитанный не понимает невеждыи отнимает призрак надежды
на то, что суть не в необразованности,а, напротив, в незаинтересованности,
в ловле эрудиционных блох,а в остальном невежда не плох.
Невнимание и непониманиедостигают степени мании.
Уже у блондина для брюнетаникакого сочувствия нету.
Уже меломаны замкнулись в кружок,чтобы послушать пастуший рожок,
слюни от предвкушенья пускают,а пастуха туда не пускают.
СОЛОВЬИ И РАЗБОЙНИКИ
Соловьев заслушали разбойникии собрали сборникицокота и рокота и свиста —всякой музыкальной шелухи.Это было сбито, сшито, свито,сложено в стихи.
Душу музыкой облагородив,распотешив песнею сердца,залегли они у огородов —поджидать купца.
Как его дубасили дубиною!Душу как пускали из телес!
(Потому что песней соловьиноювдохновил и возвеличил лес.)
«Психика всегда стоящих в очереди…»
Психика всегда стоящих в очереди,психика всегда идущих без —эти психики друг дружкедвижутся наперерез.
Государственники, охранителисвой правопорядок берегут,беспорядка стражи и ревнителичерез расписание бегут.
«Умирают в своей постели!..»
Умирают в своей постели!И на этом вечном пределеунижают в последний разстолько раз униженных нас.
Не наплакавшись, не на плахе,а с удобствами и в тепле,нас оставив в крови и прахе,завершают свой путь на земле.
И подписываем некрологи,курим ладан, льем елей,понимая, что эти налогитоже надо платить скорей.
ЗАТЕСАВШЕЕСЯ СТОЛЕТЬЕ
Не машинами — моторамизвали те автомобили,запросто теперь с которыми —а тогда чудесны были.
Авиатором пилота,самолет — аэропланом,даже светописью — фотозвали в том столетьи славном,
что случайно затесалосьмеж двадцатым с девятнадцатым,девятьсотым начиналосьи окончилось семнадцатым.
ПАВЕЛ-ПРОДОЛЖАТЕЛЬ
История. А в ней был свой Христос.И свой жестокий продолжатель Павел,который все устроил и исправил,сломавши миллионы папирос,и высыпавши в трубочку табак,и надымивши столько, что доселев сознании, в томах, в домахтак до конца те кольца не осели.Он думал: что Христос? Пришел, ушел.Расхлебывать труднее, чем заваривать.Он знал необходимость пут и шори действовать любил, не разговаривать.Недаром разгонял набор он вширьи увеличивал поля, печатаясвои евангелия. Этот богатырькраюху доедал уже початую.Все было сказано уже давно,и среди сказанного было много лишнего.Кроме того, по должности даноему было добавить много личного.Завидуя инициаторам,он подо всеми инициативамиподписывался, притворяясь авторомс идеями счастливыми, ретивыми.Переселив двунадесять язык,претендовал на роль в языкознании.Доныне этот грозный окрик, зыкв домах, в томах, особенно в сознании.Прошло ли то светило свой зенит?Еще дают побеги эти корни.Доныне вскакиваем, когда он звонитнам с того светапо вертушке горней.
«Стыдились своих же отцов…»
Стыдились своих же отцови брезговали родословной.Стыдились, в конце концов,истины самой дословной.
Был столь высок идеал,который оказывал милость,который их одевал,которым они кормились,что робкая ласка семьии ближних заботы большиеотталкивали. Своидля них были только чужие.
От ветки родимой давнодубовый листок оторвался.Сверх этого было дано,чтоб он обнаглел и зарвался.
И в рухнувший домик отцавошел блудный сын господином,раскрывшимся до концаи блудным и сукиным сыном.
Захлопнуть бы эту тетрадьи, если б бумага взрывалась,то поскорее взорвать,чтоб не оставалась и малость.
Да в ней поучение есть,в истории этой нахальной,и надо с улыбкой печальнойпрочесть ее и перечесть.
ТРИДЦАТКИ
