Борис Слуцкий - Том 3. Стихотворения, 11972–1977
СТОЛБ В ОКНЕ
Бетонный столб поставили в окне.Торчит он между мной и небесами.А что от них осталось мне,об этом умозаключайте сами.
Перечеркнул пространства синеву.В окно глядит, не скажет «здравствуй».Отныне в переулке я живу,а прежде в звездном обитал пространстве.
Когда в окошке дерево рослои зеленело или облетало,оно напомнить не могло число,цифирь, штампованную из металла.
Фонарь не прибавляет свету мне:я обходился звездами с луною.Бетонный столб поставили в окне.Меж вечностью поставили и мною.
«Увидев в зеркале зеркало…»
Увидев в зеркале зеркало,я, конечно, понял,что превратился в зеркало.Овладениеискусством отраженияи отражениедо обалденияпостепенно привели к тому,что я превратился в зеркалоили же уподобился ему.Была другая возможность,что ястал не зеркалом, а пустотою,но все же яхоть что-нибудь стою.Сейчас еще разок проверю я,спрошу у соседа,исполнен доверия,отраженво мне онили совершенно не отражен.
«Историческую необходимость…»
Историческую необходимостьна полкорпуса я обогнал,а она за мною гонитсяи кричит: «Остановись!»
Знаю, что, едва остановишься,не отпустит вперед никогда.Потому, соблюдая дистанцию,не оглядываюсь, а бегу.
Что по ходу бега думается?Вот что мыслится на бегу:так ли ты необходима?может, можно и без тебя?
Нет, не сдамся, не поддамсяи не дамся в руки тебе.Может, я не из той истории,где необходима ты.
«Что бояться?..»
Что бояться?Не перебоятьсявсех, кто хочет грозить и пугать.Лучше слогом шута и паяцаих отчаянно изругать.
Лучше криво гримасы строитьпусть избитому до крови,чем уж льстиво массы трогатьизъявлениями любви.
Самовар, говорят, боялсяи старался кипеть в сторонеи в конце концов распаялся,и притом на малом огне.
Сбитый с ноги вставший на ноги,сбитый с толкуи понявший все,битый, тертый, я заново, нановоощущаю и то и се.
Потому что у праханету страха.
РОЖОН
В охотоведенье — есть такоймузей, не хуже других, —я гладил собственной рукойрожон. Без никаких.
На пулеметы немецкие — пер.На волю Господню — пер.Как вспомнишь занесенный топор —шибает в пот — до сих пор!
Но только вспоминать начнуОтечественную войнуи что-нибудь еще вспомяну —все сводится к рожну.
Быть может, я молод очень были не утратил пыл,быть может, очень сильно любили только потом — забыл.
Хочу последние силы собратьи снова выйти на ратьи против рожна еще раз — пратьи только потом — умирать.
«Никто не доказал, что впереди…»
Никто не доказал, что впередипрекраснее, чем позади,и что прогресс разумнее регресса.Срез века первого до РождестваХристовапрогрессивнее едвавторого, после РождестваХристова,векасреза.
Но химия какая-то в крови,механика какая-то в поступкахработают в погонщиках, в пастушкахи понукают нас: «Плыви
вперед, только вперед, всегда вперед,тебе прогресс показан,регресс тебе же противопоказан!»И понуканье за душу берет.
Подстегивает той пастушки кнут.Как ты ни ломан, бит и гнут,плывешь! Против течения плывешь,и завтрашним, грядущим днем живешь,и вспять не возвращаешься обратно.
А почему — не ясно. Непонятно.
КАК СДЕЛАТЬ РЕВОЛЮЦИЮ
С детства, в школе,меня учили,как сделать революцию.История,обществоведение,почти что вся литературав их школьном изложениине занимались в сущности ничем другим.Начатки конспирации,постановка печати за границей,ее транспортировка через границу,постройка баррикад,создание ячеекв казармах —все это спрашивали на экзаменах.Не знавший,что надо первым деломзахватывать вокзал,и телефон, и телеграф,не мог окончить средней школы!Однако,на проходивших параллельноуроках по трудустоляр Степан Петровичнизвел процент теориидо фраз:это — рубанок.Это — фуганок.А это (пренебрежительно) — шерхебок.А дальше шло:вот вам доска!Берите в рукирубанок, и — конец теории!Когда касалось дело революции,конца теориии перехода к практике —не оказалось.Теория,изученная в школеи повтореннаяна новом, более высоком уровнев университете,прочитанная по статьям и книгамкрупнейших мастеровреволюционной теории и практики,ни разу не была проверена на деле.Вообразитенарод,в котором четверть миллиардапрошедших краткий курс(а многие — и полный курс)теории,которую никто из нихни разу в жизнине пробовал на деле!
ГЕРОЙ И ТОЛПА
Толпа, как хор в трагедии греческой.Она исполнена важности жреческой.Из ряду вон вышедший индивидее коробит или дивит.Она поправляети тем управляет,то сволочит,то совестит,то взывает,то укрощает.Она ничего тебе не простит,хотя себе охотно прощает.
Но только свистнет кто-нибудь главный,толпа не теряет времени зря:с жестокостью надвигается плавной,затаптывает,слова не говоря.
«В графе „преступленье“ — епископ…»
В графе «преступленье» — епископ.В графе «преступление» — поп.И вся — многотысячным списком —профессия в лагерь идет.
За муки, за эти стигматы,религия, снова живи.И снова святые все святы.Все Спасы — опять — на крови.
«Неверующее государство…»
Неверующее государствоверило в чох, в сон,в метафору: пастырь — пастваи в моральный закон,в теории прошлого века,славящие прогресс,и к культу человекаиспытывало интерес.
О, если б убавить верыу атеистов тех.О, если бы знали мерусвоих фетишистских утех.О, если б добавить сомненьяв собранья, газеты, кино.О, если б разные мненьявысказывать было дано.
ХВАЛА ВЫМЫСЛУ
В этой повести ни одного,ни единого правды слова.А могло это статься? Могло —утверждаю торжественно снова.
Вероятья достигнуть легкос помощью фотоаппарата.Но в барокко и рококоуведут баллада, шарада.
Там журчит золотистый ручей.Там же пишут прерафаэлитыпоколенный портрет Аэлитыс генуэзским разрезом очей.
Достоверностью мир утомлен,ищет страусовые перья,раздобыть которые онможет с помощью легковерья.
Ищет логики сна. Таблицыумножения мифа и сна.Знает: где-то по-прежнему длитсясказка. Ну хотя бы одна.
«Вырабатывалась мораль…»
