Игорь Северянин - Том 4. Классические розы
1923 г.
Владимиру Маяковскому
Мой друг, Владимир Маяковский,В былые годы озорник,Дразнить толпу любил чертовски,Показывая ей язык.
Ходил в широкой желтой кофте,То надевал вишневый фрак.Казалось, звал: «Окатострофьте,Мещане, свой промозглый мрак!»
В громоздкообразные строки, —То в полсажени, то в вершок, —Он щедро вкладывал упрекиТому, кто звал стихи «стишок»…
Его раскатный, трибунальный,Толпу клонящий долу басГремел по всей отчизне сальной,Где поп, жандарм и свинопас.
В те годы черного режимаМы подняли в искусстве смерч.Володя! Помнишь горы КрымаИ скукой скорченную Керчь?
О вспомни, вспомни, колобродяВоспоминаний дальних мгу,В Гурзуф и Ялту, мой Володя,Поездку в снежную пургу.
В авто от берегов СалгираС закусками и коньякомИ этот кошелек банкира,Вдруг ставший нашим кошельком!
Ты помнишь нашу Валентину,Что чуть не стала лишь моей?!Благодаря тебе, я вынулИз сердца «девушку из фей»…
И, наконец, ты помнишь Сонку,Почти мою, совсем твою,Такую шалую девчонку,Такую нежную змею?…
О, если ты, Владимир, помнишьВсе эти беглые штрихи,Ты мне побольше, поогромнейШвырни ответные стихи!
24 янв. 1923 г.
Кузине Шуре
А.М.К.
Вы пишете, моя кузина,Что Вам попался на глазаРоман «Падучая стремнина»,Где юности моей гроза,Что вы взволнованы романом,Что многие из героиньЗнакомы лично Вам, что страннымВолненьем сверженных святыньОбъяты Вы, что я, Вам чуждыйДо сей поры, стал меньше чужд,Что Вы свои былые нуждыСреди моих — Вам чуждых — нуждВ моем романе отыскали,И что моих запросов рядПодобен Вашим, что едва лиЯ буду сходству, впрочем, рад…Подход к любви, подход к природе,Где глаз не столько, сколько слух,И все другое в этом родеВы говорите в письмах двух…Спасибо, дорогая Шура:Я рад глубокому письму.Изысканна его структураИ я ль изысков не пойму?Все, все, что тонко и глубоко,Моею впитано душой, —Я вижу жизнь неоднобоко.Вы правы: я Вам не чужой!
1923 г.
Из «Писем к первой»
Мы пять минут назад пришли из парка.О, если б знала ты, как он красив!Предвешний снег, вчера белевший марко,Сегодня снова чист. ОстановивНачавшееся таянье, ночнаяМетель опять вернула нам зиму.Я не горюю вовсе потому,Что это лишь на день, моя родная:Ведь завтра снова солнце загремитВ свои победоносные литавры,И голову весна украсит в лаврыСеверновешней девушке Лилит…Весь парк в горах. Он кедрово-сосново —Еловый. Много тут и пихт густых.Он каждый день выглядывает новоНа склонах гор отвесных и крутых.Посередине парка вьется тонкоИзвилистая журчная речонка,Где в изобилье черная форель,Которую вылавливаем ловко, —Лишь поднесет к устам своим свирельПленительный на севере апрель —Я и моя подруга-рыболовка,К реке ведет громадной буквой «Эс»Отлогая дубовая аллея,Куда мы любим летом под навесДубов войти, а там, за ней, белеяНа противоположной сторонеРеки, на скалах, в синей тишинеСедых, голубоватых, в виде рамокРастущих, кедров — спит изящный замок,Где сорок пять покоев. Но штандартНад башнею давно уже разорван.Лишь изредка на шпиль присядет ворон —Достойный лихолетья злого бард…А под горой, под тридцатисаженнойСлоистой и цветистой крутизной,Своею сизо-голубой волнойПлеща о берег, солнцем обожженныйВ златоиюльский изумрудный знойУтонченное призрачное мореБалтийское — во всем своем просторе.Есть в парке грот, у замка, над рекой,Где ручеек прозрачный, еле слышноЖурча, течет. А перед входом пышноЦветет шиповник розовой стеной.В саду фруктовом груши и черешни,В оранжерее крупный виноградИ персики. И я, как инок, радБродить средь них в день светозарно-вешний.Под осень ал колючий барбарис,Из узких ягод чьих готовим литрыЛикера, упоительные цитры,И наши знатоки — один, Борис,Нарциссов принц, и Александр, принц лилий,Ему приписывают свойство крылий,С чем даже я, из знатоков знаток,Не стану спорить, пробуя глоток…Итак, для твоего, голубка, взораЯ набросал окрестность замка Орро.От нашей хижины в полуверсте,Он виден из окна моей рабочейЗалитой светом комнаты, где очиФелиссы мне твердят о красоте!
1922
Лучезарочка
1Сирень расцветала белая,Фиолевая сирень.И я, ничего не делая,Пел песни весь Божий день.Тогда только пол-двадцатогоИсполнилось мне едва, —И странно ли, что листваКазалась душе объятоюДыханием Божества?
2На дачи стремились дачники, —Поскрипывали возы.И дети, закрыв задачники,Хранившие след слезы,Ловили сачками бабочекИ в очере козерог,И вечером у дорогПодпрыгивала бодро жаба,Чеканящая свой скок.
3Мы жили у водной мельницыИ старенького дворца.Салопницы и постельницыТам сплетничали у крыльца.Противные вы, сплетницы, —Единственное пятноНа том, что забыть грешно.Пусть вам, забияки-сплетницы,Забвение суждено.
4Была небольшая яхточкаПостроена мужичком,Не яхточка, а барахточка,Любившая плыть вверх дном…Была она лишь двухместная,И, если в ней плыть вдвоем,Остойчива под веслом;Но третьего, — неуместного, —Выкидывала ничком…
5Моя дорогая ЖеничкаПриехала вечеркомИ, наскоро три вареничкаПокушав, полубегомОтправилась прямо на речку,И я поспешил за ней,В бесшумье ночных тенейЛюбимую ЛучезарочкуКатая, прижать тесней.
6. . . . . . . . . .
7Всю ночь мы катались весело,Друг к другу сердца крыля.Подруга моя повесилаШаль мокрую у руля.Ты помнишь? ты не забыла лиТого, что забыть нельзя,И что пронеслось, скользя?Да, полно, все это было ли?Расплылась воды стезя.
8Любимая! самая первая!Дыханье сосновых смол!..Была не всегда жизнь стервою —Твердит мне твое письмо,Летящее в дни июльские,Пятнадцать веков спустя(Не лет, а веков, дитя!)Чтоб дни свои эсто-мулльскиеЯ прожил, о сне грустя…
9Пустяк, ничего не значащий,Значенья полн иногда, —И вот я, бесслезно плачущий,Былые воздвиг года.Лета вы мои весенние, —На яхточке пикники,Шуршащие тростники, —Примите благоговениеДрожащей моей руки.
10Рука, слегка оробелая…Былого святая сень…Сирень расцветала белая,Фиолевая сирень!Как трогательны три вареничка,И яхточка, и вуаль,И мокрая эта шаль,И ты, дорогая Женичка,Чье сердце — моя скрижаль!
1922 г.
Апофеоз
Моя литавровая книга —Я вижу — близится к концу.Я отразил культуры иго,Природу подведя к венцу.
Сверкают солнечные строфы,Гремят их звонкие лучи.Все ближе крест моей ГолгофыИ все теснее палачи…
Но прежде, чем я перестануНа этом свете быть собой,Я славить солнце не устануИ неба купол голубой!
Я жажду, чтоб свершали турыСозвездья бурно над землей.Я жажду гибели культурыНенужной, ложной и гнилой!
Я жажду вечного зеленца,Струящего свой аромат.Они звенят, литавры солнца!Они звенят! Они звенят!
И в этом звоне, в этом громе,И в этой музыке лучейЯ чувствую, как в каждом домеЖивой сверкает горячей!
1923 г.
