Давид Самойлов - Стихи
1957 или 1958
" Запахло весной невесомой "
Запахло весной невесомойНа улицах, на площадях,И город стоит полусонныйИ страсти меня не щадят.
И, словно с крутого разбега,Стучать начинают сердца,Пьянея от талого снега,Как юный солдат от сырца.
конец 1950-х или начало 1960-х
" Я сегодня в запой тоскую, "
Я сегодня в запой тоскую,И оплакиваю, и виню,И с ушедшими я толкую,И оставшихся хороню.
Не осколочками металлаИ не капельками свинцаРаскидало нас, разметало,Разлучило наши сердца.
Разлучили нас только робость,Только робость и суета,Разъедавшие сердца область,Полость горла, как кислота.
Только пьётся, но не поётся,Сердце бьётся, но не гремит.Всё ушедшее остаётся,Всё оставшееся томит.
конец 1950-х или начало 1960-х
Мой стих
Мне друзья преподносят упрёки,Что пишу я редко и мало.Да, я знаю об этом пороке.Что ж мой стих безо времени смяло?
Я бы мог привести им резоны —Дескать, то, да другое, да третье.Что повсюду стояли препоны,Что не я виноват, а столетье.
Нет! Я сам изломать его тщился!Сам добром называл беззаконье,Белым голубем — племя воронье.Он учился и не научился.
Я гонял его за подаяньем,Попрекал его коркою чёрной.Всё равно он стремился к деяньям,Он был лучше меня и упорней.
Мне друзья подносили упрёки.Мне враги наносили обиды.И кишели вокруг лжепророкиИ стихи их жирели, как гниды.
Думал: дурь из него я повыбью,Доведу я его до приличья,Чтобы стал карасём на безрыбье,Чтоб вороною стал на бесптичье.
Но, как узник в тюремном халате,Прикрывающем узкие плечи,Он молчал, как молчат в каземате,Сохраняя достоинство речи.
Только сделался резче и гуще,Недоступней обидам, досадам.Он был сослан, а позже отпущен,Амнистирован, но не оправдан.
И опять он стучит в мои двери,Еретик, изрыгающий пламя,Чтобы с паперти крикнуть о вереФарисеям, торгующим в храме.
конец 1950-х или начало 1960-х
Прощание с Грузией
Рассвет едва-едва сквозилСквозь дождевые капли.Я был счастли’в, я увозилС собой улыбку Картли…
Ещё не спал вчерашний хмель,Я озирал природу.Какой-то город, как в купель,Глядел в речную воду.
Темнели горы вдалеке,И крепость над долинойБыла, как сокол на рукеВ охоте соколиной.
Потом рассвет отполыхалЛиловым, сизым, алым,И я увидел перевал,И был над перевалом.
И я последний бросил взглядТуда, где возле МлетаКаких-то два часа назадСо мной простилось лето.
Прощай, прекрасная страна!Привет тебе с порога!Немало попил я винаИз крученного рога.
Какие ночи за столомПрошли в хмельном угаре,И как шумела за окномВзволнованная Мтквари!..
Бывает в чувствах острота,В уме такая ясность,Что важным смыслом налитаДля нас любая частность —
Суровый облик старикаИ голые побеги,И женщина у родникаС кувшинами в Казбеги,
И медно-бурая скала,И коз мохнатых кучка,И седловина, где спалаРастрёпанная тучка…
Я всё увидел в этот мигИ с чувством сладкой болиПроизносил прощальный стихПочти помимо воли.
около 1961
Железная мазурка
Мы в дом постучались ночью,Нам сразу дверь отворили.Тогда я увидел очи,Очи панны Марыли.
Зрачки её были бездонныОт ужаса и от боли.В них руки ломали мадонныВ огненном ореоле.
Над городом порохом пахло,И жжёным железом, и толом.Кудлатое пламя, как пакля,Металось над старым костёлом.
Всё прядало и мельтешило,И тени качались в проулке.И сразу метель закружилаПод звуки железной мазурки.
О, старая польская лира!О, музыка, слава и нега!О, бледная панна МарыляВ мазурке света и снега!
Я дверь прикрыл за собою,Шагнул я грубо и смело.И окон стекло голубоеПлясало, дрожало и пело.
Окно озарялось ракетойИ сразу ночь выцветала.Над женщиной полураздетойТри зеркала хохотало.
А может, сама МарыляСмеялася? Не сама ли?В зрачках её, спутав крылья,Три ангела руки ломали.
Снег вспыхивал за занавеской,И ды’мы метались, как бурки,Плясал городок мазовецкийПод звуки железной мазурки.
1961[6]
" На любовь даётся право, "
На любовь даётся право,А ревность живёт без прав.Она растёт, как травы,Она сильнее трав.
Она растёт зимоюНа льду и на снегу.И я с такой живоюБороться не могу…
1945
Декабристы
Поэзия! не хитросплетеньем,Не покоем, не отводом глаз —Ты дана нам гамлетовской тенью,Чтобы мучить слабых нас.
Не затем, что сами не доели,Не затем, что низость лезет в честь,Не затем, что будни надоели,А вино в бутылках есть;
А затем, чтоб на Сенатской пушкиРазбудили дремлющий металл;А затем, чтоб Александр ПушкинНам стихи о вольности читал.
Она подобна пламенному сплавуНеповиновенья и тоски,Где генералы, отвергая славу,К Рылееву идут в ученики.
1946
Из поэмы
Тяжёлый мост в пыли закатаНад фиолетовой рекой.Шуршит вода, как под рукойРукав бухарского халата.
Вагон летит на мост, на воздухРакетой с голубым хвостом.Его двойник мелькает в звёздахПод опрокинутым мостом.
Как несгораемые кассы,Стоят вокзалов терема.Сдвигают светлые каркасыПолунаклонные дома.
И как гладильная доска,Шипит шоссе под утюгами.Двумя асфальтными кругамиВ потёмках светится Москва.
…
Вдруг приближается гроза,Жару беззвучно нагнетая.Под ветром падает лоза,И к небу ласточка взлетает.А облака, прогрохотав,По тракту катятся обозом.И ветер, не касаясь трав,Летит, задрав подол берёзам.
И вдруг — ударом кулака,И вдруг — по шкуре барабаннойНалётом влаги ураганнойСнижающиеся облака —Секут и хлещут — не струёй —Сплошной водой, стеной, обвалом.И молньи тычут остриёС размаху и куда попало.Как водяное колесо,Глухими крутит жерновами.И ледяною полосойБесчинствуют над головами.Эге, гроза! ликуй и лей!Пройдись своим разгулом синимПо одиночеству полейИ по лепечущим осинам.Переиначивай, крои!Мости луга кусками тверди!Неодолимее любвиИ неминуемее смерти!
Когда, очнувшись, семафорЧесть отдал с выправкой солдатской,И поезд утащил в просторВагоны, пахнущие краской,На затерявшемся разъездеМир стал предельно ощутимВ росе разбрызганных над нимПрохладных, гаснущих созвездий.Светало. Воздух был глубок.Внизу — лощина, точно заводь.Кустарник. Дальше на востокДва облака учились плавать.Большак. Прибрежное селоОткрылось за холмом покатым.Сиреневым и розоватымСтал угол неба. Рассвело.Давно знакомые места…
1946
