Иосиф Бродский - Пейзаж с наводнением

На виа Фунари

Странные морды высовываются из твоего окна,во дворе дворца Гаэтани воняет столярным клеем,и Джино, где прежде был кофе и я забирал ключи,закрылся. На месте Джино —лавочка: в ней торгуют галстуками и носками,более необходимыми нежели он и мы,и с любой точки зрения. И ты далеко в Тунисеили в Ливии созерцаешь изнанку волн,набегающих кружевом на итальянский берег:почти Септимий Север. Не думаю, что во всемвиноваты деньги, бег времени или я.Во всяком случае, не менее вероятно,что знаменитая неодушевленностькосмоса, устав от своей дурнойбесконечности, ищет себе земногопристанища, и мы — тут как тут. И нужно еще сказатьспасибо, когда она ограничивается квартирой,выраженьем лица или участком мозга,а не загоняет нас прямо в землю,как случилось с родителями, с братом, с сестренкой, с Д.Кнопка дверного замка — всего лишь кратерв миниатюре, зияющий скромно вследствиеприкосновения космоса, крупинки метеорита,и подъезды усыпаны этой потусторонней оспой.В общем, мы не увиделись. Боюсь, что теперь не скоропредставится новый случай. Может быть, никогда.Не горюй: не думаю, что я мог быпризнаться тебе в чем-то большем, чем Сириусу — Канопус,хотя именно здесь, у твоих дверей,они и сталкиваются среди бела дня,а не бдительной, к телескопу припавшей ночью.

Корнелию Долабелле

Добрый вечер, проконсул или только-что-принял-душ.Полотенце из мрамора чем обернулась слава.После нас — ни законов, ни мелких луж.Я и сам из камня и не имею праважить. Масса общего через две тыщи лет.Все-таки время — деньги, хотя неловко.Впрочем, что есть артрит если горит дуплеткак не потустороннее чувство локтя?В общем, проездом, в гостинице, но не об этом речь.В худшем случае, сдавленное «кого мне…»Но ничего не набрать, чтоб звонком извлечьодушевленную вещь из недр каменоломни.Ни тебе в безрукавке, ни мне в полушубке. Язнаю, что говорю, сбивая из букв когорту,чтобы в каре веков вклинилась их свинья!И мрамор сужает мою аорту.

С натуры

Джироламо Марчелло

Солнце садится, и бар на углу закрылся.

Фонари загораются, точно глаза актрисаокаймляет лиловой краской для красоты и жути.

И головная боль опускается на парашютев затылок врага в мостовой шинели.

И голуби на фронтоне дворца Минеллиебутся в последних лучах заката,

не обращая внимания, как когда-тонаши предки угрюмые в допотопныхобстоятельствах, на себе подобных.

Удары колокола с колокольни,пустившей в венецианском небе корни,

точно падающие, не достигаяпочвы, плоды. Если есть другая

жизнь, кто-то в ней занят сборомэтих вещей. Полагаю, в скором

времени я это выясню. Здесь, где столькопролито семени, слез восторга

и вина, в переулке земного раявечером я стою, вбирая

сильно скукожившейся резинойлегких чистый, осенне-зимний,

розовый от черепичных кровельместный воздух, которым вдоволь

не надышаться, особенно — напоследок!пахнущий освобожденьем клеток

от времени. Мятая точно деньги,волна облизывает ступеньки

дворца своей голубой купюрой,получая в качестве сдачи бурый

кирпич, подверженный дерматиту,и ненадежную кариатиду,

водрузившую орган речис его сигаретой себе на плечи

и погруженную в лицезренье птичьей,освободившейся от приличий,

вывернутой наизнанку спальни,выглядящей то как слепок с пальмы,

то — обезумевшей римскойцифрой, то — рукописной строчкой с рифмой.

Aere Perennius[7]

Приключилась на твердую вещь напасть:будто лишних дней циферблата пастьотрыгнула назад, до бровей сытакрупным будущим чтобы считать до ста.И вокруг твердой вещи чужие ейвстали кодлом, базаря «Ржавей живей»и «Даешь песок, чтобы в гроб хромать,если ты из кости или камня, мать».Отвечала вещь, на слова скупа:«Не замай меня, лишних дней толпа!Гнуть свинцовый дрын или кровли жесть —не рукой под черную юбку лезть.А тот камень-кость, гвоздь моей красы —он скучает по вам с мезозоя, псы:от него в веках борозда длинней,чем у вас с вечной жизнью с кадилом в ней».

Август

Маленькие города, где вам не скажут правду.Да и зачем вам она, ведь все равно — вчера.Вязы шуршат за окном, поддакивая ландшафту,известному только поезду. Где-то гудит пчела.

Сделав себе карьеру из перепутья, витязьсам теперь светофор; плюс, впереди — река,и разница между зеркалом, в которое вы глядитесь,и теми, кто вас не помнит, тоже невелика.

Запертые в жару, ставни увиты сплетнеюили просто плющом, чтоб не попасть впросак.Загорелый подросток, выбежавший в переднюю,у вас отбирает будущее, стоя в одних трусах.

Поэтому долго смеркается. Вечер обычно отлитв форму вокзальной площади, со статуей и т. п.,где взгляд, в котором читается «Будь ты проклят»,прямо пропорционален отсутствующей толпе.

Бегство в Египет (2)

В пещере (какой ни на есть, а кров!Надежней суммы прямых углов!)в пещере им было тепло втроем;пахло соломою и тряпьем.

Соломенною была постель.Снаружи молола песок метель.И, припоминая его помол,спросонья ворочались мул и вол.

Мария молилась; костер гудел.Иосиф, насупясь, в огонь глядел.Младенец, будучи слишком малчтоб делать что-то еще, дремал.

Еще один день позади — с еготревогами, страхами; с «о-го-го»Ирода, выславшего войска;и ближе еще на один — века.

Спокойно им было в ту ночь втроем.Дым устремлялся в дверной проем,чтоб не тревожить их. Только мулво сне (или вол) тяжело вздохнул.

Звезда глядела через порог.Единственным среди них, кто могзнать, что взгляд ее означал,был младенец; но он молчал.

«Меня упрекали во всем, окромя погоды…»

Меня упрекали во всем, окромя погоды,и сам я грозил себе часто суровой мздой.Но скоро, как говорят, я сниму погоныи стану просто одной звездой.

Я буду мерцать в проводах лейтенантом небаи прятаться в облако, слыша гром,не видя, как войско под натиском ширпотребабежит, преследуемо пером.

Когда вокруг больше нету того, что было,не важно, берут вас в кольцо или это — блиц.Так школьник, увидев однажды во сне чернила,готов к умноженью лучше иных таблиц.

И если за скорость света не ждешь спасибо,то общего, может, небытия броняценит попытки ее превращенья в ситои за отверстие поблагодарит меня.

Примечания

1

Конец века (фр.)

2

Помни обо мне — шепчет прах.

Петер Гухель (нем.)

3

Ясли (ит.)

4

Женский портрет (ит.)