Антология - Поэзия Латинской Америки
Удел
Перевод М. Самаева
Где они — те, что так улыбалисьи были свежи, как рассветные розы?Где они — те, что были чисты,точно вода, которая в сердце лесастекает с высоких камней?
Где они — те, что были прекрасны,те, в чьих глазах отражались звезды?Где они — те, кому зори дарилимузыку благовеста и краски?
Где они — те, что были легки и в танцегнулись, как ветви под порывами ветра?Где они — те, что набирали в кувшиныживую воду фонтана?
Где они — те, в чьих улыбках, веселых и милых,таяли сумерки жизни?Где они — те, что в темные кудрисердечко цветка вплетали?
Как далеки они, боже!Туда, где сплетаются корни твоих деревьев,осыпались, точно ночные листья.
ВИНИСИУС ДЕ МОРАИС [100]
От родины вдали
Перевод М. Самаева
Моя родина — это как улыбка застенчиваяили желание плакать…Она как уснувшая девочка,моя родина.Почему помню ее лишь такую?Почему, на ребенка спящего глядя,вдруг до спазм горловых, затоскую?
Бела спросят о родине, чтó отвечу? Не знаю…Поле, город, дорога ели чаща лесная?Я не знаю ее «почему» и «когда»,только знаю: она — это свет я вода,которые вылечат, будь в твоем сердце хоть рана сквозная.А больше о ней не знаю…
Я хотел бы глаза целовать моей родины,гладить волосы ей под напев колыбельной,я б ей новое платье купил, если б мог,приодел бы ее хоть немного:ведь ни туфелек нет, ни чулоку дикарки моей босоногой.
Почему так люблю тебя, родина,я, живущий вдали от родины,я — занесенный ветром бог знает куда,я — не спешить обреченный,я — всеми нервамик боли времени подключенныйя — частица звена между словом и делом,я — незримая нитьмежду всеми «прощай», между всеми «навеки»,я — посмевший о стольком забыть…Ты во мне, как любовь, которая толькопритворилась умершей;ты во мне, как цветок,случайно примятый;ты, как вера, которой никтоменя не учил;ты во всем — и во всем, что со мной, ты повинна,даже в комнате этой, большой и чужой,с камином.
Новой Англии ночи… Забыть ли, как до рассветая Центавра искал с лучезарными альфой и бетой,обегая глазами весь звездный реестр,как напрасно из капель расплавленного металлая составить мечтал Южный Крест.Рассветало…Ты — медовый источник;ты — грустно глядящий зверек,средоточье дорог моей жизни, и цель, и опора.Даже лишенный всего, я бы в сердце берегискру надежды, что скоропереступлю твой порог.
Чтобы видеть тебя, моя родина, чтобытолько вновь тебя видеть, я всем пренебрег.Глух и нем ко всему, раздражен, одинок,мучим приступами то бессилья, то злобы,рвал стихи, рвал с возлюбленными, что ни шаг —ошибался, плутал… И устал, и иссяк…
Моя родина:.. Это не брызжущий зеленью свежейрай земной — это белая даль побережий,это земли пересохшая глотка, пустынность дороги анаконда реки,ползущей сквозь дебри тропические,реки, пьющей тучи, переваривающей песоки вливающейся в Атлантический.
Моя родина… Сыщешь ли ярче, знойнейи с глазами как два озерка доброты.Помню, раз на экзамене, с мыслью о ней,латинское «Libertas quod sera tamen»перевел как «Свободною станешь и ты»…Вот и памятен мне тот экзамен.
Моя родина… Вспомню —и невольно глаза зажмурю:вот ветер в лицо твое смуглое плещет лазурью,вот кудри твои лохматит его пятерня.Этот ветер приносит твой запах через многие мили разлуки,и я слышу твое дыханье,а в груди твоей — ритмы батуки,и тепло твое, и твой голод проникать начинают в меня.Для иных, моя родина, ты велика, — для меня ты —островок в моем сердце, островок безымянный, объятыйморем нежности. Имя твое я давнострашусь называть, потому что бешусь от бессилиявыразить то, что в груди поднимает оно,патрицианское имя твое — Бразилия.
А теперь позову соловья (с ним друзья мы),позову и признаюсь:— Есть певчая птичка по имени сабиá.Передай ей, пожалуйста, текст птицеграммы:«Родина, больно сердцу, вспоминающему тебя.Винисиус де Мораис».
Женщине, которая проходит мимо
Перевод П. Грушко
Боже мой правый, как сердцу милата, что со мною, как воздух, была!Белые груди прохладнее роз,радостна радуга легких волос,рот ее полуоткрытый так свеж —рот ее семь опалили надежд!
О, как была она сердцу мила —та, что со мною, как воздух, была!Чувства ее — как стихов сотворенье,грусть ее — доброй печали томленье,волосы нежною вьются травойнад горделивой ее головой.Дикие руки — как шеи лебяжьи,нет ни белее, ни гибче, ни глаже.
Боже мой правый, как сердцу милата, что со мною, как воздух, была!
Как я люблю ее! Что же проходитмимо меня и с ума меня сводит?Мимо проходит с усмешкой у рта,в полночь и в полдень — моя маета!Бросила — разве тебе я не пара?Сердишься — разве не лютая кара,облик твой милый в разлуке тая,видеть при встрече, что ты не моя!Что ж стороною проходишь ты? Что жсолнцем над сердцем моим не взойдешь?Вечно я вижу тебя, как в тумане.Разве мое не правдиво желанье?Что же ты сердцем моим погнушалась?Что же не сменишь жестокость на жалость!
Боже мой правый, как сердцу милата, что со мною, как воздух, была!
Боже, верни мне любою ценойженщину ту, что рассталась со мной!Ради твоих неизбывных мучений,боже мой правый, услышь мои пени,пусть, как великое чудо господне,женщина в дом мой вернется сегодня!Пусть успокоит, вернувшись обратно,та, что была и чиста, и развратна, —женщина, легче коры на волне,корнем вошедшая в сердце ко мне.
ЖОАН КАБРАЛ ДЕ МЕЛО НЕТО[101]
Перевод М. Самаева
Реклама для туристов в Ресифе
Здесь море — как горный склон:правильный, синий, округлый,он выше рифов встаети чащ на равнинах юга.
Пользуйтесь нашим морем,его побережье — этолезвие из металлаи геометрия света.
Собственно город — вот он:реку тесна, лачуги,сжав известковые плечи,лепятся друг на друге.
Здесь по архитектуревы бы урок получили:легкости и равновесья,непринужденности стиля.
Будни бедняцкой реки,полные однообразья,текут в цементном склероземедленной кровью — грязью.
Люди при жизни тлеютна берегах замшелых:холод и гниль отбросов —вот их судьба, удел их.
Поймете здесь: человеквысшая мера всему.Но — если жизнь, а не смертьмера ему самому.
Пейзаж по телефону
Когда б мы по телефонуни говорили, казалось,твой голос ко мне доносилсяиз светом залитого зала.
А там, за дюжиной окон,мог различить я вскореутро, и больше чем утро,поскольку оно — морское.
Северной нашей Атлантикиутро, еще у подножьякаменного полудня,где берег на камня тоже.
Утро из Пернамбукос такой чистотой во взгляде,какая — только в Ресифе,в Олинде или Пьедаде,
где разбивается солнцео паруса на осколкии о плоты, что белыот многолетней просолки;
плоты — как павшие стены,но облаченьем светане солнце их осияло,не в солнце они одеты:
оно лишь сняло покровыиз сумрака и тумана,чтоб обнажилось вольното, что под ними дремало.
Твой, голос по телефонутаким мне казался, будтооблачена была тыв это прозрачное утро;
так чист был и свеж он, словнозвонила ты мне нагаяиль только в том, что скинешь,в ванну ногой ступая;
одежды такая малостьбыла на тебе, что еюне затмевался твой свет,когда ты звонила, вернее,
казалось мне, что лишь ваннабыла твое одеянье,и не воды отраженьембыло твое сиянье, —
вода выпускала толькотвой собственный свет на волю,как шестью строфами выше,солнце, касаясь соли.
Ткань утра
