Антология - Поэзия Латинской Америки

Элегия

Чего он хочет,студеный ветер?Он то и делостучится в двери,моля: — Открой!

Мне страшен ветерненастной ночи,поры холодной,что пахнет моремпустынных пляжей.

В его надрывноймольбе мне слышностенанье мертвых,идущих к людям,чтоб обогреться.

Я тоже ветромоднажды стану,к твоим дверямс мольбой приникну.Но я придуне зимним ветромненастной ночи,поры холодной.

Весенним ветромк тебе приду яи губ твоихкоснусь, ласкаядыханьем листьев,цветов, уснувшихв ночной теплыни.

И ты услышишьмой голос: — Помни!..

СЕСИЛИЯ МЕЙРЕЛЕС[97]

В деревне осенью

Перевод М. Самаева

Воздуха горькая свежесть,робкая мягкость травы,бурая глина холма,беззащитного перед стужей,бык, разминающий грязь,поле, руки, серпы,птицы, пьющие небо из лужиц.

Лачуги. Они ни в какую историюне внесены;сутулятся, но не упастьдо последнего силятся.Так бесконечны поля,что не думаешь — как грустны.Ночь придет и на это всеопрокинет чернильницу.

Обрюзглые тучи; последняя пчелкана качающемся цветке;белье на заборах и ветках полощется;цикада где-то струну настраивает,а вдалекемост и река под ним,как само одиночество.И хочется здесь навсегдазатерять во времени взгляди плыть в волнах слов,их теченью судьбу свою вверив,ждать чего-то всегда,и куда-то брести наугад,и глядеть, как текут муравьипо стволам деревьев.

КАРЛОС ДРУММОНД ДЕ АНДРАДЕ[98]

Элегия

Перевод П. Грушко

Ты безрадостно трудишься на немощный мир,где формы и действия не содержат никакого примера.Старательно повторяешь универсальные движения.Холод, зной, безденежье, сигарета, поиски женщины.

Герои заполонили парки, где ты крадешься, как тень,разглагольствуют о добродетели, самоотречении,самообладании, понимании момента.Вечером, когда моросит, раскрывают бронзовые зонтыили садятся за учебники истории в сумрачных библиотеках.

Ты любишь ночь за ее разрушительную силу,знаешь, что во сне все проблемы умирают.Но зловещее пробуждение подтверждает существование машин,возвращая тебя, гномика, в лоно невозмутимых пальм.

Ты бродишь среди умерших ж беседуешь с нимио грядущих делах и душевных делишках.Литература пожрала твои лучшие часы любви.А сколько времени, отпущенного на ласки,убито на телефон!

Заносчивое сердце, призван свое поражение,отсрочь на столетие общественную радость,смирись с дождем, войной, безработицей,несправедливым распределением благ,ведь ты же не взорвешь в одиночкуостров Манхэттен.

Взявшись за руки

Перевод П. Грушко

Я не буду поэтом одряхлевшего мира.И не буду петь о мире грядущем.Я узник жизни, я смотрю на друзей.Они печальны, но очень надеются.Среди них действительность беспредельна.Настоящее — огромно, не потеряться бы.Чтобы не потеряться — возьмемся за руки.Я не буду петь о красотках, рассказывать байкио вздохах при луне, о дивных пейзажах,распространять ужасы и письма самоубийц,не сбегу на острова, не буду похищен ангелом.Мой материал — Сегодня, сегодняшнее время,сегодняшние люда, сегодняшняя жизнь.

Наше время

Перевод М. Самаева

Это время разъединенья, времярасчлененного человека.

Напрасно листаем тома,странствуем и придаем себе лоск.Час вожделенный крошится на мостовую.Люди требуют мяса. Тепла. Ботинок.Мало одних законов. Лилии не родятсяиз законов. Мне имя — толпа.Я расписываюсь на камне.

Исследую факты, но тебя не встречаю.Где скрываешься, время, зыбкий синтез, залогвсех моих снов, спящий свет на веранде,скрупулезная мелочь ссуды?Ни один шепоток не взберетсяко мне на плечо — поведатьо городе целых людей.

Молчу, ожидаю, загадываю.Вещи, возможно, становятся лучше.И какая в них сила, в вещах!Но я-то не вещь, и я восстаю.Ищут русло во мне слова,хриплые, жесткие,гневные и упругие.Но столько дней пролежали они под спудом,что взрываются черев силу и почти потеряли смысл.

Это время, когда я молчу.Время смерзшихся губ, бормотанья,недомолвок, оглядокна углу, время всех моих чувствв одном: за тобой следят.

Это время коричневых штори бесцветного неба, это время политики —в яблоке и в святыне, в любвии в неприязни, в обузданном гневеи в разбавленном джине,в подведенных ресницах, в зубахиз пластмассы, в изломахречи. Уравновешенность —ее мы провозглашаем.

В любом переулке,на каждой стене —политика.Пташки поютосаннув небесах пропаганды.А в комнате, за четырьмя стенами, —ухмылка и грязный воротничок.

Вслушайся в упоительный час обеда.Конторы внезапно пустеют.Рты всасываются в море мяса, овощей, витаминизированных пирожных.Рыбы прямо из океана выпрыгивают на тарелки.Голодные катакомбы рыдают супами. Глазамеханического динозавра влажнеют. Кормитесь, бумажные руки.Это время обеда. А впереди еще время любви.

Постепенно конторы заполняются снова,и грандиозное дело запускается в ход.Толпы пересекаются с ним, не замечая: онобез плоти и крови. Вот обернулось трамваем,рефрижератором, телефоном, самолетами в небеи из твоей души извлекает проценты.

Вслушайся в томительный час возвращенья.Мужчина, опять мужчина, женщина, ребенок, мужчина,брюки, сигара, шляпа, юбка, юбка, юбка,мужчина, женщина, мужчина, мужчина, женщина, юбка, мужчина.Им кажется — что-то их ждет.Они молчат, растекаясь шагами и ускользая, рабыдела. Представь. Возвращаешься. Призрачный город.Вечер. Угасшие стены. Представь.

Вслушайся в крошечный час возмещенья.Чтенье, бар, казино, прогулка на берег,тело с телом, потом обмякло,а в мозгу неудобные мысли раба.Ворочается, скрипит, вздыхает и постепеннозарывается в прошлое и признается себе,что важнее всего — уснуть.

Поэтне желает нести ответза ход вещей в буржуазном мире.Своими словами, интуицией, символами и прочиморужием он обещает помочьего уничтожить,точно некую каменоломню, как червя,как нелепость.

Диего Ривера. «Смерть крестьянина»

Фреска в с/х. школе в Чапинго. 1926–1927 гг.

АУГУСТО ФРЕДЕРИКО ШМИДТ[99]

Удел

Перевод М. Самаева

Где они — те, что так улыбалисьи были свежи, как рассветные розы?Где они — те, что были чисты,точно вода, которая в сердце лесастекает с высоких камней?

Где они — те, что были прекрасны,те, в чьих глазах отражались звезды?Где они — те, кому зори дарилимузыку благовеста и краски?

Где они — те, что были легки и в танцегнулись, как ветви под порывами ветра?Где они — те, что набирали в кувшиныживую воду фонтана?

Где они — те, в чьих улыбках, веселых и милых,таяли сумерки жизни?Где они — те, что в темные кудрисердечко цветка вплетали?

Как далеки они, боже!Туда, где сплетаются корни твоих деревьев,осыпались, точно ночные листья.

ВИНИСИУС ДЕ МОРАИС [100]