Семен Липкин - Большая книга стихов

1963

ЗИМНЕЕ УТРО

А кто мне солнце в дар принес,И леса темную дугу,И тени черные березНа бледно-золотом снегу?

Они, быть может, без меняСуществовать могли бы врозь, —И лес, и снег, и солнце дня,Что на опушке родилось,

Но их мой взгляд соединил,Мой разум дал им именаИ той всеобщностью сроднил,Что жизнью кем-то названа.

1964

ШЕЛКОВИЦА

Как только в городской тишиКо мне придет полубессонница,Ночная жизнь моей души,Как поезд, постепенно тронется.

И в полусне и в полумглеЯ жду, что поезд остановитсяНа том дворе, на той земле,Где у окна росла шелковица.

Себя, быть может, обелю,Когда я объясню старением,Что это дерево люблюЛишь с детским, южным ударением.

Иные я узнал дворы,Сады, и площади, и пагоды,Но до сих пор во рту острыИ пыльно-терпки эти ягоды.

И злоба отошедших дней,Их споры, их разноголосица,Еще больней, еще роднейКо мне — в окно мое доносится.

Назад, к началу, к той глуши,Где грозы будущего копятся,Ночная жизнь моей душиБезостановочно торопится.

Мы связаны на всем пути,Как связаны слова пословицы,И никуда мне не уйтиОт запылившейся шелковицы.

1965

У МОРЯ

Шумели волны под огнем маячным,Я слушал их, и мне морской прибойКазался однозвучным, однозначным:Я молод был, я полон был собой.

Но вот теперь, иною сутью полный,Опять стою у моря, и опятьСо мною разговаривают волны,И я их начинаю понимать.

Есть волны-иволги и волны-прачки,Есть волны-злыдни, волны-колдуны.Заклятьями сменяются заплачкиИ бранью — стон из гулкой глубины.

Есть волны белые и полукровки,Чья робость вдруг становится дерзка,Есть волны — круглобедрые торговки,Торгующие кипенью с лотка.

Одни трепещут бегло и воздушно,Другие — тугодумные умы…Природа не бывает равнодушна,Всегда ей нужно стать такой, как мы.

Природа — переводческая калька:Мы подлинник, а копия она.В былые дни была иною галькаИ по-иному думала волна.

1965

ПРИТЧА ОБ ОСЛЕ

Подражание немецкому

Осел идет вперед, повозку тащит,               Воображая,Что он достигнет неба, где обрящет               Блаженство рая,Где все ослы избавятся от тягот               И мордобоя,Где львы и волки с ними рядом лягут               У водопоя.И было так: один режим сменялся              Другим режимом,Но свод небес, как прежде, оставался              Недостижимым.Осел с поклажей двигался устало,              Но постепенноЕго питать в дороге перестало              Надежды сено.Тогда, чтоб не свалил страдальца голод,              Ему сказали,Что не на небе, — на земле тот город,              Где нет печали,Где нет нужды, просгоры многотравны              И благовонны,Где нет бича, все твари равноправны,             Добры законы.Осел поверил, — с горя, с перепугу             Не понимая,Что он все время движется по кругу,             И боль немаяЕму не открывала правды жесткой:            "Безумной цельюТы одержим. Плетешься не с повозкой,             А с каруселью.На ярмарке на ней кружились боги,             Ушли отселеИ позабыли, разумом убоги,            О карусели".И вот осел все вертится по кругу,            Воображая,Что движется к сияющему лугу,            К блаженству рая.

1965

ЕРЕВАНСКАЯ РОЗА

Ереванская розаМерным слогом воркует,Гармонически плачет навзрыд.Ереванская прозаМастерит, и торгует,И кричит, некрасиво кричит.

Ереванскую розу —Вздох и целую фразу —Понимаешь: настолько проста.Ереванскую прозуПонимаешь не сразу,Потому, что во всем разлита —

В старике, прищемившемЛевантийские четкиТам, где брызги фонтана летят,В малыше, устремившемСвой пытливый и кроткий,Умудренный страданием взгляд.

Будто знался он с теми,Чья душа негасима,Кто в далеком исчез далеке,Будто где-то в эдемеОн встречал серафимаС ереванской розой в руке.

1965

АРАРАТ

Когда с воздушного он спрыгнул корабля,Потом обретшего название ковчега,На почву жесткую по имени Земля,И стал приискивать местечко для ночлега,Внезапно понял он, что перед ним гора.

С вечерней синевой она соприкасалась,И так была легка, уступчива, щедра,Что сразу облаком и воздухом казалась.Отец троих детей, он был еще не стар,Еще нездешними наполнен голосами.

Удачливый беглец с планеты бедной Ар,На гору он смотрел печальными глазами.Там, на планете Ар, еще вчера, вчераТакие ж горные вершины возвышались,Как небожители, что жаждали добра,Но к людям подойти вплотную не решались.

Все уничтожено мертвящею грозойТотальною!.. А здесь три девки с диким взглядомК трем сыновьям пришли с неведомой лозой:Ученый Хам назвал растенье виноградом.А наверху олень и две его жены,Бестрепетно блестя ветвистыми рогами,Смотрели на него с отвесной вышины,Как бы союзника ища в борьбе с врагами,Как бы в предвиденье, что глубже и живейМир поразят печаль, смятение и мука,Что станет сей корабль прообразом церквей,Что будут кланяться ему стрелки из лука…

Отцу противен был детей звериный срам,И словно к ангелам, невинным и крылатым,Он взоры обратил к возвышенным холмам,И в честь планеты Ар назвал он АраратомВершину чистую… А стойбище вдалиДышало дикостью и первобытным зноем.Три сына, повалив трех дочерей земли,Смеялись заодно с землей над ним, над Ноем.

1965

ВОЖАТЫЙ КАРАВАНА

Подражание Саади

Звонков заливистых тревога заныла слишком рано, —Повремени еще немного, вожатый каравана!

Летит обугленное сердце за той, кто в паланкине,А я кричу, и крик безумца — столп огненный в пустыне.

Из-за нее, из-за неверной, моя пылает рана, —Останови своих верблюдов, вожатый каравана!

Ужель она не слышит зова? Не скажет мне ни слова?А впрочем, если скажет слово, она обманет снова.

Зачем звенят звонки измены, звонки её обмана?Останови своих верблюдов, вожатый каравана!

По-разному толкуют люди, о смерти рассуждая,Про то, как с телом расстается душа, душа живая.

Мне толки слушать надоело, мой день затмился ночью!Исход моей души из тела увидел я воочью!

Она и лживая — желанна, и разве это странно?Останови своих верблюдов, вожатый каравана!

1966

ЧЕШСКИЙ ЛЕС

Готический, фольклорный чешский лес,Где чистые, пристойные тропинкиКак бы ведут нас в детские картинки,В мануфактуры сказочных чудес.

Не зелень, а зеленое убранство,И в птичьих голосах так высокаХолодная немецкая тоска,И свищет грусть беспечного славянства.

Мне кажется, что разрослись кусты,О благоденствии людском заботясь,И все листы — как тысячи гипотезИ тысячи свершений красоты.

Мальчишка в гольфах, бледненький, болезный,И бабка в прорезиненных штанахВ своем лесу — как в четырех стенах…Пан доктор им сказал: "Грибы полезны".

Листву сомкнули древние стволы,Но расступился мрак — и заблестелиПолупустые летние отелиИ белые скамейки и столы.

А там, где ниже лиственные своды,Где цепко, словно миф, живет трава,Мне виден памятник. На нем слова:"От граждан украшателю природы".

Шоссе — я издали его узналСквозь стены буков — смотрит в их проломы."Да, не тайга", — заметил мой знакомыйИз санатория "Империал".

Веками украшали мы природуСвою — да и всего, что есть вокруг,Но стоит с колеи упорной вдругСойти десятилетью или году,

Успех моторизованной орды, —И чудный край становится тайгою,Травой уничтожаются глухоюВозделанные нивы и сады,

И там, где предлагали продавщицыПластмассовых оленей, где отельБелел в листве, рычит, как зверь, метельИ спят в логах брюхатые волчицы.

1966