Виктор Широков - Иглы мглы

Памяти моей бабушки Василисы Матвеевны Устиновой

Белый снег на станции Ляды.В городе такой еще не выпал.Впрочем, может, он асфальтом выпит.Вытоптан. Расхватан на следы.Белый снег на станции Ляды.По нему ступать куда неловкокажется, обронена обновка.Кем — поди дознайся, догляди.Я по снегу этому иду.Ветер оттопыривает полыу пальто… Веду с собою споры,думаю о чем-то на ходу.Я по снегу этому иду,чувствуя неясную провинность:бабку нынче навестить — повинность,выберусь — как время украду.Словно кто под локоть подтолкнет,оглянусь на станционный домик.Он в летящем снеге быстро тонети при каждом шаге отстает.Словно кто под локоть подтолкнет,вспомню детство, редкие наезды,жалкие гостинцы и надежды,что уж бабка все легко поймет.В памяти мелькнет, что обещалсам себе заботиться о бабке;в детстве все на обещанья падки,вот и я не выдержал, солгал…В памяти мелькнет, что обещалраз в сорок восьмом буханку хлеба;снова налегке шагаю… Небосеет снег в разверзшийся прогал.Белый снег на станции Ляды.В городе такой еще не выпал.Впрочем, может, он асфальтом выпит.Вытоптан. Расхватан на следы.Белый снег на станции Ляды.По нему ступать куда неловкокажется, обронена обновка.Кем — поди дознайся, догляди…

1Улыбаюсь, катая коляску.Сильный ветер в лицо, снегопад.Я ему за небритую ласку,как мальчишка забеганный, рад.И деревья мне небо не застят,пусть оно неприветно слегка.Я сейчас не мечтаю о счастье.Я, наверное, счастлив пока.Снег — что сахар и тоже не чудо.А весною он — лед. Леденец.Громыхай же, коляска, покудадля зимы не наступит конец.Я хочу, чтоб легко шелестелинад страной, как страницы, снега;и в дочуркином маленьком телене селились ни хворь, ни туга!Мы, свернув, пропадем в переулкеи, пыхтя, на четвертый этажпосле нашей воскресной прогулкиподниму удалой экипаж.Снег все так же идет за окошком.Чистый. Светлый. Мукою мука.Падай, ласковый. Вроде — немножко,а хватает тебя на века.29.11.70

2Плачет дочь моя. Режутся зубы.В нашем доме опять беготня.Мне подскажут: держал на весу бы…Я вздохну: "Лучше бы у меня…"Плачет девочка. Не засыпает.В окна смотрит усталая ночь,вместе с матерью Спока читаети, как папа, не может помочь.Зубы режутся. Сложное дело!Каждый — крепок. И бел. И остер.Я пытаюсь помочь неумело,понимая, что дочка растет.Ей не терпится встать, пробежаться,все желания вроде простыот избытка веселья смеяться,собирать на рассвете цветы,видеть сосен тяжелые шубыи от солнышка щурить глаза…Плачет дочь моя. Режутся зубы.И без этого, видно, нельзя.14.03.71

3Сеет девочка песок.Утверждает: это зерна…Полон в выдумку упорнойверы тонкий голосок.Будет, будет колосокиз любой песчинки малой:обернется кашей маннойэтот солнечный песок.Дом не низок, не высокдеревянная скамейка…раз в году и ты сумей-касеять радостно песок.Помни тонкий голосок,утверждавший веру в чудо…Урожаям быть, покудасеет девочка песок.17.08.75

4Сейчас ты спишь и видишь сон:на толстых шоколадных лапахшагает добродушный слонв серебряных конфетных латах.При каждом шаге шелеститего волшебная одежда,и под луной металл блеститнеподражаемо и нежно.Он входит в маленький подъезд,с трудом по лестнице проходит…Неужто вправду кто-то съествот эти ноги, этот хобот?Неужто же, прекрасный слон,обманется твое доверьеи ты, исчезнув, словно сон,вновь не появишься у двери?Но слон мотает головой:"Мой друг, печалиться не надо!Я только сон, я — сон живой,я даже не из шоколада!"12.04.69

5Я наблюдать за дочерью люблю:вот моет кукол, вот к столу присела,вот парус нацепила кораблюи в таз с водой его пустила смело.Пусть хлещут брызги. Вытерла. Опятьвзялась за кукол. Стала наряжаться.О, Боже, если хлопотунья в 5,то что же будет в 10 или в 20?!Себе спокойной жизни не сулю,судьба не стелет мягкие паласы.И с каждым днем тревожнее ловлюв ее лице знакомые гримасы.Так хмурит брови в ярости жена,так сам я иногда сжимаю губы.Перемешал же как-то сатанавсе наши выраженья и причуды.Я проклинаю дьявольскую смесьхарактеров… но жизнь летучей дыма…Аукнут, где ты? Жив ли? "Вот я — здесь!"отвечу взглядом дочери любимой.20.07.76

Затерянный в гуще вагонной,навряд ли я верил всерьезв доверчивую погонюбегущих за нами берез.Навряд ли я думал о крыше,которая всюду со мной;о той, что железной — повышеи дождик цедит проливной.Рассеянно глядя в оконце,чтоб время быстрей протекло,навряд ли я думал о солнце,дарующем свет и тепло.А все же березы бежалии что-то хотели сказать;и взглядом меня провожалиродимого неба глаза.

Кран подъемный — железный журавль,одноногая стройная птица.Что ты смотришь тоскующе вдаль?Почему тебе ночью не спится?Ты завидуешь птицам живым,облакам, пролетающим мимо.Незнаком им рабочий режим,ты же трудишься неутомимо.Мой хороший, не надо страдать.Ты построишь высотное зданье.Кроме птичьего счастья — летать,счастье большее есть — созиданье!

Я напьюсь воды холоднойиз утиного ковша.В дальнем яростном походеключевая хороша.А потом, сказав спасибои желая отдохнуть,на сенник отправлюсь, ибозавтра снова долгий путь.Сквозь прорехи ветхой крышибуду на небо смотреть,и заглянет мир притихшийв сеном пахнущую клеть.Будет долго-долго сниться,как, от счастья не дыша,я холодную водицупил из звездного ковша.

ДУБОСЕКОВО, ПОЛЕ БРАННОЕ

Поэма

"Что знаю о своем отце? Мне не было и четырех лет, как началась война. Отец уходил на фронт летом 1941 года. Он тогда сфотографировался со мной, тот снимок сейчас в Центральном музее Вооруженных Сил СССР. На еще мокром негативе выцарапал буквы:

"И за будущее дочки ухожу я на войну".

Надпись звучит как поэтические строки.

Отец сочинял стихи… Каким был отец, знаю по рассказам матери, родных, панфиловцев, с которыми он воевал…"

Мы — дети лет послевоенных,а что мы знаем о войне?В своих вопросах откровенныхмы понимаемы вполне.Что нас влечет, зовет и мучит?Понятия добра и злане только книжны и научнык нам память крови перешла.Ту память не измерить словом,она в полуночной тишиприходит бдением бессоннымвести ночной допрос души.Живем тревожно, беспокоясьза поколение свое…О, наша память — наша совесть,Мы не свободны от нее!Единственная несвобода,что человечеству нужна!Нам памятнее год от годаОтечественная война.И мне, ровеснику Победы,сегодня не заснуть опять.Спешу по фронтовому следув те годы — тех людей понять…

Дубосеково. Разъезд.Насыпь. Шпалы. Стрелки. Рельсы.Без конца из дальних местздесь в Москву проходят рейсы.Выйди. Почву тронь ногой.Зазвенит она, как камень.Взбудоражена войнойи овеяна веками.Вслушайся: такая тишь!Простучит состав и снована ушедшее глядишь,видишь признаки былого.Наклонись. Земли комокподержи в руке. Не надослез и клятв. Вдохни дымокразорвавшихся снарядов.Проведи рукой — и впрямьжжет и режет, как осколки.Ощути сегодня сам,сколько пуль и павших сколько!Сколько и каких людейнадо, чтобы устоялажизнь под натиском камнейи кипящего металла!Как походные огни,перекрещенные строго,здесь сошлись слова и дни,люди, судьбы и дороги.Здесь, на подступах к Москве,высшею проверкой сталимужество людей, идейсхватка, бой сердец и стали!

Война пришла кино и книгой,еще была "война" — игрой.Вот так и встретился с ВеликойОтечественною войной.Что я слыхал о настоящейот очевидцев?. Мой отецлишь нынче вспоминает чаще,как ранило, как жег свинец,как пять тяжелых операцийон перенес, как на столепять раз случалось оказаться…А все же ходит по земле.Молчал. Работал. Сына с дочкойвоспитывал. И сгорячапорой выбрасывались срочнолихие пробки пугача.Ему на жизнь хватило шума,устал от грома и огня,и поступил, наверно, умно,что к чтенью приучил меня.Война опять врывалась книгой,взрывая мозг, лишая сна.Запоминались просто мигомгероев наших имена.Дубинин. Кошевой. Матросов.Панфиловцы… В пятнадцать летвставало множество вопросов,и я на все искал ответ.

Много лет тому назад,собираясь на парад,брился тщательно Клочковс невеселой думой.Пел. Верней, гудел. Без слов.В дверь землянки дуло.

Сорок первый, самый нервный,Самый тяжкий год в войну!Сразу человек военныйпривыкает ко всему:что порою хлеба мало,что ночей не спит, усталый;и к землянке, и к стрельбе,к неустроенной судьбе…Привыкает, если утромбудит вой над головой…Но привыкнуть было труднок мысли: "Немцы — под Москвой!"

Лес войной обезображен.Всюду надолбы и рвы.До шоссе пешком и — сразуна попутной до Москвы.Прямо к Каменному мосту,как всегда, Клочков прошел.Кремль. Стена. Куранты.Вдосталь находился. Хорошо!Тихо-тихо. Рано-рано.Стой, Василий! Посмотри.Площадью, как полем брани,в бой идут богатыри…И припомнилось: " Французы…Подожженная Москва…В сердце метятся Союзунемцы…"Стынет голова."Древний город! Вечно рядом,сердцу русскому родной!Не бывать фашистским гадам!Пусть погибнем под Москвой!Не сдадим!"Василий вздрогнул.Звон курантов. И опятьпрошлое Руси подробностало мимо проплывать…"Войско Дмитрия Донскогобьет татарскую орду…Минин и Пожарский сновагонят польскую беду…"

Возвратившись в полк, Василийо столице рассказал.Облик раненой Россиистыл встревоженно в глазах.Рассказал о баррикадахв тихих улочках Москвы.О москвичках ненарядных,маскирующих мосты.И о клятве. Вновь суровоповторил своим друзьям:"До последней капли кровибуду драться, а не сдамнемцу…Трусость не приемля,за народ паду в боюи уйду за эту землюв землю милую свою!"

Немцы шли как на прогулку.Крупным шагом. В полный рост.Эхо вздрагивало гулко.Шли на собственный погоствозле русского окопа.…В жуткой мертвой тишинесвист стегнул. Пошла работа.Молотьба. Косьба. До пота.Как траву на целине,выкосили немцев ближних…Следом новые спешат…Крика своего не слышно.Ад.

Вот схватились в рукопашнойДвое. Дышат тяжело.Пар над каждым, как над пашней.В крупных каплях потный лоб.Там казах бутылки мечетв танк с драконьей чешуей…Полдень, а похоже — вечер:расстелился дым густой.Все смешалось в едком дыме.Но Василий увидалтанк, на миг подъятый дикона дыбы… И вновь пропалзверь стальной. Катилось ржавометаллическое ржанье!

Гром земной грохочет дружно,будто бы со всех концовзаработали натужномиллионы кузнецов.Стук и скрежет бесконечны.Страшен этот цех кузнечный!

Словно глаз, с небес взираетсолнце. Бой кипит вокруг.Командира заменяетне впервые политрук.Он помочь ребятам хочет,подсказать, как бить верней.Верно действует. Хлопочет.На войне, как на войне."Дие-дие…" — Бондаренкостарой шуткой подбодрил.Рядом поддержал Петренко.Только… недоговорил…Подкосила пуля парня.положила в грязный снегнежно-нежно, плавно-плавно…Неподвижен человек.Диев (прозвище Клочкова)подбежал к нему. Досталбинт, но кровь струей багровойбила в десяти местах.Очередь прошила ровно.Уложила наповал.Но Клочков его упорновсе же перебинтовал.

Снова небосвод алеет.Кажется, и бой слабеет.Передышка. Посчитали:наших — девять…Тридцать — тех…Восемнадцать танков всталипервый горестный успех…Кто убит — всех помнить ВЕЧНО!…Конкин, Емцов… всем ПОКЛОН,самый низкий и сердечный!.Первый в том бою урон.

____Отступление о предателе____Не кончен бой, но знаем мы исход…И вот в живую ткань повествованьявползает (и в такой семье!) уродбез Родины, без имени и званья…Их было 28. Лишь одинживым из боя с танками вернулся.Они врагу не показали спин…Но был еще один… Проклятый.29-й!Испуганный, он бросил автомат.Он поднял руки. В плен хотел сдаваться.Ну, как его назвать? Российский матоб эту падаль может замараться.Я имени его не разузнал.Его не называл боец Натаров,тот, выживший… А только рассказало том, как этой сволочи не стало.Его казнили сами. Высший судсоратников, друзей и побратимов.Предатель! Обнажилась подло суть.И честь его, как жизнь необратима.

А бой не закончен… Взгляните,врагами закрыт горизонт.И рвутся с отчизною нити,и сузился маленький фронт.Фашистские грузные танкипохожи на вздувшихся жаб.Сородичей топчут останки,меж трупов фашистских кружат.Второй эшелон. Горы сталис землею мешают людей.Солдаты смертельно устали.Скорей бы уж, что ли. Скорей…Во имя немеркнущей жизни,на страх вековечный врагам,родимая матерь-Отчизна,дай силы своим сыновьям!И снова Москва пред глазами.Клочков вспоминает опятьо битвах великих сказанья,святую российскую рать…Разносится четко и мернозвенящего голоса медь:"Друзья! Нам придется, наверно,на этой черте умереть!.."

Простившись последним объятьем,с тревогой и болью в глазахпогибли, как кровные братья,москвич, украинец, казах.Погибли, погибли герои,для них отошли навсегдаогни несвершившихся строеки звездных миров города.Стихов недописанных яркость,все, что накопилось в душе,все сплавилось, вылилось в яростьна том огневом рубеже.Под танком взорвался Василий,поэт, политрук, человек…Кровинка великой Россиискатилась на смерзшийся снег…КОГДА-НИБУДЬ ВСПОМНЯТБез точки.Он верил в народ и в страну.И ЗА БУДУЩЕЕ ДОЧКИУХОЖУ Я НА ВОЙНУ

Зачем я воскресил былые дни?Зачем пером истории коснулся?Вновь грозовые мечутся огнии, видно, бог войны опять проснулся.И порохом пахнуло от газет.Опять бои и стычки на границе.Война пережидает столько лет,она по-волчьи в логове таится.

Дана с рожденья Родина одна!Она прошла сквозь родовые муки…Мы помним и про день Бородина,мы помним Дубосеково и Луки,Петрищево, Одессу, Сталингради в сорок первом — сумрачный парад!С начала мировой — немало лет,а след ее по-прежнему дымится…И порохом пахнуло от газет,и снова неспокойно на границах.И надо наготове быть всегда,пусть я и снял армейские погоны.О, Спасская кремлевская звезда!Ты отовсюду, словно на ладони.Была ты путеводною звездойпанфиловцам. России. Всей планете.Нужней небесных звезд над головойрубиновые звезды эти!

Из книги "ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ"