Виктор Широков - Иглы мглы

Из книги "ПОИСКИ ВЕСНЫ"

("Современник", Москва, 1981)

1Право, стоит ли тратиться в споре,так порою измучат слова!Жить бы тихо на вольном просторе,как деревья, кустарник, слова…Где глазам нестерпимо от блескаизначальной живой чистотынеба ясного, темного леса,где кругом проступают чертыдоброты человечьей… В обличьетучи, дерева, сойки, цветкапромелькнет на секунду величье,о котором не знают века…

2Не грешу я любовью к пейзажу,каюсь — книгам я чаще был рад,а бывает же так — не вылажуиз лесных и болотных пенат.Дом мой, пригород, зельем, наверно,приворотным меня опоилжгучей зеленью ивы и вербы;синей мглой недалеких могилокатил — не туманом холоднымутром в чуткую душу плеснул…Как приеду — и в чем-то свободней:долог день, ночью крепче уснул.Впечатленья пытливого детстваоживают со всей новизной:там застроен пустырь, а на местепивларька — магазин городской.Славный пригород — ты не деревня.Смотришь, рядом театр и музей,А захочешь — обступят деревьяи накличут пернатых друзей;а захочешь — исчезнут, как в сказке,люди, крыши, столбы — полчасаходу — глянут анютины глазки,не крадется ли следом коса…

3Эту память бы рифмой обрамить;это, мысли мои вороша,раздувая словесное пламя,сеет свет северянка-душа.За сумбурностью, скороговоркойне хотелось бы мне проглядетьдаль уральскую, лес на пригорке,родничок, не уставший звенеть…Вроде все это — обыкновенность:дым, шалашик, телок на лугу…А на деле — сыновняя верностькраю, родине, очагу.

4Так пускай со страничек помятыхсветят лампочки ягод лесных,чтоб зимой становилось понятно,где угодья далекой весны;и дыхание теплой погодыозначает в медвежьем углуне крушение планов природы,а причастность к людскому теплу.

5Тяга к слову — с охотничьей страстьюне сравнима и тоже нова,но замечу, как звери, к несчастью,почему-то редчают слова…Остается сравнение, образ,ритма дрожь, ощущенье тоски,но чтоб кровное билось о ребра,чтоб взволнованно ныли вискине почувствуешь…Детскую робостьне отыщешь на донце стиха,так — канава, а надо бы — пропасть,а на вид — неплоха, неплоха…

6Я не помню, чего мне хотелось:птичьих песен, студеной воды?Но однажды втемяшилась смелость:выйдя в путь — не бояться беды…Жить, сверяя по детству, по звездам,по колючим и чистым мечтамслово, выдох, поступок и возглас,и бессонницу по ночам…

Чудный вечер и чуткая тишь…Воздух — дымно-стеклянные соты!И высоко над гребнями крышвстали в небе луна и солнце.Удивительные часы.Остановленные мгновенья.Вновь весна покачнула весычеловеческого настроенья!Я ораторствовать не берусь,а негромко скажу: "Взглянитевес веселья и грусти грузна одной, на солнечной нити.Смугл румянец уральской зари.Как протянутые ладони,чаша Неба и чаша Землина великом стоят переломе.

Взрослеет наше поколениеродившихся в конце войны,уже стремится к покорениюнебес, тайги и целины.Широкоплечие — запальчивоСпешим в хозяева земли…А все ли помним, чем заплаченоза то, чтоб так мы жить могли?.А в ту, Великую Отечественную,под орудийный разнобойребята, не дожив до отчества,шли в первый, шли в последний бой.Не ради славы или орденашли, презирающие смертьво имя Родины. И Родине,и нам забыть их не посметь!Как позабыть те годы горькие,когда в любой семье страныхранятся письма-треугольники,осколки взорванной войны!В них так нуждались в дни военные,сильней, чем в карточках на хлеб;поэтому хранят их вернопослевоенных двадцать лет.Мы эти фронтовые письмакак завещание храним,поем отцов лихие песни,но с чем-то внутренним своим.Работаем, дела иныевстречая на пути своем;и только Родину Россиейвсе так же ласково зовем!

Храните письма от друзей!Они нам всем нужны порою,как в отступлении резерви передышка перед боем.Когда друзья от нас вдалии некого рукой коснуться,лишь взяли письма, перечлии голоса друзей проснутся.Они поведают о том,что, может, начисто забыто,как будто заселится дом,что много лет стоял забитым.Друзья нам и вдали друзья.И я задумываюсь снова:"А смог прожить бы разве яхоть день без дружеского слова?"Пускай не видеть, но всегдамне нужно чувствовать вниманьемоих друзей… Я лишь тогдадышу на полное дыханье!

Человек к ежедневной заботеприобщен с незапамятных пор,да и кличут его по работе:этот — пекарь, а этот — монтер.Инженер или попросту плотник,врач, колхозник, художник, прорабчеловек непрестанно работник,отвергая далекое "раб".Пусть спина бронзовеет от потаи от жажды немеет язык,человеку пристало работать,и бездельничать он не привык.Человеком нетрудно родиться.Что ему суждено на роду?Вот он — мальчик. Он хочет трудиться.Вы его научите труду.

С ресниц осыпается иней,как в пору такую дерев,когда ударяют по синейот жестких морозов коре.Когда, холодя и тревожа,проходит по телу волна,что чувствует нервная кожа?Каким ожиданьем полна?Конечно же, надо, конечно,учиться у тех же деревдуше и отбросить беспечность,от холода посуровев.Пускай же весенние токигуляют пока в глубине;и, зрея, в неясные срокивесна наступает во мне.

Кто из юных не дышалгарью — запахом предместий,по ступенькам рыжих шпалне спешил к своей невестес банным веником цветов;благо — в зарослях сиренивесь поселок, отчий кров…Рви, ломай — растет сильнее…Минуло и отошло…Оглянулся в электричке,в запотевшее стеклоглядя больше по привычке.Лишь последняя трубастаренького химзаводазацепила без труда,как насущная забота,память… Разом обожгла,к горлу комом подкатила;вмиг пропала — не былаирреальная картина,чтобы вспомниться потом:родина, влюбленность, детство,куст сирени, отчий дом…Никуда от них не деться!В сутолоке городскоймне еще не раз поможетто, что я чуть-чуть иной,загородный, непохожий;что к истокам каждый годмне еще легко вернуться…Где он — жизни поворот?И опять не обернуться.Повернуть — узка тропа.Кратки прожитые годы.Дом. Сирени куст. Труба.Дым отечества…

Благоприятная весна.Благоприятная погодадля музыки, и парохода,и пробужденья ото сна.Бери коричневый рюкзаки золотистую гитару;а с ней на пару, с ней на парусмелее голос, легче шаг.Подайся вверх по Чусовой.Изведай там такие дали,что прежде радостно страдалинезнаньем стрелки часовой.Открой, коль ты не открывал,в себе самом такие мысли,как этот лес, как эти выси,как бездной пахнущий провал.В нем бьется синяя река,как жилка на виске, как жилка…Оставь секундные ужимки,смотри — прошедшие века.Здесь станет многое видней,река тебе подскажет дело;и кажется, что нет пределаи мыслям, и лесам, и ей.

Я открывал за домом дом…Гремели ставни, словно гром…Я открывал за садом сад,где вишни спелые висят,речонку с неглубоким дном,луга за илистым прудом…Я открывал за домом дом…За миром мир я открывал,Хоть этого не понимал.

Ты старинное русское имяна сегодняшней карте найдии стремглав поезжай во Владимир,в Золотые ворота войди.И откроется чуткому взорукрасота заповедных затей:соболиные шапки соборови могучие стрелы церквей.Ветер Времени, мощный и резкий,колокольным ударит крылом;и отныне рублевские фрескине померкнут в сознанье твоем.Здесь — глазами владимирских зодчих,сотворивших высокий музейты вглядишься острее и зорчев стены храмов и в лица друзей.

Что-то происходит с нами,потянулись к старине;может, стосковалась памятьпо музейной тишине…нет, отыскивая крутопрапрапрадедов следы,постигаем в ту минутуназначенье красоты,что несла от века к веку,сохраняя свой запал,будущему человекувечных истин идеал.Чувство Родины, Россиив нас острее запоетот небесной звонкой синии рябинки у ворот.Ступишь на дощатый мостик,ахнешь сам — а что с тобой?!Вроде ты поехал в гости,а попал к себе домой.

Смотрю в окно, как будто в сруб колодца.Перо в руке — для рифм громоотвод.Вздохнет жена. Дочурка шевельнется.Из крана капля звучно упадет.Спешу собрать мгновенных мыслей россыпь,завороженный белизной бумаг.Настольной лампы вечный знак вопросаобыденности разгоняет мрак.Бессонница. Склоняюсь над стихами.Ночь. Тишина. Давно уснули все.Соседний дом с притихшими огнямикак самолет на взлетной полосе.

Памяти моей бабушки Василисы Матвеевны Устиновой