Юрий Кублановский - В световом году: стихотворения

ИСТОЧНИК

…Чем листья зыбистей, слоистейи вовсе занесли крыльцо,тем интенсивней, золотистейстановится твое лицо.Хоть на запястье бледен все же,когда ты в куцем свитерке,со свастикой немного схожийедва заметный след пирке.И нестеровская с цветнымивкраплениями серизнанавек с роднымивозвышенностями и инымипространствами сопряжена.

…Когда в приделе полутемномвдруг поднял батюшка седойказавшееся неподъемнымЕвангелье над головой,мне вдруг припомнился витииядоточивого навет:заемный, мол, из ВизантииФаворский ваш и горний свет.Пока, однако, клен и ясеньпылают тут со всех сторонв соседстве сосен,источник ясеноткуда он.

«Не мни меня своим…»

Не мни меня своим:в пенатах обветшалыхя лишь сезонный дымнад кучей листьев палых.

И пристрастясь стучатьпо клавишам на даче,я стал все меньше спать,а бодрствовать тем паче.

Так разом стар и мало том, что сердцу ближе,когда-то тосковалИван Шмелев в Париже.

И слушая гудкипежо на всех развилках,он видел ноготкии астры на могилках…

Давно земли чужойя вдосталь нахлебался.Один пришел домойи здешним рощам сдался.

Я не из тех лисиц,что тут метут хвостами.А ты поверх границодна из редких птиц,зимующая с нами.

Верней, сегодня яне просто нота лада,а часть небытия,костра и листопада.

И долог был мой путь,и краток неизбывно сюда —к тебе на грудь,дышавшую прерывно.

ОГАРОК

В своем же воске утопая,агонизирует огарок,чей острый язычок, мигая,то тускл, а то чрезмерно ярок.

Под водный шелест, будто бобик,то спишь, то зенки даром лупишь,то астр у бабки синий снопикза несколько десяток купишь.

В родных широтах, жив курилка,то о подружке грежу, каюсь,то болью в области затылкас отдачей в позвоночник маюсь.

Упертый в зыбь в оконной раме,я лишь одной цезуре предан.Я предан старшими друзьями,но путь мне прежний заповедан.

Не дожидаясь передышки,вновь ухожу в наряд бессонный.Вот так снимает со сберкнижкистаруха вклад свой похоронный.

Судьба дозволила зажиться,хоть я бирюк, а не пиарщик.Вот так решается зашитьсякакой-нибудь пропащий сварщик…

ПАРИЖ ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

Каждый, кто видел Париж,помнит, наверное, прополиграфию афишв сводчатом старом метро.

Всюду грустила Катрини ухмылялся Жерар.Тоже и я господинбыл, навещающий бар.

Схожих с тобою точь-в-точьнынешней — много тогдаот Ярузельского прочьполек бежало сюда.

Катастрофически тутбыстро дурнели они.В общем, мемориев ждутте баснословные дни.

…Вновь сквозь стекло стеаринманит из тусклых глубинужинать; я уже стар.Та же повсюду Катрин.Тот же повсюду Жерар.

Но, тяжела налегке,жизнь ощущается какростовщиком в кулакецепко зажатый медяк.

НА МАЛОЙ РОДИНЕ

Уж сыплет поднебесье мглистоеснежок на наши палестины,но в рощи втерто золотистоеупорно, как раствор в руины.

Еще речная зыбь ребристаяструится между берегамии палых листьев толщь слоистаячуть-чуть пружинит под ногами.

Кто прожил жизнь неукоснительнокомандующего парадом,тому, возможно, извинительновсплакнуть на склоне дней покатом.

А я прощаюсь необученными остаюсь, туша окурок,одним из так и не раскрученныхпослевоенных коль и юрок.

Тут прошлым станет настоящее,как только матерком украсятего хозяева ледащие,что курят натощак и квасят.

…Где я когда-то околпаченныйподружку тискал торопливо,на голых ветках много схваченоморозом белого налива.

БОЛШЕВО

За рябинами в дождевой пылиеле-еле видно крыльцо, веранду —дом, из которого увелиЭфрона и Ариадну.

Мотыльки, летевшие на свечу,обожглись, запутались, напоролись.Вот и нам сегодня не по плечурядовой вопросец «за что боролись?»

Я и сам когда-то бежал — на кругвозвратясь, едва занялась полоска.Но нашел Россию в руках хапуги непросыхавшего отморозка.

А теперь уже пообвыкся, сник,дни повадился проводить в дремотеи почти смирился, что всяк куликсвой гешефт кует на своем болоте.

Но частенько в сумеречном лучесам себе кажусь допотопной теньюс неизбежной сумкою на плече,неподъемной, с книгами, дребеденью.

И всё слабже помню друзей и весьсолидарный путь свой совместный с нимитеми, кто, кажись, и сегодня здесь,но уже другой, о другом, с другими.

Колер осени охра, левкас и йодза привычно скудным дождем и дымом —то клубится топь торфяных болотпод каким, не сбиться б со счету, Римом.

«Жизнь прошла, вернее, пробежала…»

Жизнь прошла, вернее, пробежалав стороне — пространства визави,из которой выдернули жалонапоследок жертвы и любви.Дело даже не в цене вопроса,пресловутом бегстве с корабля…Как с тобою нынче без наркозапоступили, отчая земля.

Но ярчают, скрашивая дни нам,гребни рощ окрестных; на поклевк начинающим буреть рябинамприлетело много воробьев,видно, тоже попривыкших к вониторфяных распадков в сентябре.И тоскуют скрипки Альбинониу меня в нетопленной норе.

РОК

Рок отнимает порой отвагу,выстроив в нерасторжимый рядто как совки занимали Прагу,то как бомбили янки Белград.

Обзаводиться пора регланом.Время ввело меня в ближний кругили, вернее, берет тараномразом на жалость и на испуг.

Пижма пожухла, в отсветах медныхтучки с вихрами своих сединплюс красноватая аура бедныхи утонченных здешних рябин.

Ношей ли крестной Царь Небесныйземлю родную благословил —только на ней необъятной тесноот безымянных отчих могил.

Ох, из спрашивавших что делатьлохов не уцелел никто.Нынче хочется отупелокрикнуть мысленное: за что?

И в тишине наступившей снова,той, при которой слышны сердца,вдруг зачерпнул я из торфяногои хрустального озерца.

Пью — и чувствую, что на мушке,сам себе снайпер, шепчу: держись.Словно в запаснике, в черепушкеветхой моей сохранилась жись.

Так что, можно сказать, до срокатоже стал я, ни дать ни взять,легендой отечественного рока,можно сказать.

НА ОБРАТНОМ ПУТИ

И стану просто одной звездой

Враз агрессивный и покорный,больную лапу волоча,трусит трезорка беспризорный,как будто в поисках врача.

Открытый космос открываетнам глубину за глубинойи вихрь ветвями помаваетнад непокрытой головой…

Но сердце сердцу знает цену,когда в арктическую дальФритьофу Нансену на сменуотчалил Амундсен Руаль.

Схож с галактической омелой,возможно, был в минуту тунаш шар земной заиндевелый,закатываясь в темноту.

А я подумал на террасе,придя со станции домой,о двуединой ипостасилюбви — с бедой.

О том, что тоже закатиласьмоя судьба на трети двеи звездочкою закрепиласьдуша собрата в синеве.

Чего у жизни не отнимешь,так это на погосте межзавороженных сосен финиш,бивак, рубеж.

«Ну не какой-нибудь залетный небожитель…»