Райнер Рильке - Книга образов
X. СОКРОВЕННОЕ РОЗ
Где внутреннее с внешним
смыкается? Чью боль оно
врачует касаньем вешним?
Чье в озерце нездешнем
небо отражено —
в распахнутых дремотно
розах молодых:
как они беззаботно
покоятся, словно их
не посмеют рассыпать дрожащие пальцы.
Как любая собою полна
и себя расточает,
и перетекает
в пространство, где тишина,
где от избытка света,
наливаясь, дни дозревают,
и становится комнатой лето —
неоглядной комнатой сна.
Перевод В. Летучего
XI. АДАМ
Над порталом, где в лучах заката
окна-розы рдеют, расцветая,
он стоит, с испугом озирая
собственную славу, что когда-то
вознесла его на пьедестал.
Радуется он, что постоянен,
в простоте упрямый, как крестьянин,
он, начало положив, не знал,
где из сада райского дорога
к новым землям, — кто его осудит.
Он с трудом переупрямил Бога;
Бог грозил: умрешь в своей гордыне
Человек не уступил, и будет
женщина ему рожать отныне.
Перевод В, Летучего
XII. ЕВА
Рядом с ним, там, где в лучах заката
окна-розы рдеют, расцветая,
с яблоком стоит она, простая,
навсегда невинно виновата
в том, что, зародясь в ней, разрослось
с той поры, когда она из круга
вечности, влюбленная подруга,
вышла, чтобы время началось.
Ах, попасть в тот край бы на денек,-
где живут в ладу, вражды не зная,
зверь и рыба, птица и цветок.
Но сказал ей муж, упрям и строг,-
и пошла, с ним умереть желая,
и почти не знала, кто он — Бог.
Перевод В. Летучего
XIII. КОРРИДА
Памяти Монтеса, 1830
Из загона выметнулся он,
пронося испуг косящих глаз,
позой пикадора удивлен,
лентами, крюками, — и тотчас
в нем погас игры веселый знак,
и, гляди, массивный, непокорный,
скрученный из ненависти черной
и в себя зажатый, как кулак,
и, почти не видя ничего,
он поднял, как знамя, горб кровавый
и рога откинул — он, всеправый,
мудрый и извечный враг того,
кто, весь в золоте, с повадкой гибкой
боком встал и, как пчелиный рой,
изумленного быка с улыбкой
пропускает под своей рукой
и на вой трибун и всплески рук
поднимает взор, разгорячен,
словно в воздухе проводит круг
тьмой и блеском глаз, и, как бы ради
тех, кто смотрит, и почти не глядя,
неподвластный злости и задору,
и ища в самом себе опору,-
в накатившуюся и слепую,
обреченную волну живую
нежно шпагу опускает он.
Перевод В. Летучего
XIV. ОДИНОКИЙ
Нет, я не из камня башню строю —
из живого сердца моего:
есть еще и боль, и мир покоя
там, где нет, казалось, ничего.
Есть еще песчинка в сверхвеликом,
на краю застывшая на миг,
и последнее: печальный лик
с навсегда окаменевшим вскриком
над неутоленной пустотой,
что к себе неумолимо тянет,—
и сейчас он тихо в дали канет,
примирясь с блаженной тишиной.
Перевод В. Летучего
XV. ПРИЗВАНИЕ МАГОМЕТА
Он ангела, кто легкими стопами
и узнанный явился — как никто,
прямой и светлый, весь окутан в пламя,-
просил, не притязая ни на что,
его оставить тем, кем подвизался:
проторговавшимся купцом; и он
читать не мог и вестью был смущен,
под коей и мудрец бы надорвался.
Но ангел всучивал силком почти
исписанный листок и, ясновзорый,
не уступал и требовал: прочти.
И он прочел ~ и ангел пал без сил.
А он теперь уже был тем, который
постиг, и следовал, и совершил.
Перевод В. Летучего
XVI. ВСТРЕЧА В КАШТАНОВОЙ АЛЛЕЕ
Вход в старый парк зеленой темнотой
его облег, как плащ, прохладой вея,
как вдруг вдали, в другом конце аллеи,
что в этот час была совсем пустой,
в зеленом солнце, как в листве зеленой,
фигурка белым огоньком
зажглась и долго отдаленной
казалась, проходя по затененной
дорожке, прежде чем потом
обдало нестерпимым светопадом
ее бесшумные шажки.
И тени сразу стали глубоки,
открытые глаза качнулись рядом,
и, наконец, обрисовался лик
и, как картина, замер в ожиданье
на миг немого противостоянья:
и вечным стал, и сгинул в тот же миг.
Перевод В. Летучего
XVI. ВСТРЕЧА В КАШТАНОВОЙ АЛЛЕЕ
В аллее затаилась глубина;
он шел, — вокруг все тускло зеленело,
прохлада в мглистый плащ его одела,
как вдруг на том конце, как из окна,
откуда-то из пламенного лета
фигура женская взялась,
вся солнечными бликами одета,
гонимая вперед волнами света,
и, вся переливаясь и светясь,
она несла с собою брызги эти,
плыл в белокурых всплесках каждый шаг…
И вдруг, как будто канув в полумрак,
глаза возникли, словно на портрете,
и ожили, вплоть до дрожанья век,
черты лица, как будто вновь рождались…
В тот миг они друг с другом поравнялись,-
все стало вечным, и ушло навек.
Перевод Т. Сильман
XVII. СТРАННИК
Чужд заботам, шуму и тревоге,
ни на чей не откликаясь зов,
приходил и снова был таков,
ибо эти ночи на дороге
он любил и с вожделеньем ждал.
Множество ночей он проблуждал
под сияньем звезд, что освещали
этот сонный мир и эти дали —
он, как битву, ночи наблюдал;
а иная, под луной немая,
как на щит селенья поднимая,
то сопротивлялась, то сдавалась,
и вела то в парки, то в именья;
здесь он даже на одно мгновенье
помышлял остаться, но казалось,
что ему теперь не жить нигде;
и уже за первым поворотом
первый мост, а за десятым, сотым
город, словно тонущий в беде.
Только все увидеть и отбросить,
и мечта о доме не проснется —
счастье, слава, собственность — всё дым…
Но иной раз будто он очнется —
это стертый камень у колодца
вдруг ему почудился родным.
Перевод Т. Сильман
XVIII. БУДДА ВО СЛАВЕ
Суть всех сутей и зерно всех зерен,
косточки наисладчайший плен —
звездный мир, до края необзорен,-
плоть твоя: да будь благословен.
Ты — свободен; твой покров, смотри,-
в бесконечности, и распирает
сок ее мятежный изнутри.
Свет ее снаружи обтекает,
потому что время рассчитало
солнц твоих круговорот.
Но твое первоначало
сонмы солнц переживет.
Перевод В. Летучего
XIX. КРИТСКАЯ АРТЕМИДА
Ветр предгорий, ты, не уступая,
разве лоб ее не изваял?
Гладкий встречный ветр звериной стаи,
разве ты не формовал
складки одеяния на теле,
трепетней предчувствия и сна?
И она летела к дальней цели
неприкосновенно-холодна,
стянутая поясом и к бою
изготовив лук и за собою
увлекая нимф и псов,
к дальним поселеньям поспешала
и свой гнев неистовый смиряла,
слыша новой жизни зов.
Перевод В. Летучего
XX. ЛЕДА
Бог испугался красоты своей,
когда в обличье лебедя явился.
В смятенье он на воду опустился.
Обман заставил действовать быстрей,
чем он успел почувствовать сполна
свое преображенье. Но узнала
она его в плывущем, и не стала
скрываться от него она,
но ласкам уступила и смущенно
склонилась на крыло. И к ней приник,
накрыл ее, и в сладостное лоно
своей возлюбленной излился бог.
И испустил самозабвенный крик,
и явь перерожденья превозмог.
Перевод В. Летучего
XXI. ПЛАЧ ПО АНТИНОЮ
Разве вифинского юношу вы понимали?
(Тело его возвращать так не хотела вода…)
Я его нежил; и все-таки грузом печали
отяготили мы сердце его навсегда.
Кто умеет любить? И кто может? Не знаю.
