Шарль Бодлер - Цветы зла

Выкуп

Чтоб дань платить, тебе судьбоюДаны два поля, человек;Ты сталью разума весь векИх должен резать, как сохою.

Чтоб колос ржи иль кустик розВзросли на этом скудном поле,Ты должен лить как можно болеНа землю горьких, грязных слез.

Искусство и Любовь – те нивы! —Пробьет ужасный час, и вотСудьба тебе, о раб ленивый,Свой приговор произнесет.

В тот час готовь амбары хлеба,Кошницы пышные цветов,Чтобы плоды твоих трудовХор Ангелов восславил с неба![163]

Жительнице Малабара

Как нежны тонких рук и ног твоих изгибы!Все жены белые завидовать могли быШирокому бедру, а бархат глаз твоихПленит сердца певцов, пробудит трепет в них,Ты Богом рождена в краю лазури знойной,Чтоб трубку зажигать, чтоб ряд сосудов стройныйБлагоухающей струею наполнять,Москитов жадный рой от ложа отгонять,Чтоб утренней порой при пении платановСпешить к себе домой с корзиною бананов,Чтоб босоножкою бродить среди полей,Мурлыкая напев забытый прежних дней.Когда же, в мантии пурпурной пламенея,К вам вечер спустится, ночной прохладой вея,Рогожу разостлав, беспечно до зариВо сне мечтаешь ты о пестрых колибри!Дитя счастливое! Зачем горишь желаньемУвидеть Францию, пронзенную страданьем,Где людям тесно жить; зачем судьбу своюСпешишь вручить рукам гребцов и кораблю,Проститься навсегда с любимым тамарином?Полуодетая, под призрачным муслином,Дрожа от холода и вьюги снеговой,Ты вспомнишь прошлое и вольный край родной;И твой свободный торс сожмут тиски корсета,Ты будешь торговать собою – и за этоВ притонах городских приют отыщешь свой,Дерев кокосовых ища во мгле сырой![164]

БУФФОННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

На дебют Амины Боскетти в театре «Ламоннэ» в Брюсселе

Амина нимфою летит, парит… ВоследВаллонец говорит: «По мне, все это бред!А что до всяких нимф, то их отряд отборныйНайдется и у нас – в гостинице, на Горной».

Амина ножкой бьет – и в зал струится свет,Им каждый вдохновлен, обласкан и согрет.Валлонец говорит: «Соблазн пустой и вздорный —Мне в женщинах смешон такой аллюр проворный!»

Сильфида, ваши па воздушны, и не вамПорхать для филинов и угождать слонам —Их племя в легкости вам подражать не может.

В ответ на весь ваш пыл валлонец скажет: «Муть!»Пусть Бахус лучшего вина ему предложит, —Чудовище вскричит: «Брось, дай пивка хлебнуть!»[165]

Г-ну Эжену Фромантену по поводу одного зануды, который назвал себя его другом

Он мне твердил, что он богатый,Что от холеры в страхе он,Что денежки гребет лопатойИ скуп, но в Оперу влюблен;

Что знал Коро – и от ПриродыВ восторженный приходит раж;Что он не отстает от модыИ скоро купит экипаж;

Что он эстет и по натуреЦенить прекрасное готов;Что на своей мануфактуреОн держит лучших мастеров;

Что он владелец акций ценных,Что тысячи вложил он в «Нор»;Что рамы у него на стенахСработал лично Опенор;

Что он повсюду (хоть в Люзархе!)Монеты пустит в оборотИ на любой толкучке архи —Добротных тряпок наберет;

Что женский пол не слишком чтит он,Но верит в воскрешенье душ,И, будучи весьма начитан,Нибуайе читал к тому ж;

Что к плотской он любви стремится,Что как-то в Риме – вот дела! —В него влюбясь, одна девица,Чахоточная, померла…

Так пустобрехом из Турне яНа три часа был взят в полон,Пока, от этой чуши млея,Мне голову морочил он.

О мука без конца и края!Все описать не хватит сил.И я, досаду усмиряя,«Кошмарный сон!» – себе твердил.

Я тосковал, я чуть не плакал,Но болтуна не мог прервать;На стул насаженный, как на кол,Я кол в него мечтал вогнать.

Страшась холеры, дал он деру.Спеша в Париж, он сделал крюк.Мне утопиться будет впору,А может, деру дать на юг,

Коль я, избегнув смертной хвори,Как все, вернусь в Париж – и мнеОпять придется встретить вскореХолеру родом из Турне![166]

Веселый кабачок по пути из Брюсселя в Юккль

Вы зачарованы КостлявойИ всяким символом ее;И угощенье, и питьеВам слаще под ее приправой, —

О Монселе! Я вспомнил васПри виде вывески трактирной«У кладбища»… В тот погреб мирныйСойти б вам было в самый раз![167]

Стихотворения, не предназначавшиеся для «Цветов зла»,

но включенные в третье издание

Теодору де Банвилю

Богини волосы безумно в горсть собрав,Ты полон ловкости и смелости небрежной,Как будто юноша безумный и мятежныйПоверг любовницу в пылу лихих забав.

Твой светлый взор горит от ранних вдохновений,Величье зодчего в твоих трудах живет,Но розмах сдержанный смиряет твой полет,И много в будущем создаст твой зрелый гений;

Смотри, как наша кровь из всех струится жил;Скажи, случайно ли Кентавр покров печальныйВ слюну чудовищ-змей трикраты погрузил,

Чтоб кровь забила в нас струею погребальной,Чтобы десницею своей Геракл-дитяМгновенно задушил коварных змей, шутя.[168]

Оскорбленная Луна

Луна, моих отцов бесхитростных отрада,Наперсница мечты, гирляндою цветнойСобравшая вокруг звезд раболепный рой,О, Цинтия моя, ночей моих лампада!

Что видишь ты, плывя в воздушной синеве?Восторги ль тайные на ложе новобрачном,Поэта ль над трудом, в его раздумье мрачном,Иль змей, резвящихся на мягкой мураве?

Под желтым домино, царица небосклона,Спешишь ли ты, как встарь, ревнуя и любя,Лобзать увядшие красы Эндимиона?

– Нет! Я гляжу, как грудь, вскормившую тебя,Сын оскуделых дней, беля и притирая,Над зеркалом твоя склонилась мать седая.[169]

Трубка мира

Подражание Лонгфелло

Маниту, жизни Властелин,Сошел с заоблачных вершинНа беспредельный луг зеленый,И стал могучий исполинСреди лучей, вверху долинНа Красного Карьера склоны.

Народы вкруг себя собравНесчетнее песков и трав,Он глыбу камня опрокинулИ там, где берега рекиОбняли чащей тростники,Он стебель самый длинный вынул;

Источник всемогущий сил,Корою трубку он набилИ, как маяк для всей вселенной,Он Трубку Мира вдруг зажег,И горд, и величав, и строгНародам подал знак священный.

И вместе с утром молодымКлубясь, струился в небо дым,Вот он пролег извивом темным,Вот стал белеть, густеть, и вот,Клубясь, о тяжкий небосводРазбился вдруг столбом огромным.

Хребты Скалистых дальних Гор,Равнины северных озер,И Тавазенские поляны,И Тускалезы чудный лесВ дыму великом знак небесУзрели в утра час румяный.

И загремел пророков глас:«Чья длань над нами вознеслась,Лучи парами затмевая?То мира мощный ВластелинВоззвал во все концы долин,На свой совет вождей сзывая!»

И вот от дальних береговПо лону вод, коврам луговСтеклись воинственные роды,Завидев знак из дымных туч;У Красного Карьера кручПокорно стали все народы.На свежей зелени полейПред боем взор сверкал смелей;Как листья осени, пестрелиИх толпы грозные кругом,И вековой вражды огнемИх очи страшные горели.

Маниту, властелин земли,С великой скорбью издалиНа бой своих детей взирает;Благой отец, над их враждой,Над каждой буйною ордойОн длань с любовью простирает.

И непокорные сердцаВдруг покоряет длань ОтцаИ тенью освежает муки;И говорит он (так реветЧудовищный водоворот,Где неземные слышны звуки):

– О жалкий, слезный род…Пора!.. Внемли божественным глаголам!Я – Дух, чья длань к тебе щедра:Быка, оленя и бобраНе я ли дал пустынным долам?

В тебя я страсть к охоте влил,Твои огромные болотаПернатым царством заселил;Ты руки кровью обагрил —Но за зверьми ль твоя охота?

Но мне претит твоя вражда,Преступны все твои молитвы!И ты исчезнешь без следаОт распрей, если навсегда,Забыв вражду, не бросишь битвы!

Вот снизойдет к тебе пророк;Тебя уча, с тобой страдая,Он в праздник превратит твой рок;Когда ж просрочен будет срок —Тебя отвергну навсегда я!

Иль мало скал и тростниковДля всех племен несметных мира?Довольно крови, войн, оков!Как братьев, возлюбив врагов,Пусть каждый курит Трубку Мира!

И каждый бросил наземь лук,Спеша отмыть с чела и рукЗнак торжествующе-кровавый;И каждый рвет себе тростник;И к бедным детям светлый ликМаниту клонит величавый.

И, видя мир земных долин,Маниту, жизни Властелин,Великий, светлый, благовонныйПоднялся вновь к вратам небесИ, облаками окруженный,В сиянье радостный исчез![170]

Примечания