Михаил Яснов - Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов
Прекрасная ложь
Когда, небрежная, выходишь ты под звукиМелодий, бьющихся о низкий потолок,И вся ты – музыка, и взор твой, полный скуки,Глядит куда-то вдаль, рассеян и глубок,
Когда на бледном лбу горят лучом румянымВечерних люстр огни, как солнечный рассвет,И ты, наполнив зал волнующим дурманом,Влечешь глаза мои, как может влечь портрет,
Я говорю себе: «Она еще прекрасна,И странно – так свежа, хоть персик сердца смят,Хоть башней царственной над ней воздвиглосьвластноВсе то, что прожито, чем путь любви богат».
Так что ж ты: спелый плод, налитый пьяным соком,Иль урна, ждущая над гробом чьих-то слез,Иль аромат цветка в оазисе далеком,Подушка томная, корзина поздних роз?
Я знаю, есть глаза, где всей печалью мираМерцает влажный мрак, но нет загадок в них.Шкатулки без кудрей, ларцы без сувенира,В них та же пустота, что в Небесах пустых.
А может быть, и ты – всего лишь заблужденьеУма, бегущего от Истины в Мечту?Ты суетна? глупа? ты маска? ты виденье?Пусть, я люблю в тебе и славлю Красоту.
Перевод В. Левика«В струении одежд мерцающих ее…»
В струении одежд мерцающих ее,В скольжении шагов – тугое колебаньеТанцующей змеи, когда факир своеСвященное над ней бормочет заклинанье.
Бесстрастию песков и бирюзы пустыньОна сродни – что им и люди, и страданья?Бесчувственней, чем зыбь, чем океанов синь,Она плывет из рук, холодное созданье.
Блеск редкостных камней в разрезе этих глаз…И в странном, неживом и баснословном мире,Где сфинкс и серафим сливаются в эфире.
Где излучают свет сталь, золото, алмаз.Горит сквозь тьму времен ненужною звездоюБесплодной женщины величье ледяное.
Перевод А. Эфрон«Что скажешь ты, душа, одна в ночи безбрежной…»
Что скажешь ты, душа, одна в ночи безбрежной,И ты, о сердце, ты, поникшее без сил,Ей, самой милой, самой доброй, самой нежной,Чей взор божественный тебя вдруг воскресил?
– Ей славу будем петь, живя и умирая,И с гордостью во всем повиноваться ей.Духовна плоть ее, в ней ароматы рая,И взгляд ее струит свет неземных лучей.В ночном безмолвии, в тиши уединенья,И в шуме уличном, в дневном столпотворенье,Пылает лик ее, как факел, в высоте,
И молвит: «Я велю – иного нет закона, —Чтоб вы, любя меня, служили Красоте;Я добрый ангел ваш, я Муза, я Мадонна!».
Перевод И. КузнецовойФонтан
Бедняжка, ты совсем устала,Не размыкай прекрасных глаз,Усни, упав на покрывало,Там, где настиг тебя экстаз!В саду журчат и льются струи —Их лепет, слышный день и ночь,Томит меня, и не могу яВосторг любовный превозмочь.
Позолотила ФебаЦветущий сноп —В полночной тишине быВсе цвел он, чтобЗвенеть и падать с небаНавзрыд, взахлеб!
Вот так, сгорев от жгучей ласки,Ты всей душой, сквозь ночь и тишь,Легко, бездумно, без опаскиК волшебным небесам летишь,Чтоб с высоты, достигнув рая,Вкусив и грусть, и колдовство,Спуститься, – тая, замираяВ глубинах сердца моего.
Позолотила ФебаЦветущий сноп —В полночной тишине быВсе цвел он, чтобЗвенеть и падать с небаНавзрыд, взахлеб!
Отрадно мне в изнеможеньиВнимать, покуда мы вдвоем,Как льется песня, льются пени,Наполнившие водоем.Благословенная истома,Журчанье вод и шум ветвей —Как эта горечь мне знакома:Вот зеркало любви моей!
Позолотила ФебаЦветущий сноп —В полночной тишине быВсе цвел он, чтобЗвенеть и падать с небаНавзрыд, взахлеб!
Перевод М. ЯсноваГлаза Берты
Вы вправе пренебречь их откровенной славой —Но что прекрасней глаз моей малютки? В нихВся нежность, весь покой, вся сладость ласкночных —Излейте ж на меня, глаза, ваш мрак лукавый!
Огромные глаза моей малютки – взгляд,Манящий тайнами, магические гроты,Где тени спящие расставили тенета,Скрывая призрачный и несказанный клад.
Бездонные глаза, в которых спят зарницы,Как спят они в тебе, мерцающая ночь!В них Вера и Любовь сливаются, точь-в-точьКак чистота спешит со сладострастьем слиться.
Перевод М. ЯсноваЧто обещает ее лицо
Красавица моя, люблю сплошную тьмуВ ночи твоих бровей покатых;Твои глаза черны, но сердцу моемуОтраду обещает взгляд их.
Твои глаза черны, а волосы густы,Их чернота и смоль – в союзе;Твои глаза томят и манят: «Если ты,Предавшийся пластичной музе,И нам доверишься, отдашься нам во власть,Своим пристрастьям потакая,То эта плоть – твоя; смотри и веруй всласть:Она перед тобой – нагая!
Найди на кончиках налившихся грудейДва бронзовых огромных ока;Под гладким животом, что бархата нежней,Смуглее, чем жрецы Востока,
Разглядывай руно: в нем каждый завиток —Брат шевелюры неуемной.О этот мягкий мрак, податливый потокБеззвездной Ночи, Ночи темной!»
Перевод М. ЯсноваЧудовище, или Речь в поддержку одной подержанной нимфы
IТы не из тех, моя сильфида,Кто юностью пленяет взгляд,Ты, как котел, видавший виды:В тебе все искусы бурлят!Да, ты в годах, моя сильфида,
Моя инфанта зрелых лет!Твои безумства, лавры множа,Придали глянец, лоск и цветВещам изношенным – а все жеОни прельщают столько лет!
Ты что ни день всегда иная,И в сорок – бездна новизны;Я спелый плод предпочитаюБанальным цветикам весны!Недаром ты всегда иная!
Меня манят твои черты —В них столько прелестей таится!Полны бесстыдной остротыТвои торчащие ключицы.Меня манят твои черты!
Смешон избранник толстых бочек,Возлюбленный грудастых дынь:Мне воск твоих запавших щечекМилей, чем пышная латынь, —Ведь так смешон избранник бочек!
А волосы твои, как шлем,Над лбом воинственным нависли:Он чист, его порой совсемНе тяготят, не мучат мысли,Его скрывает этот шлем.
Твои глаза блестят, как лужиПод безымянным фонарем;Мерцают адски, и к тому жеРумяна их живят огнем.Твои глаза черны, как лужи!И спесь, и похоть – напоказ!Твоя усмешка нас торопит.О этот горький рай, где насВсе и прельщает, и коробит!Все – спесь и похоть – напоказ!
О мускулистые лодыжки, —Ты покоришь любой вулканИ на вершине, без одышки,Станцуешь пламенный канкан!Как жилисты твои лодыжки!
А кожа, что была нежна,И темной стала, и дубленой;С годами высохла она —Что слезы ей и пот соленый?(А все ж, по-своему, нежна!)
IIСтупай же к дьяволу, красотка!Я бы отправился с тобой,Когда бы ты не шла так ходко,Меня оставив за спиной…Ступай к нему одна, красотка!
Щемит в груди и колет бок —Ты видишь, растерял я силыИ должного воздать не смогТому, к кому ты так спешила.«Увы!» – вздыхают грудь и бок.Поверь, я искренне страдаю —Мне б только бросить беглый взгляд,Чтобы увидеть, дорогая,Как ты целуешь черта в зад!Поверь, я искренне страдаю!
Я совершенно удручен!Как факел, правдою и веройСветил бы я, покуда онС тобою рядом пукал серой, —Уволь! Я точно удручен.
Как не любить такой паршивки?Ведь я всегда, коль честным быть,Хотел, со Зла снимая сливки,Верх омерзенья полюбить, —Так как же не любить паршивки?
Перевод М. ЯсноваАнри Мюрже (1822–1861)
Стихи из повести «Сцены из жизни богемы»
«В карманах ни гроша, а это значит…»
В карманах ни гроша, а это значит,Развеян прах всего, что ни возьми;Но, помня о былом, герой не плачет —Ты просто позабудь меня, Мими!
И все же, несмотря на все напасти,Мы не считали ни ночей, ни дней.Любовь всегда у времени во власти,И чем она короче, тем верней.
«Когда моя душа успела изболеться…»
Когда моя душа успела изболеться,Вдруг появилась ты, как рок в судьбе моей.Я всё тебе отдал: и молодость, и сердце,Сказав: они твои! Сказав: теперь владей!Увы, жестокая! Ничто тебе не мило,Ты молодость мою в лохмотья порвалаИ сердце бедное мне вдребезги разбила,Теперь мой угол как могила,Где спит, сгоревшее дотла,Всё, что во мне тебя любило.
Как прочерк на плите надгробной между днемРождения и днем кончины, между намиТеперь забвение… Я – призрак, ты – фантом,Затянем наш псалом глухими голосами.
Найдем с тобой мотив негромкий, наугад,И запоем вдвоем, как прежде, неустанно;Я буду басом петь, а ты веди сопрано —Итак, на грустный лад затянем без рулад.
Ми, ре, ми, до, ре, ля… Постой! А то споетсяТо, что певала ты, душою завладев,И сердце мертвое мое опять забьется,Услышав эту грусть, ее былой напев.
До, ми, фа, соль, ми, до… О эти звуки вальса!Я вспомнил эту боль и вспомнил этот хмель:Смех издевающейся флейты раздавался,Пока рыдала под смычком виолончель.
Соль, до, до, си, си, ля… Я болен этим тоном!Припомни прошлый год, когда с тобой вдвоемМы пели с немцами той ночью под Медоном:Они мечтали о своем, мы – о своем.Что ж, остановимся. Нам не вернуть напеваИ прежнюю любовь не возвратить назад,И на почившую, без желчи и без гнева,С улыбкой тихою прощальный бросим взгляд.
Как было хорошо в каморке тесной, рядомДруг с другом! Ветер выл, и дождь стучался к нам,Но в кресле я мечтал, твоим согретый взглядом,Пока дымил очаг, зимой, по вечерам.
Трещали угольки, и чайник закопченныйУже фырчал в золе и шумно подпевалОгню, который вел свой танец утонченный,Как дух, который правит бал!
Ленивица моя, пока над книгой сладкоТы засыпала, не прочтя и первых глав,Я был готов отдать всю юность без остатка,Припав к твоим рукам, стопы исцеловав.
А если кто входил, то, двери отворяя,Вдыхал он аромат беспечности и нег,Ведь наша комната была преддверьем рая,Здесь воцарился мир, – казалось, что навек!
Потом зима ушла; в открытое окошкоВесна врывалась и будила поутру,И нас вела в луга знакомая дорожка,Где зелень первая дышала на ветру.
То было в пятницу, в конце Страстной недели.По воле случая был теплый, тихий день,И мы с тобой с утра гуляли, где хотели,И грело солнце нас, и укрывала тень.
Устав от странствий, мы нашли на мягком склонеПод кровом зелени укромный уголок,Пред нами весь пейзаж лежал как на ладони,А окоем небес был светел и глубок.
И вот рука в руке, плечом плеча касаясь,Ни звука не сказав, не понимая, как,Мы вдруг в объятьях друг у друга оказались —То был любви надежный знак!
Цвел гиацинт, а с ним – фиалка-недотрога,И воздух был душист, весенний, голубой,И улыбался Бог с лазурного порога,Покуда в небеса глядели мы с тобой.
«Пребудьте же в любви! – сказал он. – ЧтобычистымИ долгим был ваш путь, без горя и прикрас,Я мхом его укрыл, и мягким, и пушистым,Не разнимайте рук – я не гляжу на вас!
Пребудьте же в любви! Закаты и рассветы,И чистоту ручьев, и леса благодать,И звезды, и цветы, и пенье птиц – все этоЯ оживил для вас, заставил вновь дышать.
Пребудьте же в любви! И если вам по нравуЛуч солнца моего, моей весны краса,То не молитесь мне, не воздавайте славу,А обнимитесь вновь – я отведу глаза!»Лишь месяц миновал с того благого полдня;Куст долгожданных роз расцвел в разгаре дня.Я так тебя любил, тобою душу полня!И вдруг твоя любовь покинула меня.
Куда она ушла? Да нет, она повсюду,Как прежде, весела среди подружек-муз.Кто воплотит ее малейшую причуду?Лететь к валету пик? Но ждет червовый туз!
Теперь ты счастлива; ты милуешь и губишь;Вокруг тебя толпой теснятся стар и мал;Тебе несут цветы, и шагу ты не ступишь,Чтоб из партера не раздался мадригал.
Когда ты на балу, раскрыты все объятья,Тебе не выскользнуть из нежного кольца,И так шуршит твое муаровое платье,Что у любовников сжимаются сердца.
Не сыщешь туфелек изящнее на свете —Они и Золушке окажутся малы,Но в танце пламенном никто их не заметитНа этих ножках, истоптавших все полы!
От благовонных ванн и легких притиранийС твоих прекрасных рук сошел загар – ониПодобны лилиям, которых нежит ранний,Едва заметный луч, скользя в ночной тени.
Серебряный браслет, создание Фромана,Гордится жемчугом, царем морского дна,И кашемировая шаль, нежней тумана,По стану гибкому стекает, как волна.
Готический гипюр, узорчатый, старинный,Английских кружев гладь, фламандских – блески вязь…Шедевры прошлого тончайшей паутинойТебя окутали, на грудь твою ложась!
Но мне куда милей ты в полотняном платье,А может, в ситцевом, и, помнится, что взорОт скромной шляпки был не в силах оторвать я,Сапожки серые мне снятся до сих пор.
Да, в новых платьях ты и вправду многих краше,Но эта роскошь угасила страсть и пыл,Давно мертва любовь, спят поцелуи наши,И саван шелковый стук сердца заглушил.
Пока я сочинял надгробный, безутешныйПлач по моей любви, сошедшей в тьму веков,Я в черном был – точь-в-точь нотариус прилежный,Ну, разве без жабо да золотых очков.
Я крепом обвязал мое перо поэта,Лист в траурной кайме подобен был углю,Покуда я писал стихи мои – вот этоПоследнее «прости» последнему «люблю».
И вот, придя к концу сей повести печальной,Застыв над ямою могильною без сил,– Могильщик! – я вскричал, смеясь маниакально. —Ты в этих строках сам себя похоронил!
Нет, в этом смехе нет издевки или позы —Дрожит мое перо и падает из рук,И если я смеюсь, то это просто слезыГорячечным дождем смывают каждый звук!
«При виде ласточки родимой…»
