Владислав Ходасевич - Тяжёлая лира
Акробат. Надпись к силуэту
От крыши до крыши протянут канат.Легко и спокойно идет акробат.
В руках его — палка, он весь — как весы,А зрители снизу задрали носы.
Толкаются, шепчут: «Сейчас упадет!» —И каждый чего-то взволнованно ждет.
Направо — старушка глядит из окна,Налево — гуляка с бокалом вина.
Но небо прозрачно, и прочен канат.Легко и спокойно идет акробат.
А если, сорвавшись, фигляр упадетИ, охнув, закрестится лживый народ, —
Поэт, проходи с безучастным лицом:Ты сам не таким ли живешь ремеслом?
1913, 1921«Обо всем в одних стихах не скажешь…»
Обо всем в одних стихах не скажешь.Жизнь идет волшебным, тайным чередом, Точно длинный шарф кому-то вяжешь,Точно ждешь кого-то, не грустя о нем.
Нижутся задумчивые петли,На крючок посмотришь — всё желтеет кость, И не знаешь, он придет ли, нет ли,И какой он будет, долгожданный гость.
Утром ли он постучит в окошкоИль стопой неслышной подойдет из тьмы И с улыбкой, страшною немножко,Всё распустит разом, что связали мы.
14 декабря 1915«Со слабых век сгоняя смутный сон…»
Со слабых век сгоняя смутный сон,Живу весь день, тревожим и волнуем,И каждый вечер падаю, сраженУсталости последним поцелуем.
Но и во сне душе покоя нет:Ей снится явь, тревожная, земная,И собственный сквозь сон я слышу бред,Дневную жизнь с трудом припоминая.
30 августа 1914«В заботах каждого дня…»
В заботах каждого дняЖиву, — а душа под спудомКаким-то пламенным чудомЖивет помимо меня.
И часто, спеша к трамваюИль над книгой лицо склоняя,Вдруг слышу ропот огня —И глаза закрываю.
14 декабря 1916 — 7 января 1917Про себя
1. «Нет, есть во мне прекрасное, но стыдно…»
Нет, есть во мне прекрасное, но стыдноЕго назвать перед самим собой,Перед людьми ж — подавно: с их обиднойДуша не примирится похвалой.
И вот — живу, чудесный образ мойСкрыв под личиной низкой и ехидной…Взгляни, мой друг: по травке золотойПолзет паук с отметкой крестовидной.
Пред ним ребенок спрячется за мать,И ты сама спешишь его согнатьРукой брезгливой с шейки розоватой.
И он бежит от гнева твоего,Стыдясь себя, не ведая того,Что значит знак его спины мохнатой.
30 ноября 19182. «Нет, ты не прав, я не собой пленен…»
Нет, ты не прав, я не собой пленен.Что доброго в наемнике усталом?Своим чудесным, божеским началом,Смотря в себя, я сладко потрясен.
Когда в стихах, в отображенье малом,Мне подлинный мой образ обнажен, —Всё кажется, что я стою, склонен,В вечерний час над водяным зерцалом.
И, чтоб мою к себе приблизить высь,Гляжу я в глубь, где звезды занялись.Упав туда, спокойно угасаетНечистый взор моих земных очей,Но пламенно оттуда проступаетВенок из звезд над головой моей.
17 января 1919Сны
Так! наконец-то мы в своих владеньях!Одежду — на пол, тело — на кровать.Ступай, душа, в безбрежных сновиденьяхТомиться и страдать!
Дорогой снов, мучительных и смутных,Бреди, бреди, несовершенный дух.О, как еще ты в проблесках минутных И слеп, и глух!
Еще томясь в моем бессильном теле,Сквозь грубый слой земного бытияУчись дышать и жить в ином пределе, Где ты — не я;
Где, отрешен от помысла земного,Свободен ты… Когда ж в тоске проснусь,Соединимся мы с тобою снова В нерадостный союз.
День изо дня, в миг пробуждения трудный,Припоминаю я твой вещий сон,Смотрю в окно и вижу серый, скудный Мой небосклон,
Всё тот же двор, и мглистый, и суровый,И голубей, танцующих на нем…Лишь явно мне, что некий отсвет новый Лежит на всем.
17 декабря 1917«О, если б в этот час желанного покоя…»
О, если б в этот час желанного покояЗакрыть глаза, вздохнуть и умереть!Ты плакала бы, маленькая Хлоя,И на меня боялась бы смотреть.
А я три долгих дня лежал бы на столе,Таинственный, спокойный, сокровенный,Как золотой ковчег запечатленный,Вмещающий всю мудрость о земле.
Сойдясь, мои друзья (невелико число их!)О тайнах тайн вели бы разговор.Не внемля им, на розах, на левкояхРастерянный ты нежила бы взор.
Так. Резвая — ты мудрости не ценишь.И пусть! Зато сквозь смерть услышу, друг живой,Как на груди моей ты робко переменишьМешок со льдом заботливой рукой.
12 марта — 18 декабря 1915«Милые девушки, верьте или не верьте…»
Милые девушки, верьте или не верьте:Сердце мое поет только вас и весну.Но вот уж давно меня клонит к смерти,Как вас под вечер клонит ко сну.
Положивши голову на розовый локоть,Дремлете вы, — а там — соловейДо зари не устанет щелкать и цокатьО безвыходном трепете жизни своей.
Я бессонно брожу по земле меж вами,Я незримо горю на легком огне,Я сладчайшими вам расскажу словамиПро всё, что уж начало сниться мне.
1912, 5 августа 1916Швея
Ночью и днем надо мною упорно,Гулко стрекочет швея на машинке.К двери привешена в рамочке чернойНадпись короткая: «Шью по картинке».
Слушая стук над моим изголовьем,Друг мой, как часто гадал я без цели:Клонишь ты лик свой над трауром вдовьимИль над матроской из белой фланели?
Вот, я слабею, я меркну, сгораю,Но застучишь ты — и в то же мгновенье,Мнится, я к милой земле приникаю,Слушаю жизни родное биенье…
Друг неизвестный! Когда пронесутсяМимо души все былые обиды,Мертвого слуха не так ли коснутсяВзмахи кадила, слова панихиды?
3 марта — 30 декабря 1917На ходу
Метель, метель… В перчатке — как чужая Застывшая рука.Не странно ль жить, почти что осязая, Как ты близка?
И всё-таки бреду домой с покупкой, И всё-таки живу.Как прочно всё! Нет, он совсем не хрупкий, Сон наяву!
Еще томят земные расстоянья, Еще болит рука,Но всё ясней, уверенней сознанье, Что ты близка.
7 февраля 1916Утро