Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

30. ПОРТРЕТ ИНФАНТЫ

Художник был горяч, приветлив, чист, умен.Он знал, что розовый застенчивый ребенокДавно уж сух и желт, как выжатый лимон;Что в пульсе этих вен — сны многих погребенных;Что не брабантские бесценны кружева,А верно, ни в каких Болоньях иль СорбоннахНе сосчитать смертей, которыми живаДесятилетняя.                       Тлел перед ним осколокИздерганной семьи. Ублюдок божества.Тихоня. Лакомка. Страсть карликов бесполыхИ бич духовников. Он видел в ней итогИстории страны. Пред ним метался пологБезжизненной души. Был пуст ее чертог.

Дуэньи шли гурьбой, как овцы. И смотрелисьВ портрет, как в зеркало. Он услыхал потокВитиеватых фраз. Тонуло слово «прелесть»Под длинным титулом в двенадцать ступеней.У короля-отца отваливалась челюсть.Оскалив черный рот и став еще бледней,Он проскрипел: «Внизу накормят вас, Веласкец».И тот, откланявшись, пошел мечтать о ней.

Дни и года его летели в адской пляске.Всё было. Золото. Забвение. ЗапойБессонного труда. Не подлежит огласкеДуша художника. Она была собой.Ей мало юности. Но быстро постареть ей.Ей мало зоркости. И всё же стать слепой.

Потом прошли века. Один. Другой. И третий.И смотрит мимо глаз, как он ей приказал,Инфанта-девочка на пасмурном портрете.Пред ней пустынный Лувр. Седой музейный зал.Паркетный лоск. И тишь, как в дни Эскуриала.И ясно девочке по всем людским глазам,Что ничего с тех пор она не потеряла —Ни карликов, ни царств, ни кукол, ни святых;Что сделан целый мир из тех же матерьялов,От века данных ей. Мир отсветов златых,В зазубринах резьбы, в подобье звона где-тоНа бронзовых часах. И снова — звон затих.

И в тот же тяжкий шелк безжалостно одета,Безмозгла, как божок, бесспорна, как траваВо рвах кладбищенских, старей отца и деда,—Смеется девочка. Сильна тем, что мертва.

31. ШЕКСПИР

Он был никто. Безграмотный бездельник.Стратфордский браконьер, гроза лесничих,Веселый друг в компании Фальстафа.И кто еще? Назойливый вздыхательКакой-то смуглой леди из предместья.

И кто еще? Комедиант, король,Седая ведьма с наговором порчи,Венецианка, римский заговорщик —Иль это только сыгранная роль?

И вот сейчас он выплеснет на сцену,Как из ушата, эльфов и шутов,Оденет девок и набьет им ценуИ оглушит вас шумом суматох.

И хватит смысла мореходам острымДержать в руках ватаги пьяных банд,Найти загадочный туманный остров,Где гол дикарь, где счастлив Калибан.

И вот герой, забывший свой пароль,Чья шпага — истина, чей враг — король,Чей силлогизм столь праведен и горек,Что от него воскреснет бедный Йорик, —Иль это недоигранная роль?

32. ЭДМОНД КИН

Лондонский ветер срывает мокрый брезент балагана.Низкая сцена. Плошки. Холст размалеван, как мир.

Лорды, матросы и дети видят: во мгле ураганаГонит за гибелью в небо пьяных актеров Шекспир.

Макбет по вереску мчится. Конь взлетает на воздух.Мокрые пряди волос лезут в больные глаза.

Ведьмы поют о царствах. Ямб диалогов громоздок.Шест с головой короля торчит, разодрав небеса.

Ведьмы летят и поют. Ни Макбета нет, ни Кина.В клочья разорвана страсть. Хлынул назад ураган.

Кассу считает директор. Полночь. Стол опрокинут.Леди к спутникам жмутся. Заперт пустой балаган.

33. ГАМЛЕТ

На лысом темени горы,В корнях драконьих нор,Сверкает прочный до поры,Веселый Эльсинор.

Желтеет плющ. Бегут года,Свой срок отпировав.Мосты скрипят, как смерть. ВодаГниет в лиловых рвах.

Ум человека чист, глубокИ в суть вещей проник.Спит на ковре исландский дог,Мерцают груды книг,

Рапира, глобус, плащ, бокалИ чучело совы.А в окнах — гипсовый оскалОтцовской головы.

Там в амбразуре снеговойЗастыл на триста летВ короне вьюги как живойСеребряный скелет.

И петухи поют. И времяЛетит. И мертвые мертвы.Всё сжато в ясной теореме.И Гамлет слышит рост травы,

Ход механизмов, звон стаканов,Войну гипотез и системИ распри мрачных великанов,Которых он позвал затем,

Чтоб наконец-то, как бывало,В их обществе понять себя —Быть гулом горного обвала,Жить, ненавидя и любя.

Рви окна, подлая метель,Спи, если можешь спать, измена!Была жестка его постель,Ночь одинока и надменна.

Он декламирует стихиТак, что в полнеба отдается,—Силен участием стихий,Измучен маской идиотской.

И в час, когда свистит сарказмПо спинам лысых лизоблюдов,Явилась ко двору как разОрава ряженого люда.

Он знает: нет им двадцатиИ денег нет… Но это мимо!«Друзья, пред тем как спать идти,Сыграйте людям пантомиму!»

Веселый карапуз в ответ на эту речьСияет пламенем малинового носа:«Затем мы и пришли. Нам нечего беречь.Мой инструмент — я сам. И я не знаю сноса.Вам — звон скрипичных струн, звон клятвенных мечей,Признанья первой встречной дуры.Нам — колченогий ямб, и то не знаю чей.Венец творенья иль венец халтуры.Вам юность, бездна чувств. Нам пыльный реквизит,Нам ремесло и хлеб. Он тоже горек.Но я сыграю то, что в будущем сквозит,—Я, ваш слуга покорный, бедный Йорик».

Та злая ночь, когда окаменел он,Мой черный плащ, когда доспех пустой,На эспланаде, вычерченный мелом,Встал на свету и прозвенел мне: «Стой!» —

Та ночь под женский визг и треск литаврНосилась где-то, шла во мне самом.И комментатор облекался в траурНаедине с моим сухим умом.

И триста лет меня любила юностьЗа фальшь афиш, за лунный сон кулис.Мы целовались там, где негде сплюнуть,Где нечем жить — мы жизнию клялись.

Я ждал событий. Я дышал в растущемОчарованье горя жадным ртом.Потом, когда мой занавес был спущен,И брошен в люки крашеный картон,

И, собственному утомленью предан,Я понял, до чего оно старо,И за дощатой переборкой бредаСкрипел кассир, считая серебро,—

Тогда какой-то зритель благодарныйПил водку, жалкой веры не тая,Что он — бесплотный, юный, легендарный.Что он — такой же Гамлет, как и я.

Не легендарен, не бесплотен,Он только юн с тех самых пор,Хотя и сыгран сотней сотенАктеров, с ним вступавших в спор.

Его сыграл бы я — иначе,Отчаянней и веселей:При всякой новой неудачеСмеется он в отместку ей.

Он помнит зрителей несметных,Но юность слишком коротка,Чтоб возмужать в аплодисментахВсего партера и райка.

Пускай мертвец встает из гроба,Пускай красавица влечет,—Всё начерно, всё поиск, проба,Всё безрассудно, всё не в счет…

Виня в провале свой характер,Ребячливость и сонный нрав,Он наспех гибнет в пятом акте,Важнейшей сцены не сыграв.

Не легендарен, не бесплотен,Всем зрителям он по плечу.Таких, как Гамлет, сотня сотен.Такого я сыграть хочу.

Пусть ушедшую с пираМогильщик-острякСхоронил у ШекспираНа тех пустырях,Где по осени горекСырой листопад.Пусть оскалился ЙорикНа смерть невпопад.

Пусть на голос природыОтветить не смелЧеловек безбородыйИ белый как мел.Пусть, из гроба вставая,С ним спорил король…Это всё боеваяАктерская роль.

Сказку в книге поэтаПрочесть вы могли.Поклонитесь за этоЕму до земли.Пусть не прячется сказка,Встает во весь рост!Смысл ее не истаскан,Хотя он и прост.

Гамлет, старый товарищ,Ты жил без гроша,Но тебя не состаришь,Не меркла душа,Не лгала, не молчала,Не льстила врагу.Начинайся сначала!А я помогу.

Зоя Бажанова